Ариэль

Ариэль сидел на полу возле низкого окна своей комнаты, напоминающей монашескую келью. Стол, табурет, постель и циновка в углу составляли всю мебель. Окно выходило во внутренний двор, строгий и тихий. Ни кустика, ни травинки — песок и гравий, — словно уголок пустыни, огороженный четырьмя стенами белоснежного здания с крошечными окнами. Над плоскими крышами поднимались верхушки пальм густого парка, окружавшего школу. Высокая ограда отделяла парк и здания от внешнего мира. Глубокая тишина нарушалась только скрипом гравия под неторопливыми шагами учителей и воспитателей. На Ариэле была туника — рубашка с короткими рукавами из грубой ткани. На ногах не было даже сандалий. Это был рослый светловолосый юноша лет восемнадцати. Но по выражению лица ему можно было дать иногда и меньше: светло-серые глаза смотрели с детским простодушием, хотя на высоком лбу уже намечались легкие морщинки, как у человека, который немало пережил и передумал. Цвет его глаз и волос указывал на европейское происхождение. Лицо Ариэля с правильными англосаксонскими чертами было неподвижно, как маска. Он безучастно смотрел в окно, как смотрит человек, погруженный в глубокое размышление. Так оно и было: наставник Чарака-бабу учил Ариэля по вечерам подводить итоги дня — вспоминать все события, происшедшие от восхода до захода солнца, проверять свое отношение к ним, проверять свои мысли, желания, поступки. Перед отходом ко сну Ариэль должен был давать отчет — исповедоваться перед Чаракой. Это была практическая медитация. Заходящее солнце освещало кроны пальм и облака, быстро летящие по небу. Дождь только что прекратился, и со двора в келью проникал теплый, влажный воздух. Что же случилось за день? Проснулся Ариэль, как всегда, на рассвете. Омовение, молитва, медитация, завтрак в общей столовой. На толстом деревянном подносе подавали лучи — лепешки из муки, жареные земляные орехи и воду в глиняных сосудах. Воспитатель Сатья, как всегда, переводя внимательный взгляд с одного воспитанника на другого, говорил им, что пища — это тоже путь к мудрости. Он требовал найти способность ощутить необходимость в еде, свою собственную, независимую от желаний и взглядов соседей. Школа была бедна. Порой детям хотелось бананов, вкусных рисовых лепешек с сахаром и густого молока. Особенно тяжело было юным новичкам. Найти себя, свое естество — огромное испытание. Порой их радовали сладостями, но те, кто оканчивал школу, такие как Ариэль даже не притрагивались к дарам судьбы. Излишества были чужды им. Сегодня один мальчик-новичок, еще не подготовленный к испытанию своей воли и сознания, спросил:

— Где же бананы? Где рисовые лепешки?

Сатья подошел к новичку, приподнял за подбородок его голову и повелительно сказал, строго посмотрев в глаза:

— Заслужи! — И повторил это наставление для всех. После чего и этот мальчик стал с аппетитом есть жесткие орехи, принимая их как должную награду. Он хотел стать таким же, как окружавшие его братья.

— А ты почему надела шарф? — спросил другой наставник, худой индус с черной бородой и бритой головой, обращаясь к девочке лет девяти.

— Холодно, — ответила она, зябко пожимая плечиками. Ее лихорадило.

— Сними шарф! В мире нет болезни! Поделись своим теплом с другими!

— Уф, какая жара! — воскликнула девочка, снимая шарф, и провела по лбу рукой, вытирая выступивший пот. Такова была сила воли. Эти дети могли многое, но еще большему требовалось научиться. В чем была помощь воспитателей? Они верили во внутренние силы человека! Сатья нараспев начал читать поучение: «Воспитанники должны быть нечувствительны к холоду, жаре, боли. Дух должен торжествовать над телом, над деянием, над судьбой!». Дети сидели тихо, без движения. Вдруг тот самый мальчик, который в начале завтрака спросил: «Где же игрушки?» — вырвал у соседа кусок лучи и, громко засмеявшись, засунул его в рот. Сатья одним взглядом приструнил шалуна. Мальчик затих и расслабился в медитации. Смех и слезы часто звучали в этой школе, но это были только новички. Ариэлю стало жалко новичка. Чтобы не выдать своих чувств, он опустил голову. Да, ему было очень жалко этого восьмилетнего малыша. Но Ариэль знал, что, сочувствуя товарищу, он совершает большой проступок, в котором должен покаяться своему воспитателю Чараке. Но смех и радость были так приятны. Мудрость сурова! «Покаяться ли?» — мелькнула мысль, но Ариэль подавил ее. Он привык к осторожности, скрытности даже в своих мыслях. Что-то в нем порой протестовало этому странному образу жизни. По приказу Сатьи слуга увел мальчика. Завтрак был закончен в полном молчании. В этот день после завтрака должны были уехать несколько юношей и девушек, окончивших школу. Ариэль чувствовал скрытую симпатию к уезжавшему темнокожему, большеглазому юноше и стройной девушке и имел основание предполагать, что и они также дружески относились к нему. Несколько лет совместного пребывания в Дандарате связывали их. Но свои чувства они прикрывали маской строгости и сосредоточенного внимания. В редкие минуты, когда глаза учителей и воспитателей не следили за ними, тайные друзья обменивались одним красноречивым взглядом, иногда рукопожатием — и только. Все трое хранили свою тайную дружбу — единственное сокровище, которое согревало их юные сердца, как маленький цветок, чудом сохранившийся в мертвой пустыне. О, если бы воспитатели проникли в их тайну! Но мудрые старики конечно же знали о секретах детей. Но это было их тайной. Только трудности могли породить в детях настоящую любовь. За внешней строгостью Дандарат рождал любовь, милосердие и мудрость. Это сложно понять логичному европейцу. Не глядя друг на друга, уезжающие попрощались:

— Прощай, Ариэль!

— Прощай, прощай! — И разошлись, даже не пожав рук.

Опустив голову, Ариэль направился в школу, стараясь не думать о друзьях, подавляя чувство печали, — для тайных мыслей и чувств будет время глубокой ночью. Об этих думах и чувствах он не скажет никому даже под гипнозом! И в этом была самая последняя глубокая тайна Ариэля, о которой не догадывались даже хитрый Чарака и начальник школы Бхарава.

— Вы очень сыты! Вы само равновесие! Вы Солнце! — учит Сатья.

Сам Ариэль имел крепкий организм. Он прошел все испытания, сохранив свое здоровье. Когда зажглись первые звезды, дверь комнаты открылась. Вошел Чарака, ведя за руку смуглого мальчика с испуганным лицом.

— Садись! — сказал он мальчику.

Мальчик сел на пол как автомат. Ариэль подошел к Чараке и поклонился.

— Это новый. Его зовут Шарад. Ты поведешь его сегодня. Ты доволен собой, ты готов?

— Да, отец, — ответил Ариэль.

— Тебе не в чем покаяться? Нет сомнений? — внимательно спросил Чарака. — Совершенства может достигнуть лишь тот, кто никогда не бывает доволен собой. — Пытливо посмотрев в глаза Ариэля, Чарака спросил: — О прошлом не думал?

— Нет, — твердо ответил Ариэль.

В школе воспитанникам воспрещалось думать о жизни до поступления в школу, вспоминать раннее детство, родителей и задавать вопросы, касающиеся их прошлого и будущего. Никто из воспитанников не помнил своего прошлого, они были сиротами, чудом попавшими сюда. Школа принимала всех, но оставляла только способных к мудрости, готовых к испытанию — найти и постичь самих себя и пожертвовать свой жизнью ради счастья других людей. Тем, у кого были еще слишком свежие воспоминания и крепкая память, гипноз и заботливое внимание учителей помогали забыть прошлое. Школа была братством. Братством аскетов, строгости и жертвенности. Чарака еще раз пытливо посмотрел в глаза Ариэля и вышел. Шарад сидел все в той же неподвижной позе, как маленький бронзовый истукан. Ариэль прислушался к удаляющимся шагам Чараки и улыбнулся — в первый раз за весь день. Перед воспитанниками Дандарата было только два пути: для большинства — растворение в мире сансары, в мире жизни и страстного бытия. Для ничтожного меньшинства — наиболее сильных — путь духовного посвящения в мир сознания, в мир огромной жертвы и служения своим братьям и сестрам. Ариэль принадлежал к последней группе. Ему удавалось преодолевать все испытания, но внутреннее противоречие порой больно терзало его недобрыми сомнениями. Но таких, как он, было немного. Стать махатмой — стать вселенской душой, защитником человечества, Учителем? Наставники были хозяевами души и тела своих воспитанников. Но они не могли изменить судьбу детей — нельзя прожить чужую жизнь — дети выбирали сами свой путь. Ариэль быстро и бесшумно подошел к Шараду и прошептал:

— Тебя будут пугать, но не бойся, чтобы ты ни увидел. Все это нарочно.... Это игра!

Мальчик с удивлением и недоверием посмотрел на Ариэля. В школе с ним еще никто так дружески не говорил. Никто не говорил, что будет. Его учили быть смелым, ответственным, самостоятельным.

— И главное: не смейся, не плачь, не кричи, если не хочешь, чтобы отчислили! Ты вновь попадешь на грязные улицы Мадраса.

Шарад перестал плакать. За окном бесшумно метались летучие мыши, иногда влетая в окно. На стенах комнаты маленькие домашние ящерицы ловили насекомых. Мальчик засмотрелся на них и успокоился. Ариэль зажег масляную светильню. Красный язычок пламени тускло осветил комнату. Проникавший через окно ветер колебал пламя, и на стенах плясала тень Ариэля. Углы комнаты оставались во мраке. В противоположном от мальчика углу что-то зашевелилось. Шарад вгляделся и похолодел от ужаса. Из щели выползала большая желтая змея с короткой толстой головой, раздутой шеей, плоским брюхом, со светлым, окаймленным черными линиями рисунком на шейной части, похожим на очки. Наи! Вслед за первой наи — очковой змеей — выползла другая, черно-бурая, за нею — совсем черная, потом серая, еще и еще. Змеи расползались по комнате, окружали мальчика.

— Сиди, не двигайся, молчи! — шептал Ариэль, бесстрастный, как всегда, и сам словно застывший. Змеи подползли совсем близко. Они высоко поднимали переднюю часть туловища, сильно расширяли шеи в виде плоского щита и смотрели прямо в глаза мальчику, готовясь броситься на него. Ариэль едва слышно засвистел унылую, однообразную мелодию, в которой чередовались всего три тона. Змеи замерли, прислушиваясь, потом опустили головы и, медленно отползая в угол, скрылись в отверстии пола. Шарад продолжал сидеть неподвижно. Капли холодного пота покрывали его лицо.

— Молодец! — прошептал Ариэль.

Но эта похвала была незаслуженной: мальчик не кричал и не двигался потому, что был парализован страхом. В комнату ворвался порыв ветра, принесший с собой сладкий запах жасмина. На небе звезды покрылись тучами. Загремел гром, и скоро зашумел тропический ливень. Воздух сразу стал свежее. Вспыхивали молнии, освещая стену дома на противоположной стороне и отражаясь в воде, которая быстро покрыла весь двор, превратившийся в озеро. Мальчик облегченно вздохнул, выходя из своего оцепенения. Однако его ждали новые испытания. Стена из циновки, разделявшая комнаты, неожиданно поднялась, и Шарад увидел ослепительно освещенную комнату, пол которой был застлан белой клеенкой. Посреди комнаты стоял огромный тигр. Свет падал ему в глаза, и золотистое полосатое животное щурилось, недовольно потряхивая головой. Упругим хвостом зверь бил по полу. Но вот глаза тигра стали привыкать к яркому свету. Щурясь, он уставился на Шарада, издал тихое короткое рычание и, опустившись на передние лапы, весь напрягся, готовясь к прыжку. Шарад схватился за голову и неистово закричал. Он почувствовал, как кто-то прикасается к его плечу. «Загрызет!» — цепенея от ужаса, подумал мальчик. Но прикосновение было слишком легким для лапы зверя.

— Зачем ты закричал? — услышал он голос Ариэля. — Наставник не одобрит это! Идем! Тебе ничто не угрожает — это игра. — Ариэль взял Шарада за руку и почти насильно поставил на ноги. Только теперь Шарад осмелился открыть глаза. Стена из циновки была на месте. В комнате полумрак. За окном шумит утихающий ливень. Слышатся отдаленные, глухие удары грома. Пошатываясь, Шарад побрел за Ариэлем, почти не соображая. Они прошли длинный полутемный коридор, вошли в узкую дверь. Ариэль пропустил Шарада вперед и сказал громко:

— Иди! Здесь лестница. Не упади. — И шепотом добавил: — Будь осторожен! Не кричи, чтобы с тобой ни произошло. Не бойся. Тебя пугают для того, чтобы ты привык ничего не бояться. Первый шаг к мудрости — победи свой страх — не верь глазам, не верь слуху — верь своему сердцу!

Ариэль вспомнил, как он сам впервые подвергался этим испытаниям. Тогда он шел один. Его никто не предупреждал и не утешал.

— Иди, иди, — подтолкнул его Ариэль, улыбаясь самыми краешком глаз.

Шарад двинулся вперед в глубокой темноте. Где-то послышались заглушенные стоны, дикие завывания, безумный хохот. Шарад вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног и он падает в бездну. Упал он на что-то мягкое и влажное. На него опускается тяжелый свод и прижимает к земле. Он задыхается, стонет.

— Молчи! — слышит он шепот Ариэля.

Но вот свод поднимается. Кругом все та же темнота. Вдруг из темноты возникает светлое облако. Оно принимает форму гигантского старика с белой длинной бородой. Из светящихся, как туман при луне, одежд поднимается костлявая рука. Слышится глухой, низкий голос.

— Если хочешь жить, встань и иди не оглядываясь.

И Шарад повиновался. Тихонько плача, он встает и бредет по коридору. Стены подземелья начинают светиться тусклым красноватым светом. Становится тепло, потом невыносимо жарко. Стены все краснеют и сдвигаются. Сквозь щели пробивается пламя. Его языки пылают все ярче, все ближе. Еще немного — и вспыхнут волосы, загорится одежда. Шарад задыхается, начинает терять сознание. Кто-то подхватывает его, и последнее, что он слышит, — это шепот Ариэля:

— Бедный Шарад!...

Ариэль проснулся, и первою его мыслью было «Бедный Шарад! Это не его путь!» Нервное потрясение Шарада было столь велико, что его пришлось поместить в школьную больницу. Врач заставил Шарада выпить горячего молока с травами, и ребенок уснул, а Ариэль, его невольный проводник, вернулся к себе. Пока Ариэль умывался, взошло солнце. Прозвонил гонг. Вместо грубой будничной рубахи Ариэль надел полотняную одежду. В школе ожидали приезда именитых гостей. После завтрака преподаватели и старшие воспитатели собрались в большом зале, уставленном креслами, стульями, скамьями. В конце длинного зала возвышалась эстрада, застланная ковром и украшенная гирляндами цветов. Окна были плотно закрыты, и зал освещался электрическими лампами в причудливых бронзовых люстрах.

Скоро начали появляться и гости в самых разнообразных костюмах. Здесь были важные смуглые седобородые старики в шелковых одеждах, украшенных жемчугами и драгоценными камнями, и тощие факиры, и представители разных сословий со знаком касты на лбу, начертанным глиной из Ганга, одетые в грубую дхоти и старомодную короткую куртку, украшенную лентами, в башмаках деревенской работы с загнутыми носками. У иных сбоку висели даже маленькие медные котелки, по обычаю аскетов. Были и такие, одежду которых составляли простыня и деревянные сандалии. Последними появились сагибы. Белокожие, рослые, самоуверенные англичане в белых костюмах заняли кресла в первом ряду. Школьное начальство оказывало им особое внимание. Это были владельцы Дандарата. Сагибы — мировое теософское общество. Индусы — великие махатмы, учителя, религиозные мудрецы. На эстраду взошел белокожий человек в индийском костюме — начальник школы Бхарава. На чистейшем английском языке он приветствовал гостей в изысканнейших выражениях и просил их «оказать честь посмотреть на достижения Дандарата в деле воспитания духовных слуг мира, Господа и Истины». Воспитатели начали показывать своих наиболее талантливых воспитанников. Один за другим выходили на эстраду воспитанники. Они воспроизводили целые сцены и произносили речи, повторяя с необычайной точностью сказанное кем-нибудь из присутствующих. У некоторых воспитанников внимание было изощрено до такой степени, что они замечали движения присутствующих, незаметные для других. По словам учителей, некоторые из воспитанников могли видеть излучения, идущие из головы упорно думающего человека, то есть не только «видеть», но и «слышать» работу мозга. Все это здесь же «подтверждалось на опыте», вызывая одобрение гостей. Это были самые настоящие чудеса. Но Ариэль знал, что за каждым чудом был огромный труд, труд учителей и их воспитанников. Демонстрировались и юноши-феномены, которые могли возродить в себе сильные электрические заряды, зажигающие лампочку накаливания, дающие крупные искры, окружающие ореолом их тела. Другие видели в темноте. Затем следовали специалисты иного рода: услышав несколько слов собеседника, наблюдая его лицо, движения, внешние признаки, они безошибочно рассказывали о ближайших событиях его прошедшей жизни. Заглядывать в будущее строго воспрещалось. Ариэль прошел через все эти ступени самопознания и управления своим телом. Последним испытанием, которому он подвергся, было «приятие духа». Их учили провожать души умирающих людей в иной мир, в мир Божественности, в мир иной удивительной жизни, сопровождая душу до мгновения ее полного освобождения от тягот человеческой жизни, помогая ей не сбиться с пути и не потеряться в этом нелегком путешествии. Поднявшийся шум отвлек Ариэля от его мыслей. Начальник школы приглашал гостей в другой зал, где их ожидало представление в ином роде. Здесь должна была происходить раздача дипломов членам теософической «Белой ложи» из рук самого «учителя учителей» Майтрейи. Огромный зал утопал в зелени и цветах. Эстрада, устланная ковром, напоминала беседку, увитую плющом, розами и жасмином. Сквозь открытые окна в зал проникали порывы знойного ветра. Становилось жарко. Входящие сбрасывали с плеч шали и обмахивались пальмовыми веерами. В первом ряду на двух золоченых креслах, обитых желтым шелком, уселись пожилой англичанин в очках, с волнистой седой бородой, и мэм-сагиб — полная женщина с круглым свежим лицом и стрижеными завитыми седыми волосами, в индийском костюме, — вожди теософического общества мистер Броунлоу и миссис Дрейден. Директор школы поднес ей букет цветов. Когда все расселись, хор девочек и мальчиков в голубых костюмах, украшенных гирляндами из белых олеандров, запел гимн. При последних звуках гимна в беседке появился Майтрейя. Все встали. Многие из гостей упали на колени. «Учитель учителей» был одет в небесно-голубого цвета длинную одежду. На красивом лице воссияла свежая полу улыбка. Он благословляюще поднял руки. Началась церемония раздачи дипломов, сопровождаемая многочисленными поклонами. Некоторые члены ложи снимали с груди знаки отличия, чтобы получить их еще раз из рук Майтрейи, простирались перед ним на полу, а он поднимал над ними руки и раздавал цветы. Потом «учитель учителей» начал говорить и привел слушателей в такое волнение, что послышалось дружное пение, люди объединились ради одной цели помочь друг другу, стать единым братством, на мгновение ощутив заполнившее их сознание. Еще раз благословив всех, Майтрейя — новое воплощение Будды — ушел. Сагиб поднялся, взял под руку мэм-сагиб. Они прошли в дверь за эстрадой, как люди, все здесь хорошо знающие, и оказались в комфортабельном, по-европейски меблированном кабинете. Сагиб сел за письменный стол директора школы, мэм-сагиб поместилась в кресле рядом с ним. Вошедший вслед за ними директор школы опустился на стул лишь после того, как высокий гость сказал:

— Присядьте, мистер Пирс, и расскажите, как у вас идут дела.

— Трудно с деньгами, не хватает средств. Можно было бы взять побольше детей, но нет сил.

Мистер Пирс был известен в школе под именем Бхаравы. Религия — один из устоев общественной системы, которой они служили, — давала зловещие трещины, теряла свое обаяние в народных массах. Нужны были огромные усилия, чтобы помочь людям сохранить мир и уважение человеческого закона. Нужно было поддержать веру в мудрость, в дух, поддержать мистические настроения. Революционные веяния, наука, жадность и новая культура всеобщего потребительства убивали души людей, они вытравляли веру и уважение из человеческих сердец, словно сверхконцентрированная кислота. На помощь религии пришли общества теософии и оккультизма, издававшие тысячи книг во всех странах мира. Центр их находился в Лондоне. Нельзя было не привлечь Индию, окруженную в глазах европейцев и американцев ореолом таинственности, с ее многовековой духовной культурой, могучими оккультными знаниями, йогами, махатмами и учителями. Но в самой Индии религия так же подвергалась насилию, она распадалась на разные ветви, порой создавая грубые противоречия, смущающие души людей и приводящие к кровавым побоищам. Да, этим сагибам был противен курс Британии, направленный на порабощение этой прекрасной и самобытной страны. Здесь была постоянная дилемма между верой, наукой, старыми суевериями и растущей культурой духовного братства, духовной свободы и просветительства. Наверное, именно поэтому здесь был построен великолепный храм с золотым куполом-полусферой — чудесным залом медитации — олицетворением будущего братства Земли. Здесь же, неподалеку от Мадраса, была создана школа Дандарат для увеличения числа адептов и учителей таинственных наук, где воспитывалось будущее этой планеты — дети, способные стать Майтрейей — Божьим посланником — великим учителем, подобным Кришне или Будде. Это была удивительная миссия спасти мир от насилия и зла, от невежества и корысти. Но силы были явно не равны и мудрые сагибы и йоги хорошо понимали всю трудность сложившегося положения. Государства не хотели поддерживать подобную работу. Мадрасская школа существовала неофициально на пожертвования тех, кто понимал и сочувствовал этой попытке помочь людям приобрести свободу. Здесь обучали истории религий и языкам тех стран, куда воспитанник предназначался, откуда он пришел, и куда звало его юное сердце. Особенно талантливые, то есть особенно восприимчивые, из оканчивающих школу, оставались в ней в качестве воспитателей. Но окончить школу и стать Майтрейей не было одним и тем же. Школу заканчивали многие, но стать духовным лидером, стать звездой сознания — удавалось далеко не каждому. Этот путь должен был свершиться в сердце самого человека и порой он занимал время больше, нежели отпускала судьба на крохотную человеческую жизнь. Среди воспитателей и «научных консультантов» школы было немало талантливых людей с большими знаниями. Такова была школа Дандарат. Мистер Пирс, раскладывая лепестки ароматных цветов, делал доклад. Броунлоу и Дрезден поощрительно кивали головами.

— Как обстоит дело с выпускниками? — спросил мистер Броунлоу.

Пирс назвал несколько имен воспитанников, объяснил их специальность и места, куда они направляются.

— Я еще не решил, по какому пути направить Ариэля, — сказал Пирс.

— Это тот, благословенный отрок? — спросил Броунлоу. — Как его настоящее имя?

— Аврелий Гальтон.

— Помню. Его поместили опекуны после гибели родителей. Мальчик способный летать?

— Совершенно верно, — отозвался Пирс. — Мистер Воден и мистер Хезлон из Лондона. Они недавно запрашивали о нем. Я ответил, что здоровье Аврелия не оставляет желать лучшего, однако... Броунлоу недовольно поморщился:

— Так что же вы хотите с ним сделать?

— Могу лишь сказать, что мы возлагаем огромную надежду на его врожденную мудрость. Этот юноша очень необычен и может быть, что даже он действительно послан нам Свыше! — Одним словом он действительно Благословенный. Притом эти Боден и Хезлон...

— Знаю. Они писали и мне, — снова прервал Пирса Броунлоу. — У Чарлза Хайда есть интересные новости. Поговорите с ним об Ариэле. Может быть, подойдет.

— Кто это Чарлз Хайд? — спросила миссис Дрейден.

— Вы не знаете? — учтиво обратился к ней Пирс. — Один из духовных коллег нашей школы. Чрезвычайно интересный человек.

— Итак, поговорите с ним! — повторил, поднимаясь, Броунлоу.

— Так вы говорите, человек-птица?

— Не птица...

— Не ужели он может вознестись! Ведь это чудо! Да и стоит ли людей волновать такими способностями?

Такой разговор происходил в покоях Чарлза Хайда, великого, но не признанного миром духовного мастера, нашедшего приют в Дандарате. Это было подходящее для него место. Соперники-ученые давно говорили, что место Хайда в сумасшедшем доме. Но Дандарат стал его домом, где способности старика нашли свое место в излечении человеческих душ. Мир людей с трудом принимает мудрость — она мешает эксплуатировать друг друга. Среди воспитателей и «научных консультантов» также встречались психологи, в своем роде незаурядные люди. К таким принадлежал и Хайд. Уже больше года Хайд и Фокс работали по заданию Дандарата: они изучали возможности человеческого тела, наделенного верой и сознанием. Особо внимательно они изучали Ариэля, ведь этот юноша обладал удивительным свойством левитировать — летать, как птица. В Дандарате они нашли то, чего не могли найти нигде: материальные средства и веру людей, объединенных единой мыслью о человеческом счастье. Здесь их окрыляла работа с этими удивительными людьми, которые постигали мудрость жизни и стремились научить этому других, но во всем этом прекрасном труде была одна очень опасная возможность. Дело в том, что рост сознания имел свои законы и исключительные правила. Те законы и правила, которые ставят перед каждым человеком единственную задачу победить свое эго, преодолеть страсть к власти и стяжательству, которые порой скрываются в самых глубинах человеческого естества. Именно это очень беспокоило учителей Ариэля. Ведь имея такие удивительные способности, он мог возгордиться собой и вознести себя превыше всех людей. Но тогда в мир нашего бытия не пришел бы новый учитель, а явился бы могущественный тиран. Именно этим свойствами души занимались Фокс и Хайд. Они пытались распознать истоки мотивации жизни и поступков учеников Дандарата и преподать им готовность к жертвенности, к равности, к уважению и единству мира людей и природы.

Шарад вернулся из больницы в комнату Ариэля. Между ними установились необычные для воспитанников Дандарата отношения. По правилам школы, старший должен был руководить младшим, являясь первым и ближайшим воспитателем и вероучителем, гуру. Никакой близости и дружбы не предполагалось. Это было осознанное единство — единство во всем. Чтобы пробудить душевные и духовные истоки личности требовалась жесткая аскеза, а уступчивость желаниям и забота могли привязать душу к страсти, пробудить истоки телесной чувственности и, наконец, лишить ученика мужества и готовности стать духовным мудрецом. Абсолютное доверие младшего старшему было основой воспитания. Но Ариэль сохранил в душе долю самостоятельности, что-то порой беспокоило его, что-то наполняло его желаниями и самыми противоречивыми чувствами. Чувство самосохранения останавливало его и возвращало в мир мудрости, но юное сердце порой тосковало, порой желало чего-то неведомого, а удивительные возможности его естества заявляли о своем могуществе. Да, он научился сдерживать себя, а способность слышать Божественность, слышать ее удивительную игру в тонких сферах Земли и космоса помогала ему быть стойким и мудрым. В этом он действительно достиг виртуозности. По такому же пути Ариэль вел Шарада. Малыш инстинктивно понял, что от него требуется. Он принимал внешнее, как нечто маловажное и стал все более внимательно видеть основу жизни — ее заботу и рачительность. Но все же жизнь Дандарата была очень тяжела для маленького мальчика. Когда же они оставались одни, Ариэль тихо шептал на ухо своему воспитаннику поучения, от которых пришли бы в ужас учителя и воспитатели Дандарата. Нередко у Ариэля вырывались слова: «Терпи, будь внимательным, стремись найти себя, но не отказывай в удовольствии побаловаться», — и Шарад понимал, о чем говорит гуру Ариэль. Шарад в не меньшей степени переживал чудесность Ариэля и порой награждал его крохами своей безоглядной веры и обожествления. Мальчик беспокоился и оглядывался, боясь за себя и за Ариэля, когда Ариэль доверял ему свои сокровенные мысли о будущем, о возможностях и том, что можно владеть всем миром и сотворить его по своему образу и подобию. Однажды вечером Ариэль тихо беседовал с Шарадом. В коридоре послышались тихие шаги Бхаравы. Ариэль, слух которого был чрезвычайно тонок, тотчас отошел от мальчика, присел и погрузился в медитацию. Шарад, быстро опустившись на пол, тоже предался легкой дреме. Бхарава вошел в комнату, внимательно, как всегда, посмотрел на воспитанников и обратился к Ариэлю с такими словами:

— Сын мой! Не жалея сил и труда, мы растили и воспитывали тебя. Настало время сбора плодов. Ты уже юноша. Твое образование закончено. Пора приниматься за работу — послужить людям, воздать человечеству должное и смягчить участь страданий. Дандарат оказал тебе высокую честь, предназначив к великому служению, и я надеюсь, что ты вполне оправдаешь наше доверие. Во время этой речи, произнесенной вдохновенным тоном, Ариэль смотрел прямо в глаза Бхараве, как человек, которому нечего скрывать. Юноша понял, что решается его судьба, в его жизни наступает перелом. Но ни один мускул не дрогнул на его лице, ни малейшего волнения не отразилось на нем. Шарад тоже понял, что ему предстоит разлука с единственным человеком, которого он так полюбил. Шарад еще не умел владеть собой так, как Ариэль, поэтому он опустил глаза и даже старался не дышать, чтобы не обратить на себя внимания строгого Бхаравы. Ариэль «взял прах от ног» Бхаравы, то есть нагнулся, прикоснулся рукой к стопам Бхаравы, той же рукой прикоснулся к своему лбу и сказал:

— Мои мысли, мои желания, мои поступки, моя жизнь принадлежат людям.

Бхарава, кончив испытующий осмотр, остался доволен. В первый раз за все годы обучения он приласкал Ариэля — дотронулся кончиками пальцев до его подбородка и затем поцеловал их.

— Иди за мною, Ариэль. Твой первый шаг будет шагом уже на новой стезе жизни!

Ариэль последовал за ним, но в его душе бушевало сомнение. А Шарад, оставшись один, закрыл лицо руками и, не будучи в силах сдерживать себя, заплакал. Какова же была его радость, когда в полночь он вдруг почувствовал знакомое прикосновение руки и услышал шепот Ариэля.

— Это ты, дада? — спросил он шепотом.

— Я, Шарад, не бойся.

— Что с тобой было, дада?

— Тише!.. Бхарава... Знаешь, он совсем не индус, а сагиб-англичанин Пирс... Он повел меня к Чарлзу Хайду, это ученый мудрец. Тоже сагиб. Хайд, когда увидел Бхараву, воскликнул: «Вот и вы, мистер Пирс! И Ариэль?» После Хайд поправился, сказал: «Добрый вечер, Бхарава-бабу!» Но я уже понял, что Бхарава не индус. Впрочем, я и раньше догадывался об этом. Здесь у нас много учителей со всего света и наверное это хорошо?

— И что же делал этот Хайд? — торопил Шарад.

— Хайд? Он только осмотрел меня как доктор, потом сказал Бхараве: «Вполне готов. Здоров. Через несколько дней он у нас. — Приходи завтра рано утром. До завтрака. Ничего не ешь, но хорошенько вымойся. Прими ванну, а не только обычное омовение». Вот и все.

— Почему же ты так долго не приходил?

— Бхарава делал мне наставления: «Мудрость, мудрость и еще раз мудрость!» — и Ариэль тихонько рассмеялся. В эту ночь друзья мало спали. Шарад горевал о предстоящей разлуке с другом. Ариэль гадал о том, что ожидает его.

Когда на другое утро Ариэль, простившись с Шарадом, явился к Хайду, тот встретил его в светлом одеянии и белой шапочке. Они вошли в комнату, напоминающую помещение для медитации. Стены были покрыты золотом, а потолок удивительной лазурной краской, словно живые небеса. Его ждал Майтрейя. Сев на постланные коврики они погрузились в медитацию. Незаметно для себя Ариель стал левитировать, тихо поднявшись над полм и зависнув. Его притягивала Божественность. Это удивительно чувство, эта сила объяла его сердце, наполнила его грудь и увлекла туда, куда он еще никогда не уходил. Ариэль вылетел из своего тела и устремился в темную, звездную неизвестность вслед за огненным Майтрейей. Да, там что-то произошло, перед ним раскрывались врата познания, в нем пробуждались удивительные миры. Ариэль вновь очнулся на полу. Майтрейи не было. Хайд обратился к нему с вопросом:

— Ариэль, что дало тебе это путешествие?

Все оставалось таким же, как и было до момента этого испытания.

— Не знаю, — таков был его искрений ответ.

По-видимому это было правильным ответом, что удовлетворило его учителя, но тот вдруг нахмурился. Он, видимо, волновался, даже перестал поглаживать свою короткую бороду.

— Тебя ничего не беспокоит, Ариэль?

— Немного... Учитель, чем я отличен от всех вас? Что за миссия лежит на моих плечах? — спросил Ариэль, совершенно ошеломленный всем происшедшим.

— А что ты чувствовал, когда полетел?

— Я... Меня как будто что-то легко толкнуло в сердце и в голову, будто неведомый мне свет залил все мое существо и ... Что-то давило, только не снаружи, а изнутри...

— Так... Так... Этого и надо было ожидать, — пробормотал Хайд. — Но не очень сильно? Не больно, ты можешь идти?

— Нет. Только в первый момент. Я очень удивился и даже немного испугался.

— И это не мешало тебе думать? Ты не терял сознания хотя бы на мгновение?

— Нет, — ответил Ариэль. — Кажется, что нет.

— Отлично! — воскликнул Хайд. А вопросы Ариэля он оставил без ответа, будто не расслышав их.

— Слушай, Ариэль, слушай внимательно. Теперь ты умеешь делать то, чего не умеет делать ни один человек. Ты можешь летать не только в мире Земли, но твое сознание сможет преодолеть многие световые годы в одно мгновение, ты можешь пронзить вселенную своей мыслью. Этот дар всегда был с тобой. Просто он спал. Майтрейя пробудил его. Теперь ты — Майтрейя! За тобой великие свершения в мире людей! Мы бессильны, далее учить тебя. Теперь ты наш гуру! Для того чтобы полететь, чтобы наполнить мир сознанием и любовью тебе надо только пожелать этого. Но в тебе пока нет любви, в тебе пока нет сознания. В тебе есть только знание о них. Но чтобы они стали твоим достоянием, стали самой твоей сутью тебе нужно пробудить их, востребовать их в практике своей жизни. Понимаешь?

Ариэль вновь опустился в позу лотоса и подумал: «Что же я такое? Каковы мои силы? Неужели я стал Майтрейей?! И чего опасается мой учитель? Чего он ждет от меня?» Наконец он вновь поднялся и попросил Хайда, отпустить его обратно в келью. Дверь комнаты открылась. На пороге стоял Бхарава, из-за его плеча выглядывал Фокс. Пирс-Бхарава, увидав Ариэля между полом и потолком, широко открыл рот и словно окаменел. Фокс болезненно сжал сухие губы и изогнулся в виде вопросительного знака. Ариэль плавно поворачивался, опускался и снова медленно поднимался.

— Входите, друзья, Майтрейя посветил его! Что же вы? — добродушно окликнул их Хайд.

Пирс наконец пришел в себя и бросился в ноги Ариэля: «Майтрейя!»

— Храни нас Господь, да услышит Он наши сердца! — выдавил из себя Фокс, присоединившись к Пирсу. Ариэль опустился на пол. А Бхарава-Пирс поспешил к телефону, вызвал Броунлоу и попросил его немедленно прибыть к Хайду.

— Как же ты чувствуешь себя, когда стремишься к звездам? — спросил Бхарава Ариэля.

— Хорошо. Только... я еще не понимаю все то, чем меня наградила природа...

— Мысли мешаются? Ты пытаешься все это понять?

— Да.

— Остановись Ариэль, оставь свои размышления и попробуй довериться этим новым знаниям, они сами наполнят тебя и укажут путь! — сказал Хайд. Пирс многозначительно посмотрел на него. Скоро появились мистер Броунлоу и миссис Дрейден. Преклонив колени, он обняли его и по европейской привычке расцеловали. Они говорили о великой чести, которой удостоился Ариэль, ставший чуть ли не сыном Брахмы, Всевышнего Творца, о великом могуществе, которое пришло к Ариэлю, но и о великой ответственности перед людьми. Затем, прослезившись, Бронлоу строго сказал:

— Сейчас идти к себе. Помни о наших словах!

Ариэль поклонился и направился к двери, стараясь ступать, как можно тише. Все это было странно, а в его душе была пустота и потерянность: «Что от меня хотят все эти люди? И если я так могуч, то почему бы мне просто не изменить мир?», — мысленно твердил он. Когда Ариэль вышел, Пирс опасливо проводил его взглядом сквозь неприкрытую дверь. Потом он вздохнул с облегчением и сказал, как бы отвечая своим мыслям:

— Все будет благополучно! Как всех воспитанников Дандарата, мы хорошо воспитали его его.

— Все-таки внимательно смотрите за Ариэлем, его детское сердце может не выдержать этих испытаний и предать его, наделив душу корыстью и статной властью! Мы в ответе за него, за человечество, за мир на нашей прекрасной планете! — заметил Броунлоу.

Выйдя от Хайда, Ариэль направился к общежитию по дорожке сада. Он ступал медленно, словно только учился ходить, и так нажимал подошвами сандалий, что хрустел песок, которым была усыпана дорожка. Он очень переживал свое звездное вознесение. Ариэль все еще находился под впечатлением своих духовных полетов по вселенной. «Да, я могу летать! Летать над Землей, над миром, над Вселенной! Эта мысль наполняла его радостным волнением, причины которого он боялся понять здесь, сейчас, в саду, при свете солнца, под напутственными взглядами Бхаравы, которые он чувствовал на себе. Ариэль подавлял, не допускал на поверхность сознания мысли, которые, словно ликующая песнь, звучали в его душе: «Свобода! Освобождение! Помощь людям!» Он упивался лишь отзвуками этой песни. Только повернув за угол, он разрешил себе подумать осторожно, чтобы мысль не перешла в действие: «Если бы я только захотел, то сейчас же мог бы подняться и улететь из этой школы, от всего человечества в мир света и сознания, туда, где нет проблем и скитаний, поисков и препятствий». Да, Эдем лежал перед ним, словно приглашая его. И он еще усерднее, еще тверже наступал на этот хрустящий песок. Ариэль никогда за все годы пребывания в школе не оставлял мысли о том, что наверное где-то есть мир где нет проблем, где не требуется сознание, а можно просто отдаться потоку легкости и бездумья. Ведь, где-то жили его родители. Да, он безмерно тосковал по любви, по трепетным чувствам и заботе доброй женской руки. Несмотря на мужество и духовные прозрения, ночами оставаясь один, он старался вызвать в памяти воспоминания раннего детства, до поступления в Дандарат. Конечно же, это было его миссией, его долгом и его решением. Но иногда картины прошлого — обрывки того, что сохранила память, — он видел и во сне, причем сны бывали даже ярче, чем сознательно вызываемые воспоминания. Он видел совсем другую страну, свинцовое небо, уличные фонари, тускло мерцающие сквозь густой серо-бурый туман, огромные, мокрые от сырости и дождя здания, людей, которые внезапно возникали и так же внезапно исчезали в сумеречных клубах тумана... Он сидит в автомобиле и смотрит на этот дымчатый, сырой, расплывчатый мир... И вдруг иная картина... Большая комната. Огромный камин, в котором пылают дрова. Ариэль сидит на ковре и строит из кубиков дом. Рядом на шелковой подушке сидит белокурая девочка и подает ему кубики. В мягком кресле, возле камина, с книгой в руках, строго поглядывая поверх очков, сидит старуха в черной кружевной наколке на седой голове. В комнату входит его мама в бирюзовом платье. Какие у нее глаза! Ариэль плачет и... просыпается. За окном вырисовываются листья пальмы, на глубоко-синем небе — крупные звезды... Мечутся летучие мыши... Душная ночь, Индия... Дандарат... Миссия и готовность отдать себя ради счастья людей… Но в чем это счастье? Других воспоминаний раннего детства память не сохранила. Жизнь Дандарата заслонила прошлое. Его любили здесь, но это было что-то иное. Прошлое жило в душе Ариэля, как несколько былинок в песчаной пустыне. Одиночество, отдалившееся детство и трудолюбивая юность. Вот только Шарад... Бедный Шарад! Он ступил лишь на первую ступень лестницы постижения. «Ведь я могу его воспитать, могу взять его туда в мир звезд! Я могу летать и ...» Но Ариэль усилием воли отгоняет эту мысль и твердо ступает по земле.

— Ариэль, дада! — радостно шепчет Шарад, увидев входящего друга, но тотчас умолкает, взглянув на строгое выражение его лица. Сейчас не время для беседы. Прозвонил гонг, сзывающий на завтрак, и друзья отправились в столовую молчаливые, горящие каким-то неведомым им доселе единством. В этот день Шарад получил несколько замечаний от воспитателей за рассеянность. День тянулся удивительно медленно. Перед закатом солнца в комнату Ариэля зашел Бхарава и сказал Ариэлю, чтобы он не забыл взять у эконома новую одежду.

— Завтра в пять часов утра я зайду за тобой. Будь готов. Помойся, надень новую одежду.

Ариэль согласно наклонил голову.

— Как Шарад? — спросил, уходя, Бхарава.

— Плохо овладевает сосредоточением, — ответил Ариэль.

— Надо построже с ним, — сказал Бхарава и, устремив на Шарада острый взгляд, вышел.

Перед сном, как всегда, Ариэль заставил Шарада прочитать несколько отрывков из священных книг — Шастров. Он был спокоен, строг и требовал, чтобы Шарад читал громко, нараспев. От внимания Шарада, однако, не ускользнуло, что Ариэль несколько раз бросал взгляд на окно, и в это время по лицу Ариэля проходила тень озабоченности. Деревья в парке шумели от порывов ветра, предвещавшего дождь. Раздавались отдаленные раскаты грома, но на небе еще ярко сверкали звезды. И только когда с правой стороны бледно-туманная полоса Млечного Пути начала темнеть от надвигавшейся тучи, Ариэль вздохнул с облегчением. Вскоре послышалось шуршанье первых крупных капель дождя. В темноте мелодично прозвучал гонг — настал час отхода ко сну. Шарад захлопнул толстую книгу, Ариэль задул светильник. Они сидели на циновке плечом к плечу в тишине и мраке. Шарад услышал, как Ариэль поднялся. Следом за ним встал и Шарад. Ариэль обнял его и приподнял.

— Какой ты легонький! — шепнул Ариэль и чему-то тихо засмеялся. — Хочешь, Шарад, я подниму тебя еще выше? И мальчик почувствовал, как Ариэль поднял его почти до потолка, подержал на высоте и опустил. Неужели у Ариэля такие длинные руки?

— Ложись, Шарад! — шепнул Ариэль.

Они легли на циновку, и Ариэль зашептал в самое ухо мальчика:

— Слушай, Шарад! Я могу летать, а теперь Майтрейя передал мне могущество управления всей Землей и теперь могу летать словно звезда. Понимаешь! Я теперь могу летать, как сама мысль…

— Где же твои крылья, дада? — спросил Шарад, ощупывая плечи Ариэля.

— Я могу летать без крыльев. Так, как мы летаем во сне. Они, хотят чтобы я свершил какое-то чудо, освободив людей от скверны эгоизма и жадности. А я... я хочу улететь из Дандарата, улететь туда к звездам подальше от нашей Земли! Там хорошо и удивительно беззаботно!

— Что же со мной будет без тебя, дада? — заплакал Шарад.

— Тише! Не плачь! Я хочу взять и тебя с собой. Ты легонький, и я думаю, что смогу улететь вместе с тобою.

— Возьми! Возьми меня отсюда, дада! Здесь я так одинок, это добрая школа, но мое сердце страдает, мне будет очень тяжело. Я, наверное, умру без тебя, — шептал мальчик.

— Возьму... Слышишь, как шумит дождь? Это хорошо. В темноте нас никто не увидит... Окно открыто... Тсс!.. Чьи-то шаги... Молчи!.. Дверь скрипнула.

— Ты спишь, Ариэль? — услышали они голос Бхаравы. — Ариэль!

— Мм... — промычал Ариэль, потом, как бы вдруг проснувшись, воскликнул: — Ах, это вы, гуру Бхарава!

— Почему ты не закрыл окно, Ариэль? Посмотри, сколько натекло воды на пол! — Бхарава закрыл окно, опустил шторы и ушел, ничего больше не сказав. Ариэль понял: Бхарава что-то чувствует и может быть хочет помочь. Но чему? Как все это объяснить, как сказать о Шараде. Ведь есть дисциплина, воспитание. Но есть и самая простая слабость, самое обычное шаловливое детство? Окно можно открыть и улететь, но что станет с людьми, со школой, с его учителями? Как все это было сложно! Шарад, лежа на циновке и дрожал как в лихорадке. За окном уже шумел ливень. Удары грома раздавались все ближе, чаще, громче. Вспышки молний сквозь светлую штору, освещали комнату голубым пламенем. Ариэль стоял у притолоки окна с нахмуренным лицом. Потом он снял с деревянного колышка на стене полотенце и шепнул Шараду:

— Иди за мной.

Они приоткрыли циновку-стену, проникли в соседнюю комнату, бесшумно вышли в коридор. Здесь было совершенно темно. Ариэль шел вперед, ведя Шарада, который держался за конец полотенца. Все спали. Кругом была мертвая тишина. Они спускались и поднимались по лестницам, неслышно проходили длинные коридоры, наконец начали подниматься по крутой деревянной лестнице. Ариэль отбросил люк, ведущий на крышу. Их сразу ослепила молния, оглушил гром, вымочил ливень. Они поднялись на плоскую крышу.

— Садись мне на спину, Шарад! — шепнул Ариэль.

Шарад забрался ему на спину, Ариэль привязал его полотенцем, выпрямился и посмотрел вокруг. При вспышке молнии он увидел широкий двор, залитый водой, и сверкавшие, как озеро, корпуса Дандарата, стены. Вдали виднелись огни Мадраса, за ним океан. Ариэль чувствовал, как Шарад дрожит у него на спине. Его и самого немного лихорадило — ведь это был его первый самостоятельный поступок — деяние без учителя!

— Скоро полетишь? — шепнул Шарад в самое ухо.

Ариэля охватило волнение. Неужели он, в самом деле, сейчас поднимется на воздух и покинет этот мир? Летать в комнате было легко, но сейчас, в бурю, с Шарадом на спине? И ведь это был самый настоящий побег... Что, если они упадут посредине двора и мальчик пострадает? Он почувствовал головокружение. Мысли мутились. Как самолет, делающий круг над аэродромом, прежде чем лечь на курс, Ариэль пролетел над крышей. Прощай обитель, прощайте учителя! Сквозь потоки дождя Ариэль устремился вперед, летя для облегчения по ветру, который дул с юго-запада. Внизу быстро промелькнул двор, плоские крыши, парк, стены... Ариэля относило ветром к океану. Слева при вспышках молнии виднелись цепи гор, впереди — огни Мадраса. В форте Сен-Джордж пылал огненный глаз маяка. Ариэль летел теперь над песчаной равниной так низко, что виднелись рисовые поля. И снова песок... Дождь хлестал по телу, свистел в ушах ветер, развевая волосы. Под ними, блестя огнями, прополз поезд. В океане виднелся пароход. Приближаясь к порту, он давал продолжительные гудки. Вот и Мадрас. Грязная речонка Кувам, вздувшаяся от ливня. Узкие, кривые улицы «черного города», низкие кирпичные дома вперемежку с бамбуковыми хижинами. Европейская часть города была хорошо освещена. Ариэль и Шарад слышали гудки автомобилей, звонки трамваев. Над крышами города поднимался купол обсерватории, дворец набоба. Они пролетели над ботаническим садом. При свете фонарей и вспышках молний можно было различить ореховые и финиковые пальмы, индийские смоковницы, пускающие корни из ветвей, бамбуковые рощи, кофейные деревья. С дорожки сада послышались крики удивления. Тут только Ариэль сообразил, какую неосторожность делает, пролетая над городом. Но он был сам так ошеломлен полетом и этой удивительной внутренней свободой, что мысли его путались. Временами ему казалось, что все это происходит во сне. Шарад что-то кричал, но Ариэль за шумом дождя и ветра не мог разобрать его слова. Наконец Шарад крикнул ему в ухо:

— Нас видят люди, дада!

Вместо ответа Ариэль круто повернул на запад, к горам. Он чувствовал, что слабеет. Все его тело было покрыто испариной, он тяжело дышал. Но надо улететь как можно дальше от Мадраса. Гроза проходила, дождь утихал, но ветер дул сильно. Их снова начало относить к океану. Там они могут погибнуть. И Ариэль напрягал последние силы. Шарад крепко держался за Ариэля, который чувствовал на своей спине теплоту тела маленького друга. Спасти его и себя во что бы то ни стало! Так летели они среди бури и мрака навстречу неведомой судьбе.

Ариэль задыхался. Капли дождя смешивались с каплями пота. Он чувствовал, что не в силах больше лететь с грузом на спине. Надо отдохнуть. Во мраке ночи под ним чернел лес, возле которого виднелось более светлое пространство, вероятно пески. Они спустились возле ручья, у баньянового дерева, воздушные корни которого, сползая вдоль ствола, образовали у его подошвы темную сеть спутанных колец. Молодая поросль бамбуков окружала дерево. Это был укромный уголок, где они могли отдохнуть, не опасаясь, что их кто-нибудь увидит. Тяжело дыша, Ариэль развязал полотенце. Шарад спрыгнул со спины и тотчас упал на землю перед Ариэлем, стараясь обнять его ноги и воздавая божеские почести своему учителю. Ариэль грустно улыбнулся и сказал, поднимая мальчика:

— Я не Бог. Шарад. Мы оба с тобой бедные, нищие беглецы. Ляжем вот здесь и отдохнем. Мы далеко улетели. И я не знаю, что нас ждет. Но мы свободны, мы будем искать себя и постигнем все то, о чем говорили наши учителя!

Шарад был немного разочарован объяснением Ариэля. Хорошо иметь другом бога. Но он был слишком утомлен, чтобы раздумывать обо всем этом. Они забрались в гущу корней, не думая об опасных змеях и насекомых. Ариэль заботливо подостлал под голову Шарада свернутое полотенце, и мальчик тотчас крепко уснул. Ариэлю, несмотря на всю усталость, не спалось. Он был слишком взволнован: «Что это было — побег? Или поиск? Зачем он сделал это?». Ответов не было. На душе было светло и спокойно. Ветер разогнал тучи. На небе засверкали крупные звезды. Луна заходила за темный лес. Последние легкие белые облака проходили перед диском луны, словно ночные чары. Откуда-то, быть может из недалекого сада, доносился незнакомый сладко-пряный аромат цветов. Он проникал до самого беспокойного сердца, будя тревогу при мысли о возможной близости людей. Новый порыв ветра сдернул с земли полосу белого тумана. И Ариэль, к своему неудовольствию, увидел, что они находятся далеко не в безлюдной местности. За песчаной полосой черной сталью блестела река. Огоньки привязанных у пристани лодок отражались в ней, мерцая, а весь мрак, казалось, теперь сосредоточился в густой листве деревьев на противоположном берегу. Луна скрылась за лесом. И только какая-то большая звезда, быть может, планета Юпитер, словно страж ночи, среди множества более мелких звезд, усыпавших небо, наблюдала за спящей землей. Эта тихая картина действовала успокоительно. У Ариэля начали смежаться веки. Не выпуская из руки теплую руку Шарада, Ариэль задремал, прислонившись к змееобразным корням. В полусне он представлял себе новые миры, какие-то смутные, неведомые края, где под чистыми небесами дни похожи на взоры широко открытых глаз, а ночи — на робкие тени, дрожащие под опущенными ресницами, где змеи не жалят, а люди не мучают и не терзают друг друга. Или он читал об этом? В книге жизни, а может быть, у бенгалийского поэта? Сон сна... Что-то закололо глаза. Ариэль открыл их и увидел старое джамболяновое дерево, листва которого была овеяна тонкой вуалью утреннего тумана, и сквозь него просвечивали красные лучи восходящего солнца. Роса на бамбуковых зарослях сверкала золотом. Откуда-то слева доносилась песня. Ариэль повернул голову. Между стволами виднелся пруд с каменной лестницей, спускающейся к воде, и окруженный кокосовыми пальмами. В пруду полный человек совершал утреннее омовение. Он, затыкая уши, делал положенное число погружений. Рядом с ним, вероятно, брамин, боявшийся осквернения даже в очищающей воде, отогнал ладонями с поверхности сор и потом сразу погрузился. Третий не решался даже войти в пруд: он ограничился тем, что намочил полотенце и выжал воду себе на голову. Одни медленно сходили по ступенькам, другие, бормоча утреннюю молитву, бросались в пруд с верхней ступени. Иные растирали на берегу тело, другие меняли купальное белье на свежее, поправляли складки, некоторые собирали на лугу цветы. В дальнем конце пруда утки ловили водяных улиток и чистили перья. Ариэль думал, что опустился в джунглях, но оказалось, что вокруг всюду были люди. Залетали пчелы, послышались птичьи голоса, с реки неслись песни. Шарад продолжал спать. Ариэль взял из лужи комок глины и начал натирать свое лицо, шею, руки и ноги. Где-то, быть может в храме, зазвонил гонг. Знакомый звук тотчас разбудил Шарада. Он быстро сел, непонимающими глазами осмотрелся, увидел незнакомую обстановку и улыбающегося юношу шоколадного цвета. Шарад испугался и хотел уже заплакать.

— Не бойся. Шарад, это ведь я, — ласково сказал Ариэль.

Шарад упал перед ним на землю. Вчера Ариэль летал, сегодня из белого превратился в темнокожего дравида. Только Бог способен на это.

— Встань же. Шарад. Посмотри, я вымазался глиной, чтобы не обращать на себя внимания белым цветом кожи. Помни: мы с тобой нищие, которые ходят по дорогам и просят милостыню.

— Ходят? А почему не летают? Летать так интересно.

— Потому что, если я буду летать, меня поймают, как птицу, и засадят в клетку. Ведь мы вышли в мир обычных людей, здесь нет крепких стен нашей доброй школы. Здесь живут те, чьи помыслы порой не добры.

— А ты их самих обрати в птиц или в собак, дада! — воскликнул Шарад. Ариэль засмеялся, махнул рукой.

— Идем, Шарад.

Они вылезли из своего убежища и поплелись по дороге, изрытой ночным ливнем. В утреннем солнце лужи блестели, как червонное золото. Вдоль дороги тянулась колючая изгородь, за нею небольшой пруд, покрытый зелеными водяными растениями. Черный бородатый человек стоял по пояс в воде и чистил зубы изглоданным концом ветки. Он равнодушно посмотрел на Ариэля и Шарада и продолжал заниматься своим туалетом. По дороге прошел высокий кабуливала — житель далеких гор — в широкой хламиде. За его спиной болтался мешок, в руках он держал корзины с виноградом, изюмом, орехами. Он спешил на деревенский базар. Ариэль и Шарад отошли от дороги, как парии, стали на колени и запели. Кабуливала поставил одну корзину на землю и бросил в сторону нищих гроздь винограда. Ариэль и Шарад поклонились до земли. Когда он прошел, Шарад подбежал к виноградной кисти, жадно схватил ее и принес Ариэлю. Впряженный в скрипучую телегу, медленно прошел буйвол. На его шее сидел голый мальчик с бритой головой и клочком волос на темени. Старик, лежавший в телеге, увидев нищих, бросил Шараду рисовую лепешку.

— Вот мы и сыты, — сказал Ариэль.

Позавтракав, они побрели вдоль дороги. Впереди, в роще гуавовых деревьев, виднелись крытые дерном хижины. Их стены были вымазаны глиной. На лугу перед деревней уже шумел базар. Продавцы фруктов, сыра, остуженной воды, гирлянд из цветов, рыбы, сушеных цветов громко зазывали прохожих, полуголые дети толпились возле продавцов игрушек-свистков из пальмового листа, раскрашенных палочек, деревянных трещоток, стеклянных куколок. Под деревом баэль сидел сухой, как скелет, в огромной чалме индус и играл на свирели, надув щеки. Из его плоской корзины, качая головами, поднимались змеи. Толпа на значительном расстоянии окружала заклинателя змей. Худенький мальчик обходил зрителей с деревянной чашкой, и крестьяне бросали мелкие монеты не больше анна. Рупии водились лишь в карманах самых богатых крестьян. Рядом сидел другой заклинатель змей — толстый мужчина с черной бородой. Играя на длинном, утолщенном к концу фаготе, он так надувал щеки, что казалось, они вот-вот лопнут. Женщины в цветных сари, в чадрах, со звенящими браслетами на руках и ногах толпились возле продавцов шарфов и ярких тканей.

— Добрые господа, пожалейте меня! Помогай вам Бог! Дайте мне горсточку от вашего изобилия, — просил слепой нищий с деревянной чашкой в руках. Извивались акробаты, пели нищие, звучали флейты, гремели барабаны, блеяли козы, ревели ослы, кричали дети...

— Чай чури, чай? — нараспев зазывал женщин продавец стеклянных и медных запястий. У Шарада разгорелись глаза. Он тянул за руку Ариэля к толпе детей, окружавших незамысловатые игрушки. С завистью посмотрел Шарад на маленькую девочку, которая, забыв все на свете, пронзительно свистела в только что купленный красный свисток. Ариэль также был увлечен зрелищем. После мудрой тишины и ритма жизни Дандарата этот ослепительный свет, разноголосый шум, яркие, пестрые краски, движение людей, горячий ветер, треплющий шарфы, полы сари и чадры, флаги, вся эта человеческая суета вливали в него непривычное возбуждение, дурманили голову. Подобно Шараду, он был опьянен бурлящей жизнью. Заглушая шум, со стороны дороги вдруг послышался резкий звук автомобильного гудка. Пробиваясь через толпу, к базару медленно подъезжала забрызганная грязью машина. В ней сидело несколько сагибов-англичан в белых европейских костюмах. К Ариэлю вернулась вся его осторожность. Окружающая его реальность была далека от благополучия Дандарата, здесь было небезопасно, выгода и корысть владели этими людьми, страсть и жестокость были их свойствами. Он крепко сжал руку Шарада. Автомобиль остановился. Два сагиба с фотоаппаратами врезались в толпу, которая почтительно расступилась перед ними, оставляя широкий проход. Они шли прямо к Ариэлю. Он понимал, что именно англичане могли быть наиболее опасными. Его учителя были просветленными людьми, а вокруг шла борьба за выживание, вокруг процветало насилие, принося многим европейцам безмерные доходы. «Может, они видели чудо полета? Эти люди способны превратить нас в рабов ради свой алчности! Будем осторожнее», — с ужасом подумал Ариэль и повлек Шарада к роще. Да, Ариэль боялся людей. Долгая жизнь в мире спокойствия и сопонимания оторвали его от реальности, от суеты, от внешнего мира. Новое чувство дружбы с Шарадом вырвали его из привычного мира спокойствия. На вопрос, зачем он здесь Ариель не знал ответа, было ощущение, будто неведомая рука судьбы ведет его через пространство событий, подталкивая к чему-то неведомому. Мысли скользнули в его сознании словно скромная полутень. Не так-то легко было пробиться сквозь густую толпу, а сагибы были уже совсем близко. Они смотрели по сторонам, словно выискивали кого-то. Ариэль схватил Шарада и взлетел на воздух. Взрыв адской машины не произвел бы в толпе большего переполоха. Весь базар словно слился, как одно существо, в едином крике удивления и ужаса. Многие попадали на землю, прикрывая голову плащами и руками. Заклинатель змей выронил длинную свирель из рук, и она упала в корзину, змеи зашипели и начали расползаться. Живые лестницы акробатов рассыпались, словно карточные домики. Парикмахер оставил клиента и с ножницами и гребешком прыгнул в пруд. Люди давили и толкали друг друга, опрокидывали корзины, палатки, лезли под телеги. Мальчишки неистово хлопали в ладоши и визжали. Сагибы стояли с открытыми ртами и окаменелыми лицами. Когда переполох немного утих, один из сагибов, мистер Линтон, сказал своему спутнику:

— Теперь, мистер, вы не будете отрицать, что левитация существует?

— Поистине Индия — страна чудес, — ответил тот, — если... если только мы не стали жертвой массового гипноза. Как жаль, что мне не удалось сфотографировать полет. Но я был так ошеломлен...

Мистер Линтон послал в мадрасскую газету сообщение о необычайном происшествии, свидетелями которого было несколько человек. Статью напечатали с примечанием от редакции: «Наш специальный корреспондент побывал на месте происшествия и опросил свидетелей, которые подтвердили факты, приведенные в статье мистера Линтона. По-видимому, мы имеем дело с ловким фокусом или же с новым бескрылым летательным аппаратом. Дальнейшие расследования этого загадочного дела производятся. Личность летающего юноши и сопровождающего его мальчика не установлена». Это сообщение было перепечатано другими газетами и возбудило большой шум и спор. Индусские газеты религиозного общества «Брамо-Самадж» смеялись над легковерными: «Может ли здравомыслящий человек двадцатого века поверить, что какой-то юноша среди белого дня, на глазах толпы, похищает мальчика, как коршун цыпленка, и улетает с ним?» Надо сказать, что большинство свидетелей было уверено в похищении юношей ребенка. Газеты же и журналы буддистов использовали эту необычную историю для поднятия человеческой веры в сверхчеловека и Божественность. Они писали о великих тайнах йогов, о левитации, о чуде, намекая, что неизвестный юноша мог быть новым воплощением Божества, явившегося на землю, чтобы укрепить падающую религию и устыдить маловерных. Крупный ученый-бенгалиец Рагупати на запрос правительства уклонился от прямого ответа: «Ученый может высказывать свое мнение только о тех фактах, которые он сам мог проверить в надлежащих условиях. Могу лишь сказать, что мне никогда не приходилось быть свидетелем левитации и современная наука не имеет даже гипотетических объяснений возможности подобных явлений». Когда Бхарава-Пирс прочитал заметку о случае на ярмарке, он схватился за голову. «Это Ариэль и Шарад. Вот куда они улетели! Для них это может стать очень опасным!» И Пирс с ужасом думал об ужасных последствиях этих событий для бедного юноши и мальчика. Гроза не заставила себя ждать. В тот же день мистер Броунлоу укрепил его сомнения в будущих последствиях жизни нового Майтрейи. Таким озабоченным Пирс еще никогда не видал главу индийских теософов. Броунлоу едва не рвал на себе волосы, представляя будущие страдания юноши:

— Мы взяли огромную ответственность на себя. Теперь нам нет пути назад. Где же мое спокойствие? Что теперь нам ждать? Что скажем мы миру? Как справимся с шумом, поднятым газетами? Вера — вот наша защита! Мудрость пробьется и даст свои ростки! Созидание и красота станут символом Ариэля! Я верю ему!

Когда Броунлоу устал страдать и немного успокоился, Пирс сказал:

— Зато теперь мы знаем, что Ариэль в порядке, что миссия продолжается и, наверное, скоро его внутренняя сущность даст то, о чем можно только предполагать!

— Даст ростки? Но сколько мучений познает он в этом мире? Нищета людей, их суеверия, невежество и корысть породят веру в Спасителя, в Божество и он может возгордиться собой! Вот самое жестокое испытание! — прервал его Броунлоу. — Устоит ли его сердце? Превозможет ли мудрость его человеческую, страстную душу, что выше разума, выше ответственности и долга?

— Нет ответа на эти вопросы, — возразил Пирс. — Наше дело ждать и верить в его удивительные способности пробуждать сердца!

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как две матери, что проводили своих детей на верную, но опасную службу. Восторжествовало благоразумие и мудрость. На лице Броунлоу расцвела улыбка уверенности и спокойствия:

— Оба хороши! Не будем переживать. Положимся на Божью Волю!

— Давно бы так! — воскликнул Пирс.

— Об Ариэле нам лучше всего забыть. Майтрейя сам надет путь!

— Мое сердце всегда будет с ним … — прошептал Пирс.

Оба добрых старика погрузились в медитацию. Тишина вновь наполнила Дандарат.

Поднявшись над рынком, Ариэль полетел к роще. В висках стучало. Шарад оттягивал руки и затруднял полет. Чтобы лучше разрезать воздух, Ариэль летел, держась почти горизонтально, прижимая Шарада к груди. Ариэль старался лететь над лесом, избегая открытых мест. Но лес скоро кончился. Почти до горизонта тянулись поля. Кое-где торчали фабричные трубы. Ариэль и Шарад видели, как крестьяне, работавшие на полях, поднимали вверх голову и оставались с раскрытыми от удивления ртами, иные падали на землю и молились. Шарада это очень забавляло. Он высовывал язык, болтал ногами, но Ариэль думал лишь о том, хватит ли у него сил долететь до рощи, которая виднелась вдали. Вдруг Ариэль услышал позади себя жужжанье гигантского шмеля. Оглянувшись, он увидел приближающийся аэроплан, летевший довольно низко и не очень быстро. Неужели это за нами? Ариэль хотел уже камнем опуститься на землю, но, обдумав, решил, что никто не станет гоняться за ним на аэроплане. Да и как бы он поймал его в воздухе? Но любопытным разведчиком самолет мог быть. А если люди начнут стрелять с самолета?... На людей нельзя положиться — они полны страхов… Пока Ариэль раздумывал, аэроплан был уже совсем близко. Летчик не мог не заметить Ариэля и Шарада. И Ариэль вдруг решил подняться над самолетом и пропустить его под собой. Когда аэроплан проходил под ними, Шарад крикнул:

— Дада, опускайся на крыло!

Ариэль за шумом мотора не слышал голоса Шарада, но он и сам решил опуститься на крыло. Здесь лучше всего укрыться от выстрелов, если люди будут стрелять в них. Ускорив полет, Ариэль снизился к поверхности фюзеляжа, не выпуская из рук Шарада. Только после того как Шарад уцепился за выступ, Ариэль ослабил напряжение своих рук, а потом и сам «мысленно сел» на крыло, отчего аэроплан слегка нырнул. Теперь Ариэль мог отдохнуть. Но из осторожности он еще раз «обезвесил» свое тело, и, летя над Шарадом, связался с ним полотенцем. Теперь они могли лететь «воздушными зайцами». Шарад был в восторге. Наконец под ним твердая опора. Правда, металлическая поверхность нагрелась от солнца так, что жгла тело, но с этим неудобством можно было примириться. Главное то, что они летели на север к Бенгалии, держа курс вдоль берега Бенгальского залива. Отлично. Они могут далеко улететь, не тратя сил. Вероятно, это почтово-пассажирский аэроплан линии Мадрас-Калькутта. Ариэля беспокоило одно: что будут делать пассажиры, если заметят его и Шарада? И он был настороже. Прошло, вероятно, не более получаса, как у края правого крыла, возле кабины показалась голова в пилотском шлеме и очках. Ариэль с волнением следил за головой в шлеме. Не покажется ли рука с револьвером? Но голова скоро скрылась под крылом и не появлялась. Быть может, люди совещались. Летчик, наверное, обратил внимание на толчок и увеличение веса аэроплана. На горизонте показался маяк, круглый купол обсерватории. Что-то очень знакомое... И вдруг Ариэль вскрикнул: он узнал Мадрас. У Ариэля не было никакого жизненного опыта, никаких практических знаний. Как жестоко он ошибся! Аэроплан летел не на север, а на юг — в Мадрас. Ну конечно! Ведь океан по левую сторону. И как только он не сообразил! А ему хотелось скрыться от людей в глухих джунглях. Там было бы спокойно и можно было бы осознать все то, что случилось за последние часы. Ариэль схватил ничего не понимающего Шарада и ринулся вниз. К счастью, под ними были густые заросли бамбука и тростника. Оглушенные ревом моторов, они некоторое время не слышали друг друга. И только когда шум в ушах утих, Ариэль объяснил Шараду, почему они так внезапно покинули аэроплан.

— Теперь мы поступим умнее. Дождемся тумана или сумерек и незаметно опустимся на аэроплан, который полетит на север. В другой раз я уже не ошибусь. Хотелось есть, но ведь в Дандарате Ариэль привык к аскетизму. Но вот Шарад? Шарад пожевал молодые побеги тростника. Боясь порождать в людях странные чувства, они не выходили из своего убежища. К вечеру небо заволокло тучами. Ночью шел дождь, а к утру поднялся густой туман. И вдруг в тумане послышался гул моторов. Ариэль и Шарад, крепко связавшись полотенцем, поднялись в воздух. Сесть на крыло в тумане было нелегко и небезопасно. Аэроплан едва не сбил их, и когда Ариэль бросился в сторону, полетел вперед. Пришлось, напрягая силы, догонять его. Это, наконец, удалось. Теперь Ариэль осторожно опустился на крыло, и оно дало едва заметный крен. Они летели почти весь день, страдая от жары, жажды и голода, но каждый час, каждая минута уносили их все дальше от многолюдного Мадраса. К вечеру поднялась гроза. Самолет трепало. Он нырял в воздушных ямах, поднимался на гребни воздушных волн. Во время одного сильного порыва Ариэль и Шарад были сброшены с самолета. Догнать аэроплан у Ариэля не хватило сил, и они начали опускаться на землю.

— На этот раз нам удалось улететь далеко, Шарад, теперь в очень глубоких джунглях и я смогу тебя научить многому, что умею сам — сказал Ариэль.

Еще в воздухе они увидели развалины старого храма. Ариэль и Шарад приземлились на груду щебня в одной из комнат этого здания, вспугнув целую тучу летучих мышей, ютившихся по углам. Мыши долго летали, пока, наконец, не успокоились. Путешественники нашли местечко, защищенное от дождя и ветра, обнялись и заснули. На заре Ариэль поднялся первым, стараясь не разбудить Шарада. Он вылез через пролом в стене и оглянулся. Солнце еще не всходило. Клочья легкого тумана тянулись над землей, как ночные призраки, вспугнутые первым веянием утра. Растения были покрыты крупными каплями росы и издавали опьяняющий аромат. Развалины старого храма придавали местности живописный и загадочный вид. Безобразное дерево ашат протянуло свои толстые цепкие корни сквозь зияющие трещины в стене. Среди цветущих кустарников кое-где возвышались обломки этой стены. Два полуразрушенных столба указывали на место бывших ворот. От них к берегу реки шла аллея из деревьев шишу. Под сенью вековых деодаров виднелись бугорки, похожие на могилы. В тумане поблескивал пруд с размытыми берегами. Вода из него вытекала ручейками, а его дно служило ложем для корней кориандра. Запах его цветов наполнял весь сад. Заря окрасила туман. Защебетали птицы, ожили вороньи гнезда. Первый луч солнца зажег бриллиантом росинку на листе кустарника. Ариэль засмотрелся на сверкающую точку. Но она вдруг исчезла. Жадное солнце выпило ее. Ариэлю стало грустно. Красота и радость так быстротечны... Присев на камень, он задумался. Звуки и шорохи пробуждающегося дня мешали сосредоточиться. Вдруг вдалеке между огромными стволами деревьев показалась девушка-подросток в сизом сари, которое было когда-то голубым. Черные волосы девушки были заплетены в косы. В руках она несла медный кувшин. Посуда и запястья на руках и ногах звенели при каждом ее шаге. Она пугливо посматривала в сторону развалин. Это начинало беспокоить Ариэля. Уж не видели ли эти люди, как он спускался с Шарадом? Девушка подошла к ручью, истекавшему из остатков дворцового канала и начала набирать воду в кувшин.

— Дада! Ариэль-дада! Где ты? — послышался голос Шарада. Проснувшись и не найдя возле себя Ариэля, он забеспокоился и выбежал во двор. — Ах, вот где ты, дада! Я есть хочу, дада! Очень! Ариэль заметил, как девушка-подросток, увидав Шарада, выронила из рук кувшин и, бросив посуду, побежала к хижине. Края ее сари развевались, обнажая крепкие смуглые ноги, бились по плечам и спине, а запястья громко бренчали.

— Вот что ты наделал. Шарад, — сказал Ариэль, поднимаясь из-за куста, — Нас заметили.

— Прости, дада, но я так перепугался, когда не увидел тебя возле…

— Что нам теперь делать? Уйти? Улететь?

— Как ты хочешь, — покорно отвечал Шарад. — Но мне очень, очень хочется есть. Еще никогда так не хотелось, даже ноги дрожат. Ведь мы вчера весь день не ели и всю прошлую ночь... Может быть, у них найдется горсточка риса? Шарад прав. Надо попросить пищи у этих крестьян», — думал Ариэль. Он сам чувствовал голод и слабость. При такой слабости, пожалуй, не улетишь. Пока он раздумывал, у двух деревьев и ручья появился старик. В руках он держал деревянное блюдо с двумя мисками, а локтем прижимал циновку. Девушки не было видно, но тихий перезвон украшений явно выдавали ее присутствие. Наконец из-за его спины выглянуло смуглое личико. Она была в новом красном сари, с венком в руках. Торжественно шли они по краю развалин, направляясь к остаткам дворцового бассейна, старик — впереди, девушка — следом за ним. Ариэль и Шарад, держась за руки, молча ожидали, что будет дальше. Не доходя шагов семидесяти, старик приостановился. Девушка взяла из-под его локтя циновку и разостлала ее на земле, старик поставил на циновку блюдо. Потом они оба поклонились Ариэлю до земли.

— Привет тебе, неведомый посланник неба! Позволь моей внучке коснуться головою твоих ног. Благослови нас. Кто выше людей, того не осквернит близость отверженных. А если мы недостойны твоего благословения, то даруй нам радость принять от нас пищу, которую мы приносим тебе от чистого сердца!

Ариэль не сразу понял, почему старик воздает ему такие почести. А Шарад, не отрывая жадного взгляда от блюда, толкал Ариэля в бок и шептал:

— Пойдем, дала! Я вижу жареный рис и молоко!..

Ариэль пошел к старику. В то же время старик и внучка, пятясь, удалялись.

— Благодарю вас, добрые люди, — ответил Ариэль, дойдя до лежащего на земле блюда. — Почему вы отходите от нас? Мы с удовольствием разделим с вами ваш утренний завтрак. Шарад, подними блюдо и циновку. Неси к их дому! И добавил тише:

— Но не вздумай есть, пока я не разрешу.

Старик и его внучка остановились, не переставая кланяться. Когда Ариэль и Шарад подошли, девушка, покраснев, дрожащими руками протянула Ариэлю венок и в смущении что-то пробормотала. Ариэль поклонился, взял из ее рук венок и надел себе на шею. Когда дошли до хижины, старик с сияющим лицом обошел свое жилище и ввел гостей на небольшую веранду. Глиняное строение было не далеко от развалин, буквально в сотне шагов и здесь же начиналось крохотное кукурузное поле. Стена дома, примыкавшая к веранде, была закопчена пламенем светилен. Девушка разостлала циновку. Шарад поставил блюда на пол, и все уселись вокруг.

— Принеси сахарной патоки, лучи и еще рису, Лолита, — сказал старик. Но девушка, словно зачарованная, смотрела на Ариэля, а он глядел в ее большие темно-карие, подведенные сажей глаза, — Лолита! — повторил старик. Она вздрогнула и бросилась исполнять приказание.

— Прошу принять пищу из рук недостойного раба!

Шарад не заставил повторить просьбу. Ариэль тоже с аппетитом принялся за еду.

— Жаль, что рис нельзя подкислить, нет сока незрелого манго, — продолжал старик. — На моем участке растут манговые деревья, — и он указал рукой, — но мне уже трудно доставать плоды.

Ариэль посмотрел по направлению руки старика.

— Скажи мне, бабу, как твое имя? — спросил он старика.

— Низмат, — ответил старик, взволнованный тем, что гость назвал его отцом.

— Вблизи нет людей? — спросил Ариэль.

— Только за рощей живет юноша Ишвар со своей слепой матерью.

Ариэль прикинул расстояние до деревьев и сказал:

— Так я сейчас принесу несколько плодов.

И, даже не поднимаясь на ноги, он, как сидел, взлетел на воздух и, когда поднялся выше дома, понесся к деревьям. Необычайное чувство легкости овладело им. Впервые летел он под открытым небом без груза. Его вдруг охватил такой восторг, что он готов был петь, кувыркаться в воздухе. Пролетая над старым джамболяновым деревом, он словно нырнул в воздухе, на лету сорвал несколько листьев и бросил их, забавляясь этой игрой. Подлетел к манговому дереву, сделал круг над большими тяжелыми листьями, спустился ниже и, вертикально повиснув в воздухе, начал срывать оранжево-желтые величиной с гусиное яйцо плоды, как будто он стоял на земле и снимал их с ветвей. Набрав несколько плодов, он «ласточкой» вернулся на веранду, вспугнув голубей на крыше и павлина возле веранды. Низмат лежал распростертым на циновке. Лолита сидела на полу, возле разбросанных мисок, лепешек и деревянных блюд, которые она, очевидно, выронила из рук. Только Шарад с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами смеялся и хлопал себя по коленам. Какой переполох произвел его друг! Сам Ариэль был смущен, видя растерянность девушки и изумление старика.

— Простите, я, кажется, напугал вас, — сказал он.

— Свет мой, ласкающий глаза! Свет, услаждающий сердце! Полна твоя радость во мне! О господин всех небес! Ты сделал меня участником твоей славы! О Вишну, воплощавшийся в Раму и Кришну! Не твое ли десятое воплощение удостоились видеть глаза мои, не видевшие радости жизни? — И Низмат, стоя на коленях, протянул Ариэлю руки.

— Я... Нет, нет, Низмат-бабу, я не Вишну! Я простой смертный человек, такой же, как и ты. Я умею летать с самого рождения, но... Да я Майтрейя — звездный странник, но все же я простой человек. Меня таким создал Господь, который создал вас и весь этот мир. Нет разницы меж нами. Здесь его объяло странное чувство откровения: «Такой ли он как эти люди? И вправду, не Божество ли скрывается за его тленной оболочкой?», — эти мысли были приятны и возвышали, окрыляли его. Там в Дандарате он был равный среди равных, там этим никого было не удивить. Но здесь он действительно почувствовал себя Богом! Властителем этих смиренных людей! Ариэль видел, что старик не верит ему, не верит потому, что не хочет отказаться от своей радости видеть живое, столь приблизившееся к нему Божество. Быть может, и не нужно отнимать от старика эту радость?

— Ну, хорошо! Считай меня за кого хочешь, но относись ко мне как к простому человеку. Я приказываю тебе это! Садись рядом и ешь со мной. Пусть ест и Лолита. И расскажи мне, как ты живешь.

— Да будет воля твоя! — ответил старик. — Садись, Лолита, — приказал он внучке. — Ешь, и да возвеселится сердце твое!

И Низмат начал рассказывать о себе. Он принадлежал к последним из париев. Двери храмов были закрыты для него. Он не мог брать воду из общественных колодцев. Должен был сходить с дороги, хотя бы в грязь и болото, на много шагов при встрече с людьми высшей касты или высшей ступени своей касты, чтобы не осквернить их своим дыханием, даже взглядом. Он всю жизнь голодал со своей семьей. Его старший сын, радость очей его и утешение старости, заболел, когда ему исполнилось двадцать лет. Жена позвала знахаря, который всю ночь прожигал больного раскаленным железом и читал заклинания. Но злой дух, вселившийся в сына, был сильнее, и к утру сын умер. Такова воля Бога! От холеры, лихорадок, голода умерли жена, второй сын, его жена и дети. Осталась одна внучка-Лолита. Умер и ее муж.

— Лолита вдова? — с удивлением спросил Ариэль. — Сколько же ей лет?

— Скоро будет пятнадцать. Она вдовеет уже три года.

— Но почему же Лолита не носит беловдовьей одежды? Почему не сняты ее волосы? Почему на ней стеклянные запястья? Почему родственники мужа не разбили их? — спросил Шарад, который больше Ариэля знал обычаи страны.

— Мы слишком бедны для соблюдения всех обрядов и обычаев, да у покойного мужа Лолиты и не было родственников, — ответил Низмат. — Сосед Ишвар любит Лолиту, — при этих словах девушка опустила глаза и покраснела, — и готов жениться на ней. Но его мать не соглашается на то, чтобы ее сын женился на вдове, как это теперь иногда делают люди, забывающие старые законы. Слепая помнит еще то время, когда вдов сжигали живыми с телами умерших мужей. Ее саму должны были сжечь, мудрые сагибы не позволили. Но старуха твердо держится старого закона: вдовы не должны вторично выходить замуж. Оттого в нашей стране так много вдов, — вздохнул Низмат. — И род мой угаснет.

Ариэль задумался. Обо всем этом не приходилось слышать в Дандарате. Ариэлю хотелось спросить, а любит ли Лолита Ишвара, но он удержался. Боялся ли он еще больше смутить Лолиту, или же услышать из ее уст утвердительный ответ? Его сердце учащенно билось...

Чтобы перевести разговор на другую тему, он спросил:

— А что это за развалины?

— Когда-то здесь был прекрасный дворец, но даже мой дед не помнил ничего, что было бы связано с его историей — ответил Низмат — из населения трех деревень после жестокой болезни остались в живых только я с внучкой да слепая Тара с сыном Ишваром. Люди ушли из этих мест. Кто в город, кто искать удачи... Теперь кустарники и цветы все больше покрывают развалины. Мать-природа залечивает раны, нанесенные людьми.

Он замолчал. Молчал и Ариэль. Шарад доедал последнюю лепешку. Лолита из-под опущенных век смотрела на Ариэля. Он чувствовал ее взгляд, и это волновало его.

Ариэль и Шарад отдыхали после перенесенных волнений. Низмат и Лолита ухаживали за ними; на Ариэля они молились. Шарад уже называл Лолиту сестрою — диди. К нему скоро вернулась детская жизнерадостность. Низмат полюбил его, как сына, «дарованного ему небом», Лолита баловала, как младшего брата. Шарад нашел семью. Ариэль задумался о судьбе Шарада и о своей собственной судьбе. Среди этих простых любящих людей он чувствовал бы себя совсем хорошо, если бы к нему относились, как к Шараду. Излишняя почтительность, которая граничила с обожанием и религиозным поклонением, очень стесняла и смущала его. Каждое утро Лолита, склоняясь до земли, подносила ему венки и гирлянды, словно жертвоприношения. Он читал в глазах вдовы-подростка, как в открытой книге: почтение, смешанное с долей страха, — вот что было в ее душе. В этих больших темно-карих глазах с длинными загнутыми черными ресницами он хотел бы видеть более простые, дружеские чувства. Ариэль пытался шутить с нею, показывая всем своим видом и поведением, что он обыкновенный человек, но лицо Лолиты оставалось серьезным, строгим, почтительным, и это огорчало Ариэля. Он уходил в лес, забирался куда-нибудь в чащу, ложился на траву и думал. Как странно сложилась его судьба! Он не знал родителей, не видел ни любви, ни дружбы, ни ласки, не имел настоящего детства, ничему не учился, кроме нескольких языков, постижения текстов множества мудрых, священных книг. Да учителя Дандарата любили его, они воспитывали его, но в этом было так мало человеческих чувств? И вдруг его объявили Майтрейей — спасителем мира — воплощенным Буддой! Разве он готов к этому? В его сердце не было того, что давал Майтрейя — Благословенной Любови! А он, он разве мог подарить любовь? И что же это такое любовь? Мысли потекли о Шараде и о юной вдове. Здесь простые люди — Низмат, Лолита — принимают его за божество. Да и только ли Низмат и Лолита? А Шарад?.. Быть может, и остальные люди будут также относиться к нему? Разве он не обладает свойством, которое кажется людям сверхчеловеческим, сверхъестественным? Примириться с ролью божества? Но это значит обречь себя на великое одиночество и скуку... Лолита, такая милая, нежная женщина-полуребенок, всегда будет смотреть на него снизу вверх, как на недосягаемое существо. Быть может, он и нравится ей, но Лолита, наверное, сочла бы святотатственною мысль о том, чтобы между ними могли быть иные отношения, кроме «божеского» покровительства с его стороны и преклонения — с ее. И потом, он не может навсегда остаться жить с ними. Его ждут люди ведь он Майтрейя! Ведь у него была миссия? Он чувствовал, что семейный удел и мирское счастье не его удел. Что-то бурлило в его сердце, что раскрывало его сознание? Наверное, это были звезды — тот путь, что раскрыли перед ним в последнее мгновение учителя Дандарата? Ему нужно менять место, уходить и улетать все дальше. Как можно дальше от себя, от людей, от этой доброй и такой трепетной девочки, от Шарада! Об этом надо подумать. Летать он не будет. Разве только в темные ночи, перед рассветом, когда люди крепко спят. Его Божественность еще не созрела!… С Шарадом придется расстаться. С ним и летать тяжелее, да и он нашел семью, любовь и внимание. Шарад устроен. Его будут лелеять как «дар Божества», как ниспосланного небом сына Низмата. А Лолита?.. Ариэль вздохнул. Пусть она найдет возможное для нее счастье и почти невероятное, редкое счастье для индийской вдовы, — пусть выходит замуж за Ишвара. Он добрый юноша, и она будет с ним счастлива. Ариэль поможет им. Жаль, что мать Ишвара слепа. Она покорилась бы «воле Божества», если бы увидела Ариэля, спускающегося к ней с неба. Но ей расскажут, и она поверит. Над головой Ариэля раздался пронзительный крик. Он увидел в густых ветвях деревьев двух белобородых обезьян, одну — большую, другую — поменьше. Большая отнимала у меньшей какой-то плод. Меньшая визжала, большая царапала ее, хватала за уши, за хвост. Меньшая так жалобно кричала, быть может, звала на помощь мать, но Ариэль не утерпел и взлетел к обезьянам. Обезьяны были так поражены, что сразу замолчали. Но когда Ариэль протянул к ним руку, желая разнять, обе кинулись в разные стороны, перепрыгивая с ветки на ветку, с дерева на дерево. И, только удалившись на большое расстояние, закричали, вероятно, сигнал тревоги, на который отозвались другие обезьяны и птицы в разных местах леса. Ариэль грустно улыбнулся: «И обезьяны боятся меня», — и оглянулся. Над его головой был сплошной покров сочных зеленых листьев. Стволы деревьев обвиты вьющимися растениями и переплетены лианами. Кое-где лучи солнца пробивались сквозь листву и золотыми пятнами ложились на землю, поросшую кустарниками и травой. Место глухое. Никто не видит. Но все-таки напрасно он взлетел. Не выдержал. Лавируя между лианами, Ариэль стал медленно спускаться. Послышался шорох. Ариэль оглянулся и увидел Ишвара. Уронив связку хвороста, юноша пал ниц. Ариэль опустился возле него и сказал:

— Встань, Ишвар, не бойся!

Ишвар приподнялся. Лицо его было бледно. Руки дрожали. Бог сошел к нему и назвал по имени! Богам известно все.

— Ты любишь Лолиту, Ишвар?

— Все сердце полно ею, господин, как чаша розовым маслом! — воскликнул Ишвар. — Если эта любовь греховна, прости меня. А если не простишь, отними мою любовь вместе с моей жизнью!

— Я благословляю любовь твою, Ишвар, — ответил Ариэль в том же тоне.

— Иди и скажи об этом матери, твоей Таре.

— Твои слова наполняют радостью сердце мое, иссохшее от любви. Но пусть доброта и милосердие твое наполнят до краев душу мою. Верни зрение матери моей, чтобы она могла видеть счастливое лицо сына своего!

Ариэль смутился.

— У каждого своя карма, Ишвар, — ответил он и улетел. А Ишвар долго еще стоял на коленях, глядя на деревья, за которыми скрылся Ариэль. В этот же день Ариэль имел долгую беседу с Низматом. В конце этой беседы Низмат позвал свою внучку и сказал:

— Наш великий гость, Лолита, благословляет твой брак с Ишваром. Тара должна согласиться. Не может отказать. Щеки Лолиты покрылись румянцем, а в глазах вспыхнула радость. Она бросилась к ногам Ариэля и «приняла прах от ног его». Ариэль поднял Лолиту. Сколько благодарности было в ее глазах!

— Будь счастлива! — сказал он и улыбнулся. Но улыбка Бога была печальною. И Боги могут иногда завидовать простым людям!

— Ты очень любишь его, диди? — спросил Шарад Лолиту. Он поливал цветы в горшках, расставленных по карнизу веранды. Лолита сидела над жаровней возле хижины и поворачивала лопаткой в кипящем масле овощи.

— Кого, Шарад?

— Твоего жениха, Ишвара.

Лолита задумалась и не отвечала.

— Что же ты молчишь?

— Я не знаю. Шарад, люблю ли я его, — наконец ответила она.

— Но почему же ты обрадовалась, когда Ариэль сказал, что он поможет свадьбе? Я видел, как у тебя загорелись глаза.

Лолита вновь замолчала. Руки ее заметно дрожали.

— Ты еще маленький, Шарад, и тебе трудно понять. Ишвар хороший юноша. Я знаю, он любит меня, хотя мы не сказали с ним и двух слов.

— Почему?

— Мать не позволяет ему ходить к нам, разговаривать со мною, даже глядеть на меня, чтобы не оскверниться. Но он все-таки смотрит, и я вижу, что любит, хотя и не решается говорить об этом.

— Разве он сам не парий?

— Да, он парий, но его род стоит на ступеньку или две выше нашего... Остаться вдовою на всю жизнь — это очень тяжело, Шарад. И потом дедушка Низмат так печалится, что его род угаснет. И он стареет. Ему уже очень трудно работать. А если Низмат умрет, что будет со мною? Мне останется только броситься в воду, как это делают у нас многие вдовы.

Шарад задумался.

— А Ариэля ты любишь?

— Замолчи, Шарад! — с испугом воскликнула Лолита. Кровь отхлынула от ее щек, брови нахмурились. — Об этом нельзя даже думать!

— Почему? — не унимался Шарад.

— Может ли дорожная пыль, которую все попирают ногами, мечтать о солнце в небе?

— Солнце освещает и цветок лотоса и пыль на дороге, — важно ответил Шарад и плутовато прищурился. — Ариэль совсем не солнце, он простой человек, как и я. Только я не умею летать, а его научили.

Пришел Низмат. Шарад незаметно ускользнул с веранды и побежал в лес. Как ищейка, он кружил по зарослям бамбука, пока не нашел Ариэля, в задумчивости лежащего под деревом.

— Я хочу тебе что-то сказать, дада! — И, опустившись возле Ариэля на колени. Шарад рассказал ему о разговоре с Лолитой. Дандарат научил Ариэля преодолевать свои чувства, но все же Шарад заметил, что его рассказ взволновал друга.

— Теперь идем завтракать, дада. Низмат уже пришел с работы.

— Идем, Шарад! — И Ариэль ласково потрепал мальчика по волосам.

Они направились к хижине.

— Старик работает, и Лолита работает, а я валяюсь на траве, — сказал Ариэль Шараду. — Но что с ним поделаешь? Сколько раз я предлагал ему свою помощь, Низмат об этом и слушать не хочет.

Старик встретил Ариэля, как всегда, радостно и почтительно. Теперь Низмат только и мечтал о свадьбе своей внучки. Как он ни беден, а свадьбу надо сделать не хуже, чем у людей. Чтобы были свадебные флейты, песенные причитания в ладе байрави и балдахин на дворе из бамбуковых шестов, увитых гирляндами цветов. Вместо канделябров можно достать побольше светилен. Хорошо бы пригласить духовой оркестр, но это дорого стоит. Гирлянд наделают Лолита и Шарад. И следует поскорее назначить день свадьбы.

— Может быть, отложим до праздника пуджи? — сказал Ариэль.

— Зачем откладывать до осени? — возразил Низмат. — Чем скорее, тем лучше. С Тарой ты еще не говорил, господин?

— Нет... Завтра поговорю, — ответил Ариэль. Он был очень рассеян, почти ничего не ел, зато часто поглядывал на Лолиту, но ее взгляд был упорно прикован к полу. После завтрака Ариэль вновь ушел в лес. В своих прогулках он все дальше отдалялся от хижины. Однажды он вышел из лесу и вдруг остановился как вкопанный, пораженный неожиданным зрелищем. Перед ним ослепительно сверкала поверхность большого квадратного озера в рамке из белого камня. На противоположной стороне возвышались белые замки, огромные, как горы, изукрашенные, как чеканные золотые вещи, и легкие, как кружево. Один замок погружался белой стеной в воды пруда и отражался в них со всеми галереями дивной резной работы, легкими башенками, высокими и низкими, не одинаковой высоты и разного вида, напоминавшими фантастические цветы, с балконами, лоджиями и причудливыми крышами. В центре здания величественный свод тянулся к маленькой, тоненькой, резной колоколенке удлиненным круглым куполом. Сооружение сверху донизу было покрыто резьбой, арабесками, живым движением прихотливых линий. Все это было похоже на странную фантазию сна. Когда Ариэль рассказал Низмату о своей находке, тот удивился:

— Вот куда ты зашел, господин! Это дворцы нашего раджи Раджкумара.

С тех пор волшебный вид дворцов притягивал Ариэля, как магнит. Красота архитектуры впервые открылась перед его глазами и глубоко запала в душу. Он нередко пробирался к заповедным дворцам и сквозь заросли любовался ими, как живыми существами. Иногда до него доносился мягкий звон гонга, голоса людей. Таинственный и запретный для него мир!... И на этот раз, взволнованный обуревавшими его мыслями, он бессознательно шел к замкам, отстраняя руками ветви, не слыша разноголосого пения и щебетания птиц и переклички визгливых обезьян. «Неужели она любит меня? Не Ишвара, а меня?» — думал Ариэль, и его сердце сладко сжималось, а дыхание перехватывало. Остаться с этими милыми простодушными людьми, жениться на Лолите, обрабатывать землю... Но сможет ли «дорожная пыль» подняться до солнца? А почему бы ей и не подняться силой любви!.. Ишвар будет несчастен. Но он несчастен и так. Тара не соглашалась на его брак с Лолитой, быть может, не согласится и теперь, несмотря на уговоры Ариэля. Слепые недоверчивы. Несчастье быть не таким, как все! Может быть, ему и удастся убедить Лолиту. А его путь? Путь Майтрейи? Нет, не ему, Ариэлю, обреченному Божественностью, мечтать о личном счастье. Уйти... оставить Лолиту... Щебетание птиц казалось ему бренчанием запястий на смуглых руках и ногах Лолиты, солнечные блики — сверканием ее глаз, ароматное дуновение — ее дыханием... Лолита словно растворилась во всей природе, окружала, обволакивала, обнимала его, как воздух. У него кружилась голова... Незаметно для себя Ариэль свернул в сторону, вышел к берегу озера и пошел по дороге к замкам, не замечая на этот раз их ослепительного великолепия. Истерический женский крик вывел его из задумчивости. Ариэль остановился и оглянулся. Слева от него тянулась низкая каменная ограда, отделявшая сад раджи от дороги. Полуголый, темнокожий человек мел дорогу. За оградой в саду виднелся колодец. Возле колодца стояла женщина из «правоверных» в зеленом шелковом сари. Она с ужасом наклонялась над колодцем, рвала на себе всклокоченные волосы и неистово кричала:

— Мой сын! Мой сын! Спасите! Он упал в колодец!

Метельщик бросил метлу, перескочил через забор и побежал к колодцу, чтобы вытащить упавшего.

Но женщина, увидав метельщика, бросилась навстречу, как разъяренная львица, широко раскинув руки.

— Не смей! — закричала она. — Не подходи! Твое дыхание оскверняет!

— Но ты звала на помощь, — возразил растерявшийся метельщик и остановился.

— Пусть лучше мой сын захлебнется, умрет, чем будет осквернен твоим прикосновением! — фанатично воскликнула она. Полуголый мужчина, парий, принадлежавший к роду наследственных метельщиков, опустив голову, как побитая собака, поплелся к забору, перескочил его и вновь взялся за метлу, нервно подергивая головой. А женщина снова закричала:

— Спасите! Спасите!

От замка бежали слуги. Но все они тоже были парии. Видя, как встретила женщина метельщика, слуги останавливались на установленном обычаем расстоянии, не зная, что делать. Некоторые из них побежали обратно к замку, быть может догадавшись позвать на помощь кого-нибудь из высшей расы. Женщина охрипла, перестала кричать. Теперь она — с немым ужасом смотрела в колодец. Настало жуткое молчание. И вдруг Ариэль услышал заглушенный детский жалобный плач, похожий на блеяние козленка. Забыв обо всем, он рванулся вверх, описал дугу от дороги к колодцу и, замедлив полет, начал опускаться в него. Зрители вскрикнули и окаменели, мать ребенка упала на землю возле колодца. Ариэля охватила прохлада. Колодец был глубокий. После яркого солнца Ариэль ничего не видел. Но скоро на дне заблестела вода и в ней черное пятнышко. Ребенок, наверное, барахтался: от черной точки расходились блестящие круги. Что-то задело Ариэля за руку. Это была веревка. Опустившись на дно, Ариэль увидел, что к веревке привязано ведро. Оно плавало боком и уже наполовину наполнялось водою, а в ведре — мальчик лет трех-четырех. При каждом движении ведро наполнялось все больше. Еще минута — и ребенок потонул бы. Ариэль схватил ребенка и начал медленно подниматься. Вода стекала с ребенка и струями падала вниз. На каменных позеленевших стенах колодца виднелись крупные капли влаги. Яркий свет и тепло охватили голову и плечи Ариэля. Он зажмурился, потом, прищурившись, приоткрыл глаза, чтобы наметить место, куда положить спасенного ребенка, снова закрыл глаза, перемахнул через край колодца и подлетел к женщине. Кто-то вырвал младенца из его рук. В то же время он почувствовал, как несколько рук схватило его. Ариэль широко открыл глаза и увидел людей, одетых в богатые шелковые ткани, расшитые золотыми узорами. Радугой блеснул большой алмаз на чьей-то малиновой одежде.

— Отвяжите веревку от ведра, — повелительно сказал человек с алмазом. Несколько слуг бросились к колодцу, подняли ведро, отвязали веревку. Ариэль был передан в руки слуг. Они крепко вязали его, причем люди в богатых одеждах отошли от них подальше, чтобы не оскверниться.

— Ведите его во дворец! — продолжал командовать человек с алмазом. И прежде чем изумленный Ариэль успел произнести слово, его повели ко дворцу связанным и окруженным плотным кольцом слуг, которые держали конец веревки. «Не улететь!», — подумал Ариэль. Он слышал, как мать спасенного ребенка сказала подбежавшей старой женщине:

— Дамини! Возьми Аната и отнеси ко мне в зенан! Я не могу прикасаться к нему. Быть может, он осквернен.

Анат, которого Ариэль вытащил из колодца, был сыном человека с алмазом — Мохиты, первого советника и любимца раджи. Быть любимцем раджи очень выгодно. Раджа Раджкумар обладал сокровищами, общую сумму которых он даже сам хорошо не знал. Немногие европейцы знают, что некоторые индийские раджи являются первыми богачами мира, по сравнению с которыми прославленные миллиардеры-Ротшильды, Морганы, Рокфеллеры, Вандербильды — сравнительно бедные люди. Веками, из поколения в поколение, раджи приумножали свое богатство, заключающееся главным образом в драгоценных камнях и золоте. Обо всех этих богатствах мало известно лишь потому, что раджам нет нужды продавать свои алмазы, а если и была бы нужда, то это не всегда и возможно: на мировой бирже немного покупателей на такие камни, как «Великий Могол» или «Регент». Их недвижимое имущество — дворцы, поместья — также велики. Но они не могут равняться по ценности с этими грудами бриллиантов и алмазов. Не мудрено, что раджи могут награждать своих любимцев так, как никогда не могли награждать своих фаворитов могущественнейшие и богатейшие короли Европы. Но благоволение и любовь раджи надо заслужить угождениями. Как все люди, проводящие праздную жизнь в замкнутом мире, как писал Вольтер — «в мире без горизонтов», раджа боялся больше всего скуки, хотя и имел неплохое образование, прекрасно владел английским языком. Его жена, Шьяма, говорила по-французски, как парижанка. Вместе с ней раджа несколько раз посещал Европу-Лондон, Париж, Берлин. Но фраки и смокинги после свободной и легкой национальной одежды, театры и рауты, европейская кухня, весь уклад жизни были для него стеснительными, развлечения — чуждыми. И он торопил с отъездом жену. Дома, совершив обряд очищения, сбросив стеснительные одежды, Раджкумар вздыхал с облегчением и чувствовал себя счастливым. В легком шелковом халате он часами лежал на тахте. Мальчик-слуга обвевал его пальмовым веером. Раджа брал купленные в Европе книги и журналы, выбирал роман «полегче» и углублялся в чтение. Европейцем можно быть и в Индии! Он был в своем роде «просвещенный абсолютист». Принадлежал к религиозному обществу «Брамо-Самадж», не поклонялся идолам, не слишком усердно выполнял обременительные религиозные обряды, ел дичь, приготовленную поваром-мусульманином, следил за книжными новинками, читал философские книги, одинаково соглашаясь и с Руссо и с Ницше. Любил общество сагибов и дружил с ними. Провалявшись два-три дня с новой книгой, он вдруг начинал чувствовать, что змея скуки вновь заползает в его сердце. И тут на сцену появлялся Мохита, до тонкости изучивший своего владыку.

— Что нового, Мохита? — спрашивал раджа, небрежно бросая книгу на ковер. Мохита «брал прах от ног владыки», в высокопарных выражениях приветствовал его и коротко докладывал о хозяйственных делах, о новых договорах, заключенных с сагибами и крестьянами, о поступлении арендной платы, о взысканиях с неисправных должников. Но сегодня раджа рассеянно слушал его и прерывал, повторяя вопрос:

— Что у тебя нового, Мохита?

— Труппа мальчиков и девочек подготовила новые танцы.

Раджа вспомнил парижский канкан, усмехнулся:

— Старо. Впрочем, покажи.

Мохита хлопнул в ладоши, бархатный занавес на высоком своде возле двери раздвинулся, и в комнату, звеня запястьями, бубенчиками и колокольчиками, вбежали девочки, окутанные легким газом, и мальчики в пестрых костюмах. Под звуки флейт они начали танцевать. Их движения были грациозны, на испуганных лицах застыли улыбки.

— Старо, — еще раз повторил раджа и махнул рукой. Флейты умолкли, дети перестали танцевать, сбившись в кучу, как испуганное стадо овечек. Раджа начал рассказывать Мохите о канкане, в каких костюмах выступают женщины, какие выкидывают антраша — «понимаешь, ноги выше головы, и все оборки — фьюить!» — и он приказал сделать девочкам такие костюмы, — пышные юбки, каблуки повыше, — и обучить их канкану. Озадаченный Мохита поклонился.

— Еще что у тебя?

— Танец горбунов, хромых и слепых.

Это было ново.

— Покажи.

Дети убежали, не скрывая радости, что все обошлось благополучно: никого не приказали сечь или посадить в подземелье на хлеб и воду, что бывало нередко. Раздались глухие звуки барабана, и в комнату, ковыляя, падая, спотыкаясь и охая, вбежала толпа людей необычайного вида, в нелепых костюмах из цветных лоскутов. Мохита не терял времени в отсутствие своего владыки. Где он только раскопал этих уродов? Горбуны с большими головами и ртами, как у жаб, наскакивали на хромых, сбивали с ног своими горбами, падали, слепые сталкивались лбами и с визгом хватались за ушибленное место, гремели барабаны. Раджа хохотал. Мохита сиял.

— Позови раджину Шьяму! — воскликнул раджа. Раджина явилась в модном парижском платье и туфлях с необыкновенно высокими каблуками. Взглянув на танцующих, она воскликнула:

— Прелесть! — и вдруг, сев на пол, обняв колени, неудержимо засмеялась, так раскачивая головой, что ее прическа растрепалась. Раджа снял с пальца перстень с огромным бриллиантом и бросил Мохите, который подхватил сверкнувший подарок на лету и низко поклонился. Один слепой, сбитый с ног горбуном, упал навзничь. Ударившись головой о выступ колонны, он завопил самым неподдельным образом и крикнул:

— О, чтоб вам поколеть, проклятые мучители!

Лицо раджи мигом потемнело, как и лицо Мохиты: когда туча омрачает солнце, на землю ложатся тени.

— Это он не на тебя, господин, а на горбунов! — поспешил заявить Мохита. Но раджа, отвернувшись к стене, пробормотал со злостью:

— Сто плетей! И оставьте меня.

Все удалились. Хорошо, что Мохита успел получить перстень. Но господин разгневался. Мохита приказал слугам прибавить слепому и от себя сто плетей. Этого было вполне достаточно, чтобы освободить несчастного от всех горестей, которые еще могла ему дать жизнь. Мохита досадовал. Ведь у него было для раджи припасено еще несколько номеров. Голые рабы, вооруженные железными палками с когтями на конце. Раджа особенно любил это развлечение. Когда рабы начинали наносить друг другу раны, и кровь обливала их смуглые тела, поклонника Руссо охватывал настоящий азарт, глаза его загорались, ноздри раздувались.

— Бей его! Царапай! Сильнее! Так! Так!.. — поощрял он своих гладиаторов и бывал очень огорчен, когда один из них бездыханным падал на землю, и игра прекращалась. В запасе была и охота на тигров. Подготовлен великолепный слон с огромными клыками, к которым были прикреплены остроконечные медные коронки. Но раджа сегодня больше Мохиту не призывал, и тот терял голову, не зная, чем вернуть себе милость владыки. В это-то время и случилось происшествие с его сыном. Когда слуга сообщил Мохите, что его сын упал в колодец, он побежал туда и был свидетелем того, как Ариэль пролетел с улицы, погрузился в колодец и вытащил мальчика. О сыне Мохита не беспокоился. Это был ребенок от его первой, уже нелюбимой жены, а у него их было три. Но летающий юноша поразил Мохиту. Мохита не раздумывал о том, что представляет собою летающий человек — сверхъестественное ли это существо, или новый вид фокусничества. Главное, это совершенно необычайное, новое зрелище, новый номер. С летающим человеком, кто бы он ни был, не страшно явиться пред грозные очи владыки. Увидев такое чудо, раджа обо всем позабудет, Мохита вернет его расположение. И Мохита распорядился связать летающего юношу, будь он хотя бы самим воплощенным Кришной.

Мохита вел связанного и окруженного слугами Ариэля во дворец по черному ходу мимо кухонь, наполненных черными, шоколадными и шафрановыми полуголыми, в белых колпаках поварами. Они поднялись по узкой лестнице во второй этаж, миновали женскую половину дворца, зенан, где шумно, под присмотром слуг, возились дети. В одной комнате пожилая женщина посмотрела на Ариэля сквозь очки, одна сторона которых была привязана к уху красной ниткой. Пол другой комнаты был устлан синими и белыми половиками и коврами, по которым были разбросаны подушки из пестрых шелковых тканей. На низенькой кушетке сидела девушка с наброшенным на голову краем голубого шарфа. Плечи ее судорожно вздрагивали. На колени падали крупные слезы. Рядом с девушкой стоял старик в белой одежде, со знаками касты на лбу из красной и желтой глины. Он сурово отчитывал девушку, быть может, такую же пленницу, как и Ариэль. По крытой галерее с легкими, вычурными колоннами, открывавшей вид на зеркально-спокойное озеро, они перешли на половину раджи. Огромные залы со сводами, покрытыми лепными орнаментами, с колоннами и нишами, испещренными арабесками, фантастическими цветами, зверями и птицами, сменялись, как в причудливом калейдоскопе. Ариэлю иногда казалось, что все это он видит во сне. Сильно пахло аттаром — душистым маслом с раствором эссенции далматской розы и пряным запахом цветущих олеандров в больших вазах, украшенных блестящей цветной глазурью. От ароматов и пестроты у Ариэля начала кружиться голова.

— Стойте здесь, — приказал Мохита слугам, охранявшим Ариэля, когда они подошли к пурпуровому занавесу с золотыми кольцами. Из-за занавеса слышался чей-то гневный голос. Слуга дернул Ариэля за конец веревки, связывавшей его руки. Ариэль остановился. Мохита с волнением скользнул за занавес. Кланяясь до земли, он начал приближаться к радже, лицо которого все больше хмурилось. Кроме этого лица, Мохита ничего не видел.

— Я тебя не звал, Мохита! Зачем ты явился? — сурово спросил раджа. Мохита, все еще униженно кланяясь и извиваясь всем телом, подошел к владыке и что-то прошептал ему на ухо. На лице раджи появилось выражение удивления, недоверия, любопытства, снова удивления и снова недоверия Мохита, волнуясь, следил за этими переменами. «Только бы не выгнал!» — подумал Мохита.

— Хорошо. Покажи его. Но если ты обманываешь меня, то помни: твои жены сегодня же наденут белое платье вдов!

Мохита, не дослушав раджу, бросился за занавес и приказал ввести Ариэля. Ариэль вошел в зал и в первую минуту был ослеплен. Яркие лучи солнца проникали откуда-то сверху и играли золотом стен, колонн, сверкали на драгоценных камнях, усыпавших одежды людей, стоявших около воздушных витых колонн. На малиновых коврах и подушках, под синим пологом, лежал огромный слиток золота, сверкая радугой. Придя в себя, Ариэль увидел, что то, что он принял за слиток золота, был сам раджа в шитом золотом одеянии. Бриллианты и алмазы его костюма должны были стоить миллионы, а на лбу сверкал такой огромный бриллиант, что его трудно было даже оценить. Раджа был темнокожий, с плосковатым носом и толстыми, почти негритянскими губами, хотя в его жилах текла, как удостоверяли родословные записи, кровь чистейшего индуса. Своими черными блестящими глазами раджа молча уставился на Ариэля. Только школа Дандарата помогла Ариэлю выдержать этот властный взгляд. Потом раджа посмотрел на окружающих его людей, одеяния которых могли поспорить в яркости и пестроте с оперением павлинов и попугаев. Раджа приказал Ариэлю подойти поближе. Слуги подтолкнули Ариэля в спину.

— Кто ты? — спросил раджа.

Ариэль, еще не решив, как ему вести себя, молчал.

— Кто ты? — переспросил раджа по-английски, думая, что Ариэль не знает языка хиндустани. Юноша по-прежнему молчал. Мохита, в свою очередь, задал тот же вопрос на языках бенгали, маратхи, потом с арийских языков перешел на дравидские — телугу, тамиль, наконец, на тибето-бирманские... Тот же результат. Раджа нахмурился и сказал:

— Он или глух, или упрям. Но я заставлю его говорить! — И его глаза сверкнули. — Ты умеешь летать? — спросил раджа, переходя снова на хиндустани. Мохита не выдержал и, подойдя к Ариэлю, ударил его по затылку:

— Да говори же, осел, если не хочешь совсем потерять язык!

Губы Ариэля дрогнули, но он ничего не сказал. Раджа вырвал из рук слуги веер, которым тот обмахивал его, и бросил в Мохиту, затопал ногами, заревел:

— Негодяй! Привел мне какого-то идиота!...

— Смилуйся, владыка жизни моей! — воскликнул Мохита, бросаясь перед раджой на колени. — Я не лгал! Спроси их, — он указал на слуг, — спроси мою жену Бинтьяба-сини. Все видели, как этот человек или дух во плоти летал! Прикажи бить его плетьми, он заговорит и полетит!

— Ему не уйти от плетей, но пока получишь их ты! — Раджа хлопнул в ладоши. Занавес по правую сторону трона раздвинулся. Возле раджи появился огромный курчавый человек, черный, как эбеновое дерево, с плетью-семихвосткой в руке, всегда готовый выполнить приказание владыки. Раджа молча указал на Мохиту. Палач, со свистом взмахнув плетью, ударил. Мохита, лежа на полу, неистово завизжал и весь скорчился, подобрав руки и ноги. Этого Ариэль не мог допустить. Он выпрямился и вдруг взлетел, сказав:

— Прекратите это! Да, я могу летать!

Плеть палача застыла в воздухе, а раджа в испуге откинулся на подушки, потом закричал слугам:

— Держите крепче веревку! Если улетит, со всех вас голову сорву!

Ариэль опустился на пол. Мохита охал, но лицо его сияло. Гроза миновала! Он поднялся на четвереньках и сел тут же на полу.

— Кто ты? — вновь спросил раджа, не без страха глядя на Ариэля. Ариэль ничего не опасался, эти жадные до зрелищ люди могли стать помощью в его служении людям, он чувствовал это:

— Я не знаю, кто я и откуда пришел.

Раджа был совсем озадачен.

— Как же так ты не знаешь? Ведь ты залетел в мой парк с улицы. Ну, а раньше где ты был?

— Я это знаю столько же, как и новорожденный младенец. Я осознал себя на улице, откуда прилетел. — Ариэль говорил первое, что ему пришло в голову.

— Но откуда же ты знаешь о новорожденных младенцах? — спросил раджа. Ариэль смолк, загадочно улыбаясь.

— Ты, кажется, не так-то прост, как выглядишь, — сказал раджа. Но в его голосе уже не было гнева. Летающий человек глубоко поразил его воображение. С этим чудесным человеком надо быть осторожнее. И потом, какое приобретение! Ни фараоны, ни величайшие императоры и короли не обладали такой игрушкой! Если бы только приручить эту двуногую птицу!...

— Как тебя зовут?

Ариэль подумал и ответил:

— Сиддха.

Это было имя одного из духов индусской мифологии.

— Сиддха? Пусть будет Сиддха, — сказал после паузы раджа.

— Всемилостивейший владыка! — напомнил о себе оживший Мохита. Раджа бросил на него благосклонный взгляд и сказал:

— Казначей выдаст тебе крор рупий... И семьсот лаков рупий... за семь рубцов на теле, которые ты получил.

Мохита поклонился до земли. Столько тысяч рупий раджа, конечно, не даст ему, но все же не оставит без награды.

— Послушай, Сиддха, оставайся у меня, и ты не пожалеешь.

В зал вошла раджина Шьяма. Шьяма была в национальном наряде. Золотой обруч художественной чеканной работы украшал лоб и был прикреплен к черным волосам булавкой с крупными камнями изумрудов и кровавых рубинов, массивное ожерелье кованого золота охватывало шею, на ногах низко спускались платиновые обручи с погремушками. На ней было ярко-зеленое платье, как и полагается правоверной, и руки ее от плеч до кистей были закрыты золотыми запястьями, перевязанными шелковыми шнурками, поддерживавшими также и хрупкие стеклянные браслеты, спущенные на кисти рук. Среди всех этих украшении индийской работы на руках раджины было несколько золотых браслетов с драгоценными камнями работы лучших парижских ювелиров. Глядя на нее, трудно было себе представить, что эта женщина, похожая на сказочную царицу, умеет щеголять в европейских платьях и туфлях на высоких каблуках.

— Послушай, Шьяма — сказал раджа — Мохита раздобыл мне новое чудо.

При этом верный наперсник начал улыбаться и кланяться. Раджа уже был в хорошем настроении и хотел загладить вспышку своего гнева похвалой Мохите в присутствии жены.

— Смотри, этот юноша умеет летать, — продолжал он, указывая на Ариэля пальцем с нанизанными до среднего сустава перстнями.

— Так это он! Я уже слышала, что он спас Аната. Его надо вознаградить за это, — сказала Шьяма, приближаясь к Ариэлю — Почему он связан? Бедняжка! И какой красивый! Развяжите ему руки! — приказала она слугам.

— Развяжите руки, но обвяжите веревкой вокруг тела, — поспешил сказать раджа, беспокойно заерзав на подушке. И держите крепче конец веревки! Ну, а теперь, Сиддха, покажи, что ты умеешь. На этот раз Ариэль тотчас начал подниматься на воздух. Слуги постепенно отпускали веревку словно от привязанного аэростата. Ариэль поднялся к высокому потолку и начал описывать круги, разглядывая лепные украшения. Раджа с интересом и беспокойством следил за ним, откинувшись на подушку. Шьяма отошла подальше, чтобы лучше видеть, и следила за летающим человеком с побледневшим от волнения лицом.

— Изумительно! — воскликнула она.

— Довольно, Сиддха! Спускайся.

Ариэль спустился.

— Что же все это значит? — спросила взволнованная Шьяма — Кто он? Бог? Человек?

— Сиддха не хочет сказать нам об этом, — ответил раджа. — Но он скажет и будет жить у нас. Не правда ли, Сиддха? И ты не улетишь от нас? Бог ты или человек, но тебе и на небе не будет так хорошо, как у меня. Не улетишь?

— Нет!

— Ну вот и великолепно. Но, уж не обижайся, пока все-таки мы будем присматривать за тобой.

— Ты, может быть, голоден, Сиддха? — дружелюбно спросила Шьяма. Ариэль посмотрел на нее с благодарностью. Об этом могла подумать только женщина. Но Ариэль немного ошибался: Шьяма была доброй женщиной, но, задавая этот вопрос, она имела заднюю мысль: «Боги не нуждаются в пище». И своим ответом Сиддха откроет свою сущность — Божественную или человеческую.

— Да, я проголодался, — просто ответил Ариэль, улыбнувшись. «Не бог!» — подумала Шьяма. А раджа вполголоса давал Мохите строжайшие и точнейшие указания о том, как беречь и содержать Сиддху. В заключение, сняв с пальца два перстня, раджа бросил их Мохите. Мир был восстановлен.

Ариэля отвели в комнату, которая помещалась рядом со спальней раджи. Раджа хотел иметь Сиддху поближе к себе. Что-то подсказывало ему, образованному и просвещенному человеку, что к нему в дом вошло чудо. Только как его использовать, как приобщиться к нему? Это было тайной для него и это еще больше разжигало его интерес к этому странному, белокожему юноше. К летающему существу приставили двенадцать слуг, словно он был принцем крови. Впрочем, слуги являлись и сторожами пленника. С низкими поклонами они предложили господину Сиддхе принять ванну с душистыми эссенциями, облачили в дорогие одежды, принесли обильный и вкусный обед. Среди фруктов были редкие плоды, в том числе бирманские мангостаны, которых Ариэль никогда не видел и не знал, как их есть. Со смущением он давил и щипал плоды, пробовал кусать. Прислуживавший ему за столом почтенный седой индус, величественно, как брамин, скрывая в усах улыбку, сказал:

— Разрежь их ножом, господин, и отведай то, что находится внутри. «Для Бога он не слишком-то много знает», — подумал старик. После обеда Ариэль с удовольствием растянулся на тахте. Смуглый мальчик, склонившись над ним, обвевал его веером. Мимо высокого, с решеткой, окна пролетали ласточки, и Ариэль, смотря на них вспомнил о влечении своего сердца к юной Лолите, о дружбе к Шараду. И все же все это было где-то там, в прошлом. Он уже мог составить себе представление о радже, который с такой легкостью переходит от ласки к жестокости. Сейчас Ариэлю хорошо, но что ждет его завтра?.. Только сейчас испив чашу дружбы и страсть любви, он стал понимать смысл не раз сказанных ему слов. Тех слов, которыми его наградили учителя Дандарата. Перед ним распахнулось звездное небо, и свобода наполнила его. Веревка, что обвязывала его тело, упала на пол богатых покоев. Слуги в страхе разбежались, крича о пропаже. В комнату Сиддхи сбежался весь дворец. Мохита потемнел лицом и даже не мог вымолвить слово, потрясая кулаками над головами павших ниц слуг. Послышались шаги, и в комнату вошел раджа.

— Что произошло? Где летающий человек?

Мохита, бросившись ему в ноги, хрипя, подобострастно промолвил:

— Он исчез. Он просто исчез! Он не улетал. Это был сам Вишну! Чудо! Чудо!

Раджа оторопел и не мог сообразить, огорчен он или это благословение его дома. Вдруг шелест предутреннего ветерка наполнил комнату и перед всеми на ковре вновь появился стройный юноша. Раджа не знал, что делать поклониться этому неведомому существу или впасть в гнев. Но хитрый Мохита опередил его мысли. Словно молния он подхватил веревку и вновь обвязал ее стан Сиддхи. Это успокоило раджу, мир вернулся в понятные для него формы. Ариэль ничего этого не видел. Он разговаривал со звездами. Он готовился к будущему. С каким бы удовольствием он обменял свой Божественный путь на жизнь простого человека! На скромную хижину Низмата! Что-то думают о нем старик, Лолита и Шарад? Он исчез так внезапно... Неужели всю жизнь он обречен вести этих глухих и ленивых людей в мир небесного счастья? Почему он не так свободен, как ласточки? Люди разошлись, а Мохита приказал ничего и никому не говорить о волшебном исчезновении юноши. В продолжение дня раджа несколько раз заглядывал в комнату Ариэля, ласково справлялся, хорошо ли ему, доволен ли он пищей и слугами. Радже не терпелось поиграть с новой игрушкой, ему было интересно расспросить этого Бога о том кто он такой и какова его миссия, но Шьяма убедила его не беспокоить Сиддху — пусть сегодня отдохнет. А раджа, несмотря на весь свой восточный деспотизм, во многом уступал своей любимой раджине, которая считалась одной из красивейших и умнейших женщин Индии и была ему полезной помощницей в его делах с сагибами. Того, чего не мог добиться от сагибов он, легко добивалась Шьяма несколькими ловко сказанными словами и очаровательной улыбкой. Даже ночью несколько раз Ариэль, просыпаясь от легкого шороха, видел возле себя раджу в халате и туфлях с загнутыми кверху носками. Наутро дверь открылась, вошел раджа в том же халате, с пачкой газет в руках и, присев возле Ариэля, сказал:

— Вот мы кое-что и узнали о тебе, Сиддха! Я не люблю читать газеты, но мой секретарь указал мне на заметку о летающем человеке. Это, конечно, ты. И, конечно, не вчера на дороге возле моего дворца возник ты в этом мире... Послушай, Сиддха, или кто бы ты ни был, — продолжал раджа ласково и нежно ворковать, как голубь. — Доверься мне, и ты не проиграешь... Пойдем, я покажу тебе кое-что. Но я уже предупреждал тебя. Не обижайся: пока мы с тобой не сговорились и не стали друзьями, я буду держать тебя на цепочке. Мои кузнецы и ювелиры работали всю ночь и изготовили золотую цепь. Но она тяжеловата и вместе с тем недостаточно прочна. Пришлось сделать железную с золотым обручем-поясом. Пареш! — крикнул раджа. Позванивая цепочкой, вошел слуга, надел на Ариэля, опоясав талию, золотой обруч, замкнул его и передал радже ключ и конец цепи.

— Идем! — повторил раджа, крепко держа в руке цепь. Он повел Ариэля по бесконечной анфиладе залов, украшенных золотом, мрамором, слоновой костью, майоликой. Всюду были мозаика, лепка, инкрустации, вазы, статуи, цветы... Стены одного зала были сплошь покрыты янтарем, другого — горным хрусталем, третьего — пластинами из слоновой кости. Над дверями высились огромные слоновьи клыки в золотой оправе, украшенные мельчайшей резьбой. Из «слоновьего зала» лестница вела вниз. Они опускались долго, пока не пришли в подземелье. Раджа взял светильню и пошел по коридору, освещая путь. Еще одна лестница, еще в более глубокое подземелье, и, наконец, они остановились перед чугунной дверью с литыми барельефами, изображавшими фантастических змей и драконов.

— Мы находимся под озером, которое ты видел, — сказал раджа и открыл тяжелую дверь. — Иди. «Уж не хочет ли раджа засадить меня в подземелье?» — подумал Ариэль, входя в темное помещение. Вдруг что-то щелкнуло, и вспыхнул ослепительный свет. Вдоль стен, под низким каменным сводом стояли шкатулки с окованными медью крышками. Эти крышки внезапно подскочили, и перед изумленным взором Ариэля неожиданно открылось зрелище, которое редко приходится видеть человеку. Одни шкатулки, как кровью, были наполнены доверху крупными рубинами, другие были полны изумрудами цвета морской воды, в иных радугой сверкали алмазы и бриллианты. Здесь были ларцы с топазами, хризолитами, жемчугом, бирюзой, яхонтами, агатами, сапфирами, гранатами, хризопразами, аквамаринами, турмалинами... Красные, голубые, черные, зеленые, желтые, сверкающие и матовые камни. Дальше стояли сундуки со слитками золота, с золотым песком, с серебром, с платиной. Казалось невероятным, что столько сокровищ собрано в одном дворце у одного человека.

— Ты понимаешь, Сиддха, что означают эти красивые камешки и золото? Это власть над людьми. Один камешек в руку — и любой чиновник-сагиб сделает все, что я пожелаю... Я передал им немало таких камешков. Камешек побольше — и вице-король Индии сделает все по моему желанию, камешек еще побольше — и сам король Великобритании присылает мне грамоту на титул сэра с любезными письмами. Я покажу их тебе. Так вот, Сиддха, кто бы ты ни был, каково бы ни было твое прошлое, я смогу оставить тебя, если ты сам пожелаешь. И ты получишь у меня то, чего нигде не найдешь. Подумай. Можешь сейчас не давать ответа. Я приду к тебе после завтрака. Только ответь мне Сиддха, кто ты и можешь ли ты наделить меня своими удивительными качествами? Я хотел бы летать, исчезать и быть вечным, счастливым, чтобы скука никогда больше не посещала мое сердце!

Они вернулись во дворец. Ариэль остался один. Раджа что-то чувствовал, он явно понимал, что Ариэль нечто большее, нежели летающий человек. В этом Ариэль не сомневался. Пока раджа благоволит к нему. Но готов ли он дать радже мудрость? Как распахнуть мир сознания перед таким страстным и властным человеком? И когда раджа явился после завтрака, Ариэль правдиво рассказал обо всем, что знал о себе и о школе Дандарата. Раджа очень заинтересовался его рассказом и в особенности школой. Майтрейя — это было выше его понимания, и все же это очень льстило его самомнению. Ариэля освободили от золотых оков. В этом явно не было ни нужды, ни проку. Так настал мир. Мир между сильным мира сего и нищим юношей — Майтрейей.

— А нет ли там еще каких-нибудь чудесных юношей вроде тебя? — спросил раджа.

— Есть такие, тело которых может светиться или испускать аромат, есть те, кто отгадывает мыслей, предсказатели будущего и все они настоящие мудрецы...

— Надо будет непременно сказать Мохите об этом. Но ты, юноша, все-таки чудо из чудес. Итак, согласен ли ты, остаться у меня по доброй воле?

— Конечно, согласен. Но как зовут тебя и кто ты?

Раджа рассмеялся.

— Ты действительно свалился с неба. Я раджа Раджкумар. Позволяю тебе просто называть меня Раджкумаром. Ты все-таки необыкновенный человек, — с сомнением в голосе произнес он. — Я очень рад, Ариэль. Отныне будешь пользоваться полной свободой в пределах моих дворцов и парков. Но не дальше! Даешь слово?

Ариэль подумал о Лолите — о ней он не говорил радже, — хотел попросить разрешения летать по окрестностям, но решил, что с такой просьбой обращаться еще рано, и ответил:

— Даю слово.

Раджа был необычайно доволен. Без цепочки с летающим человеком можно было придумать гораздо больше забав и все же проникнуть в эту удивительную тайну называемую этим юношей — мудростью. И это было главное.

Можно было подумать, что раджа, падкий на забавы, помешался на Сиддхе-Ариэле-Майтрейе. Он забросил не только дела, но и все свои любимые развлечения-бои гладиаторов, охоту. С утра до вечера он проводил время с Ариэлем, заставляя его проделывать разные штуки или придумывая новые. Ариэль покорно и даже охотно повиновался радже. Порой они долго о чем-то говорили, после чего глаза раджи горели удивительным, отрешенным огнем. Шьяма озаботилась состоянием здоровья своего мужа. Дни летели словно мгновения, а интерес раджи к юноши только возрастал. Порой, собрав в самый большой и высокий зал всех своих домочадцев, раджа, развалившись на подушках, командовал:

— Поднимись к потолку, Ариэль! Летай кругами! Стоя! Лежа! Быстрее! Еще быстрее! Перекувырнись! Возьми обезьяну и летай с нею!

Ариэль подхватывал обезьяну и поднимался. Обезьяна неистово визжала от испуга и рвалась из рук. Зрители хохотали до слез, и раджа больше всех. Однако обезьяна, оцарапав Ариэля, вырвалась из его рук и упала, к счастью, на подушки, но все же ушиблась и долго визжала. Ариэль поднимался и с ручными голубями, и с попугаями, выпуская их под потолком, и гонялся за ними, сам кувыркаясь, как воздушный шарик. Иногда он летал с мальчиками и с девочками. Мальчикам это нравилось, девочки визжали не меньше обезьян. Летал он и с блюдами, уставленными сластями или наполненными цветами, цветы он разбрасывал зрителям и ловко ловил на лету. Порой он баловался и просто исчезал, вновь появляясь в другом конце комнаты. Когда фантазия раджи на изобретения домашних развлечений истощилась, перешли в парк. Радже особенно нравился один номер: Ариэль должен был плавно подняться с земли на самую вершину купола дворцовой башенки, оттуда стремительно падать вниз головой в озеро, перед самой водой поворачиваться, становиться на поверхность воды и, шагая, будто он идет по воде, возвращаться к радже. Ариэлю самому нравилась эта забава. Он поднимался вдоль стены, рассматривая узоры, лепку, трещины, ласточкины гнезда. Мелькали этаж за этажом, колонны, галереи, балконы... Он улыбался людям, выглядывавшим из окон. Однажды поймал на лету розу, протянутую из окна самой Шьямой. Он кивнул ей головой и уже не выпускал цветка. Так поднимался он все выше и выше. И вот он стоит на вершине яйцевидного купола, под солнцем, подставляя грудь порывам ветра. Над ним — синее небо, кругом — беспредельный простор. Со свистом проносятся ласточки. Внизу блестят зеркала озер и прудов, зеленеют купы деревьев и роскошных парков. В эти минуты ему хотелось петь. Вот так и улетел бы! Куда?.. К хижине Лолиты! Но стоит... Не сейчас... Внизу раджа, маленький, как букашка, уже смотрит, вздернув голову, ожидая прыжка. Пора прыгать. И — странное дело! — с земли он поднимался спокойно и радостно, но перед прыжком с большой высоты чувствовал стеснение в груди. Подавив инстинкт самосохранения, Ариэль бросался вниз головой и, пролетев немного, задерживал полет. Ему удавалось это. Значит, все в порядке! И падал уже спокойно.

— Озолотить такого человека мало! — восклицал раджа в восторге, забывая свое влечение к мудрости. Эти акробатические упражнения так радовали его, что он забывал даже о самом себе. И вот уже вновь придумывал новое развлечение. Надо повести Ариэля в обезьянник — так назывались развалины старого дворца, где поселились обезьяны. Они настолько привыкли к людям, что из рук выхватывали пищу, но все же сами в руки не давались. Ариэль мог бы ловить молодых обезьян. Сколько будет сумятицы и смеха! Или пойти с Ариэлем охотиться на тигров? Раджа воображал себя сидящим на слоне. Тигр бросается на шею слона, а в это время Ариэль сверху налетает на тигра и всаживает ему в затылок нож. Можно попросить Ариэля ловить в лесах птиц... Пролетать сквозь цветочные обручи... Подниматься ночью с фонарем высоко-высоко в небо и бросать оттуда цветы... А почему бы и самому не полетать с помощью Ариэля? Раджа жмурился от удовольствия, представляя бесконечную цепь новых увлекательных развлечений, на которые можно приглашать важных сагибов и именитых соседей. Сами Боги служат великолепному радже Раджкумару!.. Не только раджа, но и все обитатели замка увлекались Ариэлем-Сиддхой. Его имя не сходило с уст. «Слыхали, что проделал Сиддха вчера? А как он ходил по потолку вниз головой!.. А как ночью над большим озером зажигал в воздухе огни!..» Рассказы следовали один за другим. Все удивлялись, многие завидовали, иные и сожалели: «А все-таки он в клетке, хоть и золоченой. Я бы на его месте, — шептал на ухо собеседник другу, — захватил бы мешок с бриллиантами, сколько поднять можно, да и улетел бы!» Слухи о летающем человеке раджи Раджкумара поползли по окрестностям. Они дошли до Низмата и его внучки, дошли, в конце концов, и до Дандарата.

Среди многочисленных обитателей дворцов раджи только один человек смотрел на Ариэля хмуро и с затаенной злобой. Это был Мохита. Первые дни он радовался необычайному успеху своей находки. Но очень скоро он стал замечать, что внимание раджи всецело поглощено Ариэлем. Сиддха Ариэль оттеснил всех. Мохита был забыт неблагодарным раджой, как будто Ариэль в самом деле спустился с неба во дворец раджи. Ариэль становился новым фаворитом. Раджа забрасывал его ценными подарками, с которыми Ариэль не знал, что делать. Мохита был забыт и зеленел от зависти. Вначале он надеялся на то, что изменчивому, капризному радже Ариэль скоро надоест, как надоедали ему все другие новинки. Но дар Ариэля таил в себе неистощимые запасы нового. Одна выдумка сменялась другой, одна забава — иной, еще более интересной. Раджа рассылал приглашения своим соседям, набобам, раджам, крупным английским чиновникам, прося их, однако, не сообщать о виденном журналистам. Все это терзало корыстного и завистливого Мохиту. И он пришел к решению: тем или иным путем, но с Сиддхой-Ариэлем должно быть покончено. Вначале он хотел тайно убить его, но это было рискованно. Надо было придумать более тонкий план. Обстоятельства скоро пришли ему на помощь. Шьяма, как и все, интересовалась Ариэлем. Будучи женщиной хотя и взбалмошной, но доброй, она и жалела его, понимая лучше других, как должна была чувствовать себя эта редкостная «птица» в золотых чертогах Раджкумара. Шьяма оказывала Ариэлю всяческое внимание, заботилась о нем, требовала от мужа, чтобы он давал Ариэлю отдых, беседовала с ним в своей комнате в те часы, когда какие-нибудь совершенно неотложные дела отвлекали раджу от забав со своим новым любимцем. Она расспрашивала Ариэля о его жизни, внимательно читала газетные заметки, в которых сообщалось что-либо новое о летающем человеке, наводила справки. Тем более, что чувство ревности к мужу все таки иногда омрачало ее жизнь. Так созрела в ней мысль, узнав прошлое Ариэля, разыскать его близких и родных или найти ему достойную пару и помочь стать взрослым, самостоятельным человеком. Комната Ариэля была в том же этаже, но, чтобы попасть из комнаты Ариэля в гостиную Шьямы, нужно было по лестнице спуститься в нижний этаж и затем снова подняться на третий. Для Ариэля имелся более короткий путь. Когда Шьяма выходила на балкон и звала Ариэля, он появлялся на своем балконе и перелетал к балкону раджины. Шьяма не находила нужным скрывать эти свидания. Она считала, что «жена Цезаря выше подозрений». Эти воздушные визиты были скоро замечены Мохитой, в обязанности которого входило и шпионство за всеми во дворце. В голове Мохиты созрел план. Мохита втайне ненавидел Шьяму, и она отвечала тем же. У каждого из них были для этого большие основания. Мохита невзлюбил раджину за то, что она имела влияние на раджу, которого он хотел бы всецело захватить в свои руки, всячески потворствуя самым низменным инстинктам и вкусам деспота. Шьяма невзлюбила Мохиту, видя в нем злого, мелочного, продажного человека. Между Шьямой и Мохитой шла давняя глухая борьба, иногда переходящая и в открытые столкновения. И вот для Мохиты представлялся случай убить сразу двух зайцев: отделаться и от нового фаворита раджи и от Шьямы. Тогда влияние Мохиты на раджу возросло бы беспредельно. План казался тем более исполнимым, что до крайности самолюбивый и несдержанный раджа, как это Мохита хорошо знал, был чрезвычайно ревнив. На этой почве однажды в Париже едва не разыгрался крупный скандал; в Индии по этой же причине один важный сагиб поплатился головой, а раджа принужден был потерять много крупных «камешков», чтобы замять это дело. Возбудить ревность раджи, сыграть на этом старом, испытанном средстве!.. Но Мохита был хитер и осторожен. Одной ревности может оказаться мало, раджа слишком дорожит Ариэлем. А если он начнет проверять, раздумывать — все сорвется. Хитрая Шьяма сумеет оправдаться. И кто такой Ариэль? Это не принц крови, не важный сагиб, чтобы ревновать к нему. Тут надо действовать ловко и, прежде всего, как-то опорочить Ариэля в глазах раджи, вызвать неудовольствие, подозрительность и по какому-то другому поводу. Если удастся вооружить властелина против нового фаворита, тогда «всякая вина будет виновата». И Мохита не только сам следил за каждым шагом Ариэля, но приказал делать это и своим помощникам. Слежка у него была поставлена образцово. Вскоре Мохита собрал вполне удовлетворяющий его материал. Он заметил, и его помощники доносили ему о том же: Ариэль в свободные минуты очень охотно посещает слуг-париев — эти люди напоминали ему о Низмате, Лолите и Шараде. Между слугами раджи и Ариэлем завязывались все более дружеские отношения. Ариэль любил детей и посещал их, не делая исключения даже для самых отверженных каст: метельщиков, обдирателей кож, уборщиков слоновых стойл. Он забавлял детей полетами, носил им фрукты, сладости со стола раджи. Особенно привязался он к одному больному ребенку, похожему на Шарада, внуку старого садовника. Мальчик вывихнул ногу и не мог ходить. И Ариэль часто брал его на руки, поднимался с ним на воздух невысоко над цветочными клумбами и раскачивал, словно на качелях. Это приводило мальчика в восторг. Обнимая худыми ручонками шею Ариэля, мальчик заливался радостным смехом. Слуги раджи, наблюдавшие эту сцену, улыбались и смахивали слезы. Их любовь и уважение к Ариэлю еще больше увеличились, когда старый садовник показал им изумруд и сказал:

— Это дал мне Ариэль для того, чтобы я продал и на полученные деньги пригласил хорошего доктора из города. Наш-то костоправ только измучил внука: никак не может вылечить.

— Откуда же у Ариэля изумруд? — удивлялись слуги.

— Подарок раджи, — отвечал садовник.

Изумруд переходил из рук в руки, сверкая на темных ладонях.

— За этот камешек можно не только доктора пригласить, но и свадьбу справить, — говорили одни.

— Да, человек он или Бог — мы не знаем, только и Боги нас не жалеют так, как Ариэль!

Вокруг ходили слухи, что он Майтрейя — новый Спаситель, воплощение Будды! И когда это необыкновенное существо вылетало из окна своей комнаты и спускалось к ним, слуги с простодушием детей начинали рассказывать Ариэлю о своих нуждах и невзгодах. Подарки раджи всегда переходили от Ариэля в руки слуг. «Отлично, — думал Мохита. — Ариэль разбрасывает направо и налево подарки самого раджи, и кому же? Собакам-париям! Это не может понравиться владыке. Надо будет сказать, что у меня пропал перстень... Так, намек... Ариэль на любой этаж в любую комнату заглянуть может и влететь, если никого нет... Слуги жалуются ему. Они видят в нем защитника. Он утешает их, горюет с ними, этим развращает... Недоставало того, чтобы зараза недовольства из городов проникла к нам! Сегодня слуги жалуются, завтра начнут требовать... Раджа не потерпит этого!..» Но Мохита еще ничего не говорил радже. Он собирал сведения. Вскоре произошло следующее. Раджа принимал какого-то важного иностранца-туриста, который интересовался «экзотикой». Раджа показал гостю бой гладиаторов. Из-за этих боев между раджой и раджиной происходили ссоры: раджина не терпела этих кровавых развлечений, бранила за них и его и Мохиту, но бои гладиаторов продолжались, только раджа устраивал их без раджины. И на этот раз он пригласил иностранца на бой, когда раджина уехала кататься в автомобиле. Возле раджи находился и Ариэль, теперь неизменный его спутник. Его «номер» раджа хотел показать гостю на десерт, под конец. Бой был в самом разгаре. Кровь уже лилась. Раджа с раздутыми ноздрями и горящими глазами подзадоривал бойцов. Один из них сильно поранил другого. Тот упал. Первый занес свое железное орудие, чтобы нанести последний удар. Но в это время Ариэль, на глазах изумленного гостя, перелетел через его голову на арену и отдернул руку бойца. Раненый воспользовался этим и на четвереньках убежал с арены. Лицо раджи потемнело от гнева. Ариэль самовольно вмешался и прервал бой на самом интересном месте! Сорвал и свой «номер» этим неожиданным полетом. Испортил все дело! Раджа выхватил копье из рук телохранителя, намереваясь бросить в Ариэля. Заметив этот жест, Ариэль взлетел над ареной.

— Brut! Bete noire! Грубое животное! — вдруг послышался голос раджины. Все оглянулись. В суматохе никто не заметил, как к рингу подъехал автомобиль. В нем сидела раджина. Мохита уже успел сговориться с шофером. Раджа кусал себе губы. Когда же, наконец, раджина перестанет вмешиваться в его дела? И как она смеет бранить его при иностранце, да еще по-французски, — на языке, понятном европейскому гостю?

— Не вмешивайся не в свое дело! — воскликнул раджа и в бешенстве бросил копье по направлению к автомобилю. Копье со звоном пробило переднее стекло, осыпав отклонившегося шофера осколками. Именитый гость обтирал потное лицо надушенным платком, скрывая улыбку: ему посчастливилось наблюдать интересную картину экзотических нравов! Мохита за спиной раджи потирал руки. Первая ссора раджи с Ариэлем! И не последняя — с раджиной. Как знать? Может быть, дело обернется и так, что это будет их последняя ссора. Мохита и раньше осторожно вливал яд ненависти к раджине, намекая на то, что она командует господином, что господин под башмаком у жены, что над этим уже смеются. Что раджа очень хорошо сделает, если скорее вернет себе свободу и сделает раджиной пятнадцатилетнюю дочь соседнего раджи, красивую, как полная луна, и кроткую, как голубка... Но и после этого Мохита еще не открыл своих карт, ожидая новой провинности Ариэля. И дождался... С первого же дня поселения у раджи Ариэль не переставал тосковать по Шараду, Лолите, Низмату. Даже радости полета и мудрые разговоры о помощи бедным людям с раджой не утешали его. Ночами, когда раджа спал, Ариэль подходил к окну. Облитые лунным светом дремали парки. Недвижимы листья пальм, цветы лилий и лотосов у пруда. Ароматы кружили голову. Быть может, и Лолита в это время мечтает о нем при луне, и их взгляды сходятся в синем небе на серебристом диске. Ариэль легко, словно пушинка от тихого дуновения, поднимался над полом, вылетал в окно. Невыразимая радость полета наполняла его. Он поднимался вначале тихо, потом все быстрее, вдоль дворцовой стены. Вот и крыша... Мелькнули знакомые гнездышки ласточек... Выше и выше!.. И перед ним внизу открывались дали страны, чудесной, как сновидение. Он простирал руки то к луне, к синим просторам неба, усеянным звездами, то к цветущей земле... Внизу белела стена вокруг владений раджи. Дворцы сверху теряли свое величие и казались нагромождением причудливых плодов-крыш разнообразной формы. Дальше шли леса, среди них виднелась дорога. Где-то в этих лесах стоит убогая хижина Лолиты. Если подняться еще выше, можно увидеть и пруд. Его отделяет от хижины одно небольшое поле.

— Лолита! — крикнул однажды Ариэль во весь голос. Он был так высоко, что внизу его не могли слышать. И вдруг, забыв все, — и свое обещание радже и то, что за ним могут следить, — Ариэль кинулся вниз, к лесу, туда, где он оставил свое сердце! Ему без труда удалось найти хижину. Она была темна. Лолита и Низмат спали внутри. Шарад — на веранде. Броситься бы к мальчику, разбудить?.. Сейчас еще не время... начнется переполох во дворце раджи... И чем все это кончиться? Он надеялся, что мудрость победит суету раджи, что скоро в его груди загорится огонь мудрости и тогда он смог бы создать школу, нет тысячи школ для всех детей земли. Школ, где могли бы учиться десятки, сотни тысяч детей, учиться свободе и братству, любви и согласию. Ариэль глубоко вздохнул, нежно поцеловал голову спящего Шарада... Оглянулся. Подлетел к манговому дереву, сорвал несколько плодов и положил их возле Шарада. Потом, мысленно попрощавшись с близкими, он отправился в обратный путь. «Прилетел назад! Жалко... — проворчал Мохита, сидевший на плоской крыше малого дворца, где он жил со своей семьей. — Но как бы то ни было, Ариэль нарушает данное слово и куда-то летает по ночам. Ну, теперь как будто достаточно!»

Улучив момент, когда Ариэль находился у Шьямы, а раджа был особенно раздражен чем-то, Мохита со всяческими ужимками, лицемерными вздохами и недомолвками приступил к делу. Он никого не обвиняет, ничего не доказывает. Но долг верного раба заставляет его открыть глаза своему владыке на вещи, которые ему, Мохите, не нравятся. Конечно, во всем этом нет ничего плохого, но нельзя и пройти мимо таких фактов. Мохита с прежними оговорками начал перечислять факты. Сначала он рассказал об Ариэле — о его подарках слугам, подозрительных беседах с ними, о ночных полетах. Потом осторожно начал говорить и о поведении раджины. Увидев Ариэля в первый раз, Шьяма нашла его очень красивым. Разве она не сказала этого? И тогда же — какая забота! — спросила, не голоден ли он. Когда Ариэль летал во дворце и бросал сверху цветы, лучшие розы падали на колени Шьямы. Знак почтения со стороны Ариэля? Только ли почтения?.. С каким чувством раджина подхватывала эти розы и подносила их к лицу — не к губам ли? Чтобы поцеловать их? С каким восторгом, с каким выражением глаз смотрела она на летающего юношу! Раджа не видел всего этого потому, что ослеплен Ариэлем. Но глаза Мохиты все видят... А разве она сама не подала Ариэлю цветок в тот раз, когда он, этот красивый юноша, взлетел на купол дворца? И Ариэль сохранил цветок раджины. Ариэль слишком часто бывает среди слуг; быть может, готовит заговор, а раджина покровительствует ему и — кто знает? — не участвует ли сама в этом заговоре, быть может грозящем жизни владыки? В последнее время раджина и Ариэль устраивают свидания, да еще открыто, словно для того, чтобы все видели, как мало она заботится о своей чести и о добром имени своего высокого супруга. Ариэль летает в зенан, закрытый, по закону, для всякого постороннего. Кровь ударила в голову раджи. Его темное лицо приобрело лиловый оттенок.

— Это ложь! — прохрипел он. — Ты играешь своей головой, Мохита!

Мохита пал ниц и воскликнул:

— За честь господина души моей я не пожалею своей головы. Иди к раджине и убедись сам. Полюбуйся, как они воркуют, словно влюбленные голубки, или готовят черный заговор против тебя!

Раджа поднялся, шатаясь от обуревавшего его гнева. Лицо его искажалось судорогой. Все разговоры о мудрости, благодушии и смирении разом вылетели из его головы. Теперь его лицо было страшным: словно скрытые молнии освещали его синеватым пламенем. Полный ярости и жажды мести, направился он на половину жены. Мохита последовал за ним. Раджа приоткрыл занавес. Возле окна, выходившего на балкон, среди подушек сидели Шьяма и Ариэль. Перед ними на низком лакированном столике стоял золотой поднос с фруктами. Ариэль что-то рассказывал, Шьяма глядела ему в лицо, внимательно слушая. Гортанный крик потряс воздух. Ариэль и Шьяма с испугом повернули головы к занавесу и увидали раджу. Раджа, как тигр, прыгнул к Ариэлю, повалил его на подушки и схватил за горло. Шьяма бросилась к радже. Мохита свистнул — у него уже все было подготовлено. Вбежали слуги. — Связать этого змееныша и эту падаль! — приказал раджа слугам. — Ариэля — в башню, а эту негодную — в подземелье! Раджа хотел сказать наоборот: «Ариэля — в подземелье, а Шьяму в круглую башню», но в пылу гнева оговорился. Мохита понял его ошибку и хотел исправить.

— Верно ли я понял тебя, владыка?

Но раджа подумал, что Мохита хочет защитить раджину, и крикнул:

— Не рассуждать!

Мохита попятился назад и прикусил язык.

Шьяма выпрямилась. Она была бледна, глаза пылали гневом.

— Ничтожество! — воскликнула она, с презрением глядя на мужа. Подбежав к Мохите, ударила его по щеке. — Негодяй!...

Слуги стояли в нерешительности, опасаясь прикоснуться к раджине; часть их направилась, по знаку Мохиты, к Ариэлю.

— Что же вы? Шкуру сдеру! — кричал взбесившийся раджа. Слуги, подталкивая друг друга, начали приближаться к раджине. Шьяма выхватила из-под халата кинжал. Сверкнул клинок.

— Я убью себя прежде, чем кто-либо прикоснется ко мне! — угрожающе крикнула она и направила острие кинжала к груди. Слуги замерли. Что было дальше, Ариэль не видел. Его уже окружили. Связав, его подняли и понесли. Ариэль не сопротивлялся: он был изумлен той внутренней силой, с какой вырвался протест Шьямы, и словно оцепенел. Что-то в нем запело, закричало. Словно тот страх, что был перед прыжком вниз, с высот купала замка раджи. Дыхание задержалось. Надо было прыгать!.. Его сильно стукнули чем-то сзади по голове. Он был брошен в круглую башню. Дверь за ним закрылась. Некоторое время Ариэль лежал на полу у самого окна, пораженный всем происшедшим. Шея болела, в голове мутилось. Когда мысли его несколько прояснились, он начал раздумывать. Мохита, очевидно, следил за ним и донес радже о его полетах за пределы владений раджи. Но чем виновата раджина?.. В чем подозревали ее? Так вот чем кончилась его жизнь у раджи! И как наказан он за свою нерешительность! Следовало давно понять, что раджа подвержен страсти и в его сердце нет любви, нет веры и нет свободы. Бедная, добрая раджина! Неужели и она стала жертвой каких-то гнусных подозрений и доносов? Ей не дали даже оправдаться... Улететь? Железная дверь закрыта, на окне толстая решетка... Можно уйти к звездам? Он задумался. Ариэль видел часть парка, каменный забор и за ним, совсем близко, дорогу. Какая-то девушка стоит возле стены на дороге и внимательно смотрит на дворец. Ариэль вздрогнул: он узнал Лолиту. Весть о том, что Ариэль находится у раджи, дошла до нее, и она иногда пробиралась ко дворцу. Ей удалось увидеть, что Ариэль летал над куполом дворца. От ее глаз не укрылось, как красивая женщина подала ему цветок, когда он пролетал мимо окна, и сердце ее сжалось. Придорожной ли пыли мечтать о солнце? Ариэль, конечно, нашел во дворце достойное счастье! Но плоды манго, неожиданно появившиеся возле Шарада, мог принести только Ариэль. Значит, он прилетал! Значит, он не забыл их! И Лолите так захотелось хоть издали увидеть Ариэля. Сегодня во дворце творилось что-то неладное: слышались возбужденные крики, люди метались по двору и парку. Но Ариэля не было видно. И Лолита уже хотела уйти, как вдруг услышала голос Ариэля:

— Лолита! Это я, Ариэль! Если вырвусь отсюда, прилечу к тебе!.. Жди меня! — Позади него заскрежетал засов двери, и он поспешил опустить голову на пол. Лолита, услышав слова Ариэля, задрожала. Он был за решеткой. Что же это значило?...

Слуги запрятали Ариэля в мешок, завязали сверху и понесли. Помощник Мохиты хриплым голосом отдавал приказания. Мешок был старый, не очень плотный. Ариэль увидел свет и, почувствовав свежий воздух, понял: его несли через двор. Потом свет померк, воздух стал душным и более прохладным... Его несли по длинным коридорам, затем стали спускаться по крутой лестнице. Снова переходы, лестницы... Наконец его опустили на холодные плиты. Мелькнул желтый свет светильни. Мешок развязали и молча положили в него два тяжелых камня. На глазах одного из слуг Ариэль заметил слезы, на лицах других — молчаливое сочувствие. Но помощник Мохиты неотступно следил за каждым движением слуг. Ариэль увидел края каменного колодца. «Вот где должен кончить свои дни летающий человек», — подумал он с горечью и каким-то нечеловеческим весельем. Все эти приготовления людей были глупы и бессмысленны, ибо он был Майтрейей! В нем просыпался звездный человек — Майтрейя! В нем крепла свобода и любовь к людям! Теперь он воочию стал понимать этот мир и видеть те крохотные чудеса, которые пробуждают души падших, но верящих во благо людей! Теперь он познал человеческую подлость, столь нищую в мире Божественной славы и замещающую свою бедность грудами мирских богатств. Двое слуг завязали мешок, подняли Ариэля и со стоном бросили в глубокий колодец. А во дворце, в комнате Шьямы, Мохита ползал на коленях за своим владыкой, бил себя кулаком по лбу и вопил:

— Смилуйся, господин!...

Раджа метался по комнате, пинками отбрасывал от себя Мохиту и кричал:

— Ты, ты, ты один во всем виноват! О гнусный, проклятый гад! Ты лишил меня лучшего украшения моего дворца, лучшего моего утешения — летающего человека! Ты оклеветал и его и честнейшую женщину! Если Шьяма умрет, а она, наверно, умрет...

— Боги сохранят ее, владыка! Доктор сказал...

— О лукавый раб! Как повернулся твой язык оклеветать лучшую в мире женщину? Почему это змеиное жало не покрылось язвами? Ты заставил меня, лживая собака, совершить преступление... Перед смертью не лгут, а она крикнула мне...

— Она не умрет, владыка!...

— Что не повинна ни в чем и что это ты, гнусный злодей, оклеветал ее. У меня открылись глаза. — Раджа хлопнул в ладоши.

— Пощади, владыка! Выслушай меня!

— Погоди ж ты, гаденыш!.. Взять эту гнусную тварь! — обратился раджа к вбежавшим слугам. — Бросьте его в клетку с тиграми! О, ты достойно позабавишь меня этим зрелищем!

Слуги схватили Мохиту. Он заревел так, как будто его уже бросили в клетку с тиграми. Но когда его вынесли в другую комнату, он сразу перестал кричать и тихо заговорил, обращаясь к слугам:

— Вы не бросайте меня тиграм сегодня. Подождите до завтра. Тысячу рупий получит каждый из вас... Завтра гнев раджи пройдет, и он сам казнит вас, если вы поспешите бросить меня в клетку. Я еще пригожусь ему. И вам пригожусь! Слышишь, Банким, слышишь, Ганендра?.. По тысяче рупий!.. Завтра же раджа спросит: «Где мой любимый Мохита?» Нет Мохиты! «Кто посмел его бросить? Отрубить ему голову!..» А если не бросите, скажет: «Хорошо, что сохранили моего дорогого Мохиту». И щедро вознаградит вас... И на всякий случай накормите тигров до отвала. Так, чтобы куски мяса у них из горла торчали. Чтобы звери на меня и смотреть не хотели. ...

Колодец был глубок. Пролетев несколько секунд, Ариэль попробовал замедлить падение. Это удалось, хотя и с очень большим трудом. Но удастся ли подняться? Камни тянули вниз. С шумным всплеском мешок ударился о поверхность воды. По телу Ариэля прошла дрожь — вода была холодная. Чтобы не терять понапрасну сил, он старался держать над водой хоть голову. Намокшая ткань мешка плохо пропускала воздух, который и без того был тяжелым и почти лишенным кислорода. Ариэль рисковал не только утонуть, но и задохнуться. Когда умолк шум падения, в наступившей тишине раздались голоса:

— Конец!.. Жалко!..

— А ты, Акшай, говорил, что он если не Бог, то сродни Богам. Был бы Богом, не дал бы утопить себя, как щенка.

— Сегодня он, завтра кто-нибудь из нас...

На этом и закончились похоронные речи. Скоро раздались звуки удалявшихся шагов и захлопываемой двери. Ариэль с открытым ртом рванулся вверх. Ему казалось, что его тело разрывается. На мгновение он даже потерял сознание, камни тянули вниз. Погрузился в холодную воду и очнулся. «Если мне не подняться сразу — гибель неизбежна», — мелькнула мысль. Затаив дыхание, сжав зубы, стиснув пальцы рук, он стал вновь подниматься, на этот раз еще более медленно. Последняя человеческая попытка! Но, вновь рухнув в воду, Ариэль взлетел к звездам! «Людям нужны одни лишь чудеса! Почему в них нет веры? Веры в самих себя? В свою Божественность?». Ариэль вновь явился рядом с колодцем. Он тяжело дышал. Все это было очень не легко. Он поднялся и, не спеша, экономя силы, пошел вдоль стены, повернул за угол, дошел до двери, ощупал, попробовал толкнуть, дверь не поддавалась. Пошел дальше, дальше. В темное ничего было не различить. На ощупь он снова завернул за угол. Стена уходила все дальше и дальше. Какой-то коридор. Быть может, он выведет его на улицу. Отдыхая, временами впадая в полуобморочное состояние, Ариэль медленно подвигался вперед. Почему он вернулся сюда — он не знал, что-то держало его — может беспокойство за Шьяму? Вот он почувствовал струю свежего воздуха, откуда-то ворвавшегося в душное теплое подземелье, и вскоре действительно нашел отверстие. Попробовал проникнуть в него, но оно было такое узкое, что прошла только голова. Снова пошел вдоль стены. Миновал несколько таких отверстий, служивших, очевидно, вентиляцией. И, наконец, нашел одно, более широкое. Он начал протискиваться в него. Наконец, Ариэль легко поднялся вверх, долетел до какого-то поворота и сразу почувствовал свежий воздух. Там внизу в окне своей опочивальни спала Шьяма. Она была здорова, только немного бледна. Ариэль радостно вздохнул всей грудью. Надо выбрать направление... Его звали звезды! Ариэль повернулся в сторону зари. Восток... Позади — запад, направо — юг, налево — север. Куда лететь? К Лолите, Низмату, Шараду! Он повернул к дороге. Пролетая над парком и колодцем, из которого он вытащил мальчика, Ариэль услыхал, как кто-то изумленно ахнул:

— А он все-таки сродни Богам! — воскликнул слуга, качая головой. Это был Акшай. — Улетай, улетай, голубчик! — приветствовал он Ариэля. — Я никому не скажу, что видел тебя! Только сам больше не попадайся! Видно, твои небесные родственники не очень-то помогают тебе в трудную минуту! Ариэль не только не слышал этих слов, но и не разглядел человека у колодца: ему было не до того. Хотя он летел теперь без груза, но чувствовал, что силы покидают его. Все переживания вчерашнего дня, ужасная ночь, нечеловеческое переутомление... Нет, не долететь ему до хижины доброго Низмата... Ариэль опустился в кустах возле старых развалин и погрузился в тяжелый сон. Он проснулся под потолком полуразрушенного храма и не сразу понял, где он. Но вскоре он вспомнил свою потерянность и стремление попасть туда! Туда, где впервые встретил Лолиту. Когда он достиг опушки леса, то был настолько утомлен, что уже не стал искать сухого места, подлетел к большому ветвистому дереву и устроился, как в гнезде. Прислонив голову к стволу, он тотчас уснул. Проснувшись от первых лучей солнца, он с удивлением заметил, что висит в воздухе возле дерева. Во сне он, вероятно, бессознательным движением отодвинулся от своей опоры. Но, засыпая, он из осторожности обезвесил свое тело, потому и не упал на землю, а продолжал висеть в воздухе. Для него это было полезным открытием: он может спать в воздухе! Воздух, когда он проснулся, наполнен был густыми испарениями, пронизанными багрово-оранжевыми лучами восходящего солнца. Возле в ветвях уже пели птицы, визжали обезьяны. А внизу, у толстых извилистых корней деревьев, огромная кобра грелась в лучах солнца. Что было бы с ним, если бы он упал во время сна на землю! Кобра напилась воды из лужи, приподняла голову на треть длины своего тела, покачивая ею, осмотрелась и увидела в траве пеструю птичку. Ариэль заметил опасность, угрожающую птице, и хотел вспугнуть ее, но кобра молниеносно набросилась на свою жертву и проглотила ее прежде, чем та успела пискнуть. «Вот так и судьба накидывается на людей, — подумал Ариэль. — Но кобра голодная, а зачем это надо судьбе?» Конечно же, он знал о карме, о неизменных последствиях своих поступков. Люди свершают глупости, творят жестокость так же бездумно и безоглядно, как эта пестрая птичка танцевала перед змеей. Как в мире мало добрых и мудрых людей? Как мало милосердия и понимания? А может, просто ему не попадались хорошие люди? Ведь там, где деньги и власть много подлости! Простые люди, парии, шудры, неприкасаемые — вот они всегда были готовы помочь друг другу, только их сдерживал страх. Не пора ли посмотреть правде в глаза и признаться, что Лолита для меня самый заветный и желанный друг?! Он взлетел и устремился туда, куда звало сердце, где не было мыслей, где было его счастье. В нем проснулись человеческая гордость и вера в будущее. Нет, он не останется здесь! Он полетит к людям и добьется своего права жить среди них, права Майтрейи помочь им, права мудрости воздать им …?! Любовью!

Это был его дом. Ариэль бредил. Лолита не отходила от Божества. Он прилетел рано утром, упав без сознания в десятке шагов. Она давала ему пить, смачивала ароматическим уксусом виски и, глядя на измученное лицо ненаглядного, думала: «Только бы он не умер!». Шарад переживал и, сжимая руку девушки, тихо шептал: «Только бы он не покинул нас!» Осмотрев Ариэля, врач сказал:

— Лихорадка... Возможно, на нервной почве. Он пережил какие-то большие потрясения...

— И очень основательные, — отозвался из угла Шарад.

— Это опасно? — спросила Лолита.

— Нет, девочка. Если на нервной почве, то это не опасно, но...

Врача смущало кровотечение из носа, ушей и рта, которое, по-видимому, недавно произошло у больного. Этому он не мог дать объяснения, но постарался не обнаружить своего замешательства. Прописав травы, он поспешил уйти. Шарад не отходил от кровати Ариэля. Он все время прислушивался к бреду.

— Кинжал... Шьяма... Она убила себя... Какая низость! Лолита... Но я могу летать... Мы с тобой улетим... Нас ждут звезды! Я должен, должен …

Врача привела Шьяма, она знала о Лолите из рассказа Ариэля. Как только в доме раджи настал мир — Шьяма кинулась к друзьям летающего друга, узнать — нет ли вестей от Майтрейи.

Ариэль приоткрыл глаза. Он заметил миловидную индийскую девушку. «Сиделка», — подумал он. Незаметно осмотрев комнату, он с облегчением убедился, что находится не во дворце раджи. Вдруг он все вспомнил!

— Лолита! — слезы градом хлынули из его глаз — Шарад!

Из соседней комнаты слышались чьи-то возбужденные голоса. Это был Шарад, Низмат и Шьяма?! Ариэль вдруг поднялся над кроватью в том положении, как лежал, не сбрасывая простыни, которой был укрыт. Смерив свой порыв, он опустился и вновь потерял сознание. Все-таки он был человеком, и силы его аскетичного тела были не безграничны. Там за окном на пригорке полуголые пастушки предавались своим детским забавам. Они лепили из тины домики, стены, дворцы, фигурки буйволов, вставляли в руки глиняных человечков палочки из камыша, другие плели из травы корзинки и сажали в них кузнечиков; иные низали бусы из черных и красных орехов, ловили лягушек, играли на самодельных флейтах и пели протяжные песни со странными трелями. Они были счастливы по-своему. Их детство проходило среди природы, их никто не преследовал, и не мучил, им неведомы были горести взрослых. Именно в них была жизнь, была вера и та самая любовь, которая окружила спящего Ариэля. Он пробуждался, его мысли быстро бежали на встречу к Лолите, к своим новым друзьям. «И все-таки как мало добрых людей на свете!» — с сожалением выдохнули его губы. Через миг веки дрогнули, и глаза Ариэля вновь открылись. Он вновь был полон сил. Вокруг никого не было… Но в распахнутом окне мерцали звезды. Его звезды! Дышать было легко. Ни малейшего движения воздуха не ощущалось. Может быть, все привиделось и Лолита, и Шьяма, и …? Ариэля вдруг охватило сознание такого одиночества и затерянности, что он заплакал едва ли не в первый раз с тех пор, как наверное плакал когда-то в далеком детстве. Несмотря на наступающую ночь, он вдруг рванулся вверх и полетел, стараясь не глядеть вниз. Перед Ариэлем на бездонной синеве ночного неба блеснула яркая звезда. Он полетел к ней, как к огню маяка. К звездам! Подальше от земли и людей… Его силуэт растаял, словно предрассветное облачко….

Прошли дни и месяцы. Ариэль пропал. Лолита тихо молилась своему Богу. Дни бежали незаметной вереницей. Шьяма часто навещала их, не чураясь кастового различия. В них что-то изменилось. Почему Ариэль покинул людей? Почему он покинул их? Настало утро. Утро нового дня. Шарад сидел на ступенях хижины и смотрел на дорогу. Вдруг из-за угла дома кто-то вышел прямо к нему. Солнце безудержно светило в глаза мальчику.

— Ну, что же ты?! — со смехом воскликнул Ариэль, обнял и расцеловал мальчика, который вцепился в его руку. Лолита, тоже узнавшая Ариэля, совершила пранам, склонившись до земли. Опять перед Ариэлем стояла эта стена поклонения!.. Ариэль хотел обнять Лолиту, сказать, что он любит ее, хочет, чтобы она стала его подругой жизни. Но этот поклон связал его движения и мысли.

— Здравствуй, Лолита!.. Вот видишь, я исполнил свое обещание!.. — смущенно сказал он, подходя к девушке. — Я вернулся. А где Низмат?

— Он совсем болен, — ответила Лолита, восторженно глядя на Ариэля.

Ариэль быстро вошел в хижину. В наступающих сумерках он увидел Низмата, лежащего на циновке. Ариэль поздоровался со стариком, в глазах которого блеснула радость.

— Господин! Ты? Лолита была права! Ты не мог умереть. И ты пришел ко мне. Благодарю тебя! — говорил он с трудом. — Видишь, умираю...

— Ты не умрешь, Низмат! — возразил Ариэль, беря иссохшую руку старика.

— Все рожденное подлежит смерти, — спокойно ответил он. — Сухие цветы не должны омрачать взор, и их сжигают...

Ариэль стал успокаивать старика:

— Звезды ждут людей! Чистое сердце не знает покоя, оно не знает смерти!

Старик понимал, что Ариэль любит Лолиту и наверное хочет, чтобы она была его женой. Низмат думал, закрыв глаза, медленно двигая перед собой руками, словно отгоняя что-то. Потом заговорил. Он благодарил Ариэля за высокую честь. Судьба Лолиты очень, беспокоит его. Она заявила, что ни за кого не выйдет замуж. Ведь слепая Тара сказала, что она проклянет сына, если он женится на Лолите. И Лолита отказалась от Ишвара еще раньше, и Ишвар в отчаянии ушел в город и не появлялся с тех пор. Когда Низмат умрет, что будет с Лолитой? Но Боги, полубоги и сагибы не женихи для нищей девочки.

— Сам Кришна был бы счастлив иметь такую жену! — спокойно возразил Ариэль. Низмат слабо улыбнулся, приоткрыл глаза и, взглянув на Ариэля, спросил:

— Но будет ли счастлива жена в таком неравном браке?

Ариэль смутился, а затем тихо возразил Низмату:

— Люди все равны! Ну, мы еще поговорим об этом, — сказал задумчивый Ариэль и вышел на веранду.

— Лолита! — сказал Ариэль, взяв ее за руку. — Он не отрывал глаз от бледного лица Лолиты. Оно было прекрасно, но выражало скорее страдание и испуг, чем радость, и это причиняло Ариэлю острую боль. Как хотел бы он сделать счастливою эту девушку!

— Что же ты молчишь, Лолита?

— Я не знаю, что ответить, господин мой.

— Но ты... любишь меня?

Девушка стояла, потупив взор. Ее рука дрожала в руке Ариэля. В его ушах все звучали загадочные слова Лолиты: «Сны проходят... Все проходит, как сон... Майя!»

— Она все время ждала тебя, все говорила только о тебе! — закричал Шарад. — И мы полетим! Все вместе!

Она коснулась его руки. Свет померк в ее глазах — звезды смотрели в ее душу! Она обняла Ариэля. Поцелуй! Какой долгий поцелуй! Ее страхи вмиг растворились. Небо раскрылось словно великие врата в иное бытие. Ее звал Он — Майтрейя! Она отдалась на зов, она устремилась, забыв о дедушке и Шараде, о себе и своем страхе, о Законе и...

Ариэль познал любовь, он познал детскую, человеческую радость. Простое человеческое счастье без смысла и страха, без выгоды и великих свершений. Словно маленький несмышленыш он рассмеялся, заливаясь радостью бытия. Только из этого цветка мог вырасти Майтрейя — Майтрейи без цели, без имени, без, без, без… Теперь он и вправду стал Спасителем — спасителем тех, кто расстался с заботами и суетой, с выгодой и несбыточными желаниями. Они стали братьями — Лолита, Низмат, Шарад и Шьяма.

Дандарат — первая школа человеческой свободы. Не прошло и года, а мир наполнился странными событиями. Люди прозревали, отрекаясь об богатства, от власти, от эгоизма. Земля меняла свое лицо. Человек стал слышать свое сердце, стал вдыхать Любовь и творить Мир!