Деамбициллин
лекарство против мрака

Эта книга что-то вроде сборника анекдотов для тех, кто обладает зрелым чувством юмора. Сам автор никогда не интересовался, точнее, боялся интересоваться психологическими аспектами властолюбия. Он полумедик, полупсихолог, полуполитик, в общем, как однажды Виктор Веселовский определил профессиональную ориентацию Марка Розовского: «Кинодраматург, сценарист, режиссер, поэт, прозаик — в общем, лицо без определенных занятий».

Эту книгу следует читать, спонтанно открывая ее на любой странице. Последовательное, линейно длящееся чтение, скорее всего, вызывает реакцию отторжения, так как все мы до сих пор в определенной степени являемся кратофилами. Избирать для прочтения необходимо те подзаголовки, которые действительно в конкретный момент времени представляют интерес. Более того, избрав приглянувшийся заголовок, не следует спешить знакомиться с мнением автора.

Очень важно поразмышлять или, как сейчас принято говорить, помедитировать над темой самостоятельно, поискав свои собственные ответы, сформировав собственные суждения по поводу того или иного вопроса. Вот тогда действительно будет интересно прочитать о том, что сам автор имел в виду.

Можно соглашаться или спорить с написанным. Сие неважно. Автор попросту предлагает Вам поразмышлять над, в общем-то, значимыми в жизни всякого активного человека вопросами и проблемами. Главной ценностью, которая в виде настоящей книги приобретена Вами, является не субъективные суждения и оценки автора, но сам список тем. В своей совокупности они представляют медитативное пространство всякого человека, так или иначе связанного с организацией и деятельностью людей, не исключая себя самого.

Вы можете просто пройтись по тексту, поразмышлять и тем или иным образом избавится от этой писанины — так или иначе Ваша психологическая культура окажется повышенной. В конце концов, это писание небезынтересно!

Настоящая работа может рассматриваться как продолжение библиотерапевтического проекта, изложенного в сборнике микроэссе «Как жить с невротиком, или как жить невротику?». Этот материал в известном смысле является настольной книгой всякого закоренелого кратофила, осознавшего в итоге мытарств и угнетающе бессмысленных странствий по пространствам властвований и поисков заслуг настоятельную необходимость приступить к главному делу собственной жизни — избавлению от исподволь догрызающего его червя хронического неприятия себя самого.

Сколь бы банальным ни показалось, но действительно властолюбие — это болезнь, которая не только мучает окружающих кратофила, но и отравляет его собственное существование. Так как иллюзорное (точнее, гиперкомпенсаторное) чувство собственной значимости не позволяет ему смиренно преклонить колена в храме или кротко улечься на кушетку в кабинете психоаналитика. Надеемся, что настоящий труд окажет убежденным кратофилам хотя бы некоторую помощь на пути к избавлению от чувства собственной несостоятельности, переживания личной неполноценности и ощущения своей глубочайшей и безысходной несчастливости.

Работа эта имеет и второе название, придуманное лет пять назад — «Диалоги сиамских близнецов». Подобно двуглавому орлу Российского Герба, всякое наше переживание, соображение или мотивация изначально двойственны хотя бы потому, что представлены в двух взаимодополняющих, но во многом антиподных сферах психики — в сознании и в бессознательном. Очень подробно рассматривал проблему сущностной амбивалентности старина Юнг, но и другие психоаналитики и психотерапевты не обходили ее стороной.

Порой кажется, что двойственность человечества существа является атрибутивным признаком его как вселенского феномена. Этакая вращающаяся мандала Великого Предела получается, сотканная из взаимопереплетающихся соперничающих ипостасей — Ян и Инь. Такого рода поляризация царит во всем и является первопричинным источником всякого движения, всякого действия, всякой жизни. Однако большинство из нас не привыкло рассматривать себя как существо, парадоксальным образом сотканное из сплошных дополнительностей и противоположностей, а это как раз и мешает нам серьезно относиться к самим себе. К самим себе не как мы себе кажемся, но какими мы являемся на самом деле — противоречивыми, внутренне конфликтными, преисполненными борьбы, сомнений и перемен.

Что же касается избранного в качестве прикола созвучия подзаголовка этой книги пресловутым «Протоколам…», то автору кажется, что откровенное повествование о наблюдениях за движущими пружинами личной истории индивидуума при его верном восприятии окажется не менее скандальным разоблачением, нежели то, которое на все последующие поколения производят вышеупомянутые «Протоколы…». Оказывается, в нашей собственной внутренней стране живет такое множество тайн и загадок, что раскрытие даже малой их части способно повлечь за собой глубокие изменения во многих сферах нашего существования. Во всяком случае, автору хотелось бы подольше продолжать в это верить.

Деамбициллин — лекарство, нуждающееся в регулярном употреблении, желательно не реже трех приемов в продолжение недели, а в случае возникновения острого приступа ностальгии по высоким достижениям и громкой славе, характерным для весенних и осенних периодов, о чем знает всякий мало-мальски грамотный психиатр, необходимо принимать по два раза в день — по утру и перед сном. Такое применение указанного библиопрепарата непременно приведет к рассеиванию мрака собственной души и прояснению многих ранее не осознававшихся причин, организующих и направляющих внешнее поведение и размышления. Познание самого себя, неизбежно приводящее к некоторой гармонизации всей жизни, во все века ассоциировалось с символами солнца, света и огня. Так что лежащие в основе наименования этой работы аллюзии более чем прозрачны.

Как известно, в нашей жизни за все нужно платить. Речь идет не о товарно-денежных отношениях, но о фундаментальной экономике самого существования. Эзотерики именуют его Законом Обмена, современные математики — законом симметрии, а современные физики — законом сохранения. В человеческом бытии он формулируется предельно просто: «Ты — мне, я — тебе». Все, казалось бы понятно и даже почти приемлемо.

Большинству людей к зрелому возрасту удается смириться с незыблемой обязательностью действия этого закона, регулирующего организованные действия и упорядочивающего саму ткань социального бытия. Однако мало кому удается до конца осознать столь же неотвратимую обязательность действия указанного закона в отношениях между сознанием и бессознательным (феномен компенсации) и между миром чувственных восприятий и незримыми планами (феномен кармы).

Сколь бы ретиво ни стремился навстречу грядущим ум человеческий, одержимый безудержным наращиванием темпов научно-технического прогресса, все же в массовом сознании пышным цветом расцветает ветвистая метафора дьяволологики. И расцветает, следует признаться, не без психологической подоплеки. Конечно, намного приятнее символизировать собственную глупость, леность и незрелость, банально укорененные в законе нарастания энтропии в закрытых системах, живописными фигурами бесов и чертей, возглавляемых Князем Тьмы. Ведь все ошибки, просчеты и промахи совершаем мы, хорошие, лишь вследствие злокозненных науськиваний и изощренных соблазнений нас, добропорядочных и дружелюбных, дисциплинированными и исполнительными слугами самого Владыки Ада.

Зло в сегодняшнем мире, воплощенное в всевозможных хаотизмах, разрушениях и конфликтах приобрело такую самоактивность и мощь, что вправе задуматься над правотой метафорических моделей демонологов недавнего прошлого. Как бы там ни было, сатанинские силы реально, как минимум, в плане субъективном, а порой и вовсе даны нам в весьма разнообразных и далеко не всегда радующих ощущениях.

Автор склонен принять идею Дьявола в качестве руководящей метафорической модели описания нравственно-психологических реалий современного мира. Но если верен постулат о незыблемости закона сохранения, а предоставляющий человеку право на власть Князь мира сего не столь уж ирреален, как бы нам того ни хотелось, то невольно возникает вопрос — что именно символизирует кровь, этот сок жизни, квинтэссенция самого существования индивидуальности, неизменно предусматриваемая Вельзевулом (он же Мефистофель, он же Гагтунгр, он же сатана, он же Люцифер) для подписи «договора об обмене ценностями»?

Всякому понятно, что кровь символизирует бессмертную душу человеческую, представляет нашу личную духовную свободу, нашу самоценную индивидуальность. Ниже мы рассмотрим более подробно отдельные аспекты проблемы величайшего из надувательств, о котором предупреждали святые отцы, пророки и учителя: «Силы зла предоставляют тленный, мнимый дар в обмен на то, что воистину бесценно». Однажды Михаил Светлов, неявно имея это в виду, заметил: «Не люблю занимать деньги. Ведь берешь чужие и только на время, а отдавать приходится свои, и навсегда».

Вожделевшие власти над ближними своими, вне зависимости от осознания ими факта угрожающего развития злокачественной кратофилии, вынуждены жить в непрекращающемся аду конфронтаций, столкновений и угроз. Они круглосуточно и каждодневно взращивают в собственных душах неутолимую ничем тотальную неудовлетворенность существующим положением дел, которое может проявляться в самых различных формах, как-то: амбиции, жадность, критиканство и т.п.

Эта самая неудовлетворенность умудряется породить экзистенциальный страх перед тем, что удовлетворенности не достичь никогда. Этот страх толкает человека на иррационально расширение сферы своего влияния, приводя к вынужденному компульсивному захвату чужих материальных социальных и психологических территорий. Так человек становится хищником, точнее попросту зверем, питающимся плотью других. Плоть эта может быть финансовой, информационной, психоэмоциональной, событийной или даже физической, но он принадлежит другому и отбирается у ближнего противозаконно. Толкаемый к хищничеству кратофил изо дня в день наращивает лишь потенциал собственного страха, который интегративно определяет всего отношения и поступки вне зависимости от степени его осознания.

А теперь представьте, что кратофилов среди современников на много больше, чем кратофобов — индивидуумов вполне законно избегающих властвования над другими и догадывающихся обо всех нравственно-психологических опасностях, каковым подвергается властвующий человек. Кратофилов — пруд пруди, и они все в точном соответствии с мощью ведающей их неудовлетворенности днем и ночью жажду вонзить клыки в оказавшегося рядом собрата. Они усерднее медитируют на образ захвата без устали, ежеминутно внося свою посильную лепту в дело нагнетания черной, конфликтогенной психоэнергетической атмосферы. Даже кратофобы, обладающие известным психическим иммунитетом, защищающим их организмы от миазмов жадности и злобы, и те задыхаются в мрачной болотисто-коричневатой ядовитой атмосфере недоверия и страха.

Можно до хрипоты спорить о нравственно-психологических особенностях представителей того или иного этноса, но к психологическому феномену антисемитизма это не будет иметь никакого отношения. В психологическом плане феномен конкретизации внешнего врага, на которого списываются любые грехи и невзгоды, являются результатом действия проективной психозащиты, почти повсеместно встречающейся у нравственно-незрелых индивидуумов. Выросший и психически здоровый человек всегда оказывается достаточно сильным для принятия на себя всей полноты ответственности за собственные поступки и управления теми ситуациями, в которых он оказывается.

Человек же слабый, самооправдывающийся и инфантильный спешит отыскать противника вовне, да еще такого в реальной противности которого убеждено наибольшее число сограждан. Он просто не в состоянии мужественно смотреть в лицо реальности своего текущего несовершенства и брать на себя груз ответственности за свои личные слабости ошибки и непонимания. Недавно мне посчастливилось прочитать толстенный том, называемый «Большой толкователь снов»; из чистейшего христианского сострадания не буду упоминать фамилию авторов. В первой части сонника написано: «Видеть еврея во сне — к умной беседе». Правда, не совсем понятно, почему именно еврея, а не ирландца или малагасийца. Во второй части этого шедевра дается несколько иное толкование видения сновидения еврея: «Еврей, приснившийся во сне — к антисемитизму».

Но главный сюрприз ожидал меня в третьей части труда: «Если вам снится, что вы беседуете во сне с евреем — наяву вы ярый сионист». Фокус заключается в том, что толкование сновидений, собранное в первой части, касается сновидцев, родившихся в январе-апреле, соответственно вторая и третья часть предназначены для клиентов, родившихся в мае-августе и сентябре-декабре. Вот такая получается квазиастрологическая галиматья. Это как же нужно бояться ненавидеть ничего не подозревающих евреев, чтобы возвести собственную личную неприязнь к ним в ранг интепретационной символической системы. Кстати, я никак не могу разобраться, как быть латышам, родившимся под толковательным знаком сионизма, или евреям, которые могут быть уличены интерпретатором снов в яром антисемитизме.

Любимейшее занятие любого кратофила, предсознательно мнящего себя великим стратегом, военачальником, этакой современной версией Александра Великого. Что может быть круче великих побед, умиленных красоток и почтительно склоняющих головы седых флотоводцев! Надо признаться, что батальная активность и в самом деле является для кратофила источником высочайшего наслаждения вне зависимости от масштаба ведения боевых действий. Ссора на коммунальной кухне, пьяная драка в подворотне или атака хакеров на секретные серверы пентагона — с кем бы ни воевать, главное воевать!

Сколь приятно планировать предстоящие военные кампании, усердно накапливая ресурсы и разрабатывая стратегии прорыва захвата и разгрома противника, любого противника, которого только может измыслить себе воспаленное воображение возомнившего себя вершителями судеб властолюбца. Растить детей, ухаживать за садом и писать стихи — все это пресные, скучные и невзрачные занятия, куда приятней до хрипоты орать «ура!» и сжигать в пламени битвы свои силы, свое время, свои средства. Как говорится, «ломать — не строить», в смысле, сила есть — ума не надо.

К сожалению, батальная деятельность восхитительно захватывающа и слишком соблазнительна для душевнобольных горе-стратегов, никак не берущих в толк, что занятие сие сугубо антижизненное, противозаконное и по большому счету совершенно бессмысленное. Ведь после него остается лишь пепел, кровь и смерть трупы и развалины. Но процесс столь увлекателен, что о последствиях его кратофилы предпочитают не задумываться.

Властолюбцам всегда приходится догонять и убегать. Они непрестанно находятся в состоянии броуновского движения. Аналогия их активности с хаотичным движением инертных частиц вполне уместна, так как, в конечном счете, ничего плодотворного и жизнеспособного понукаемый иррациональным страхом неудовлетворенности кратофил породить не в состоянии. Он всегда внутренне лихорадочно активен, порождающий суету и спешку внутренний хаос его столь динамичен и интенсивен, что неизбежно приводит ко все нарастающим потерям жизненной силы и внутренних ценностей.

Властолюбец никогда не находится там, где он есть, он всегда находится не там, где бы ему хотелось быть. Он постоянно одержим жаждой натужных перемен и неразрушающих пертурбаций. Бегство для него — не логически завершающийся процесс перемещения из зоны опасности в зону покоя, но атрибутивно присущая ему характеристика состояния души. Как жаль его, неспособного успокоиться и обрести устойчивость в себе самом. Сколь жалок он — вечно мятущийся и никогда не пребывающий в родную гавань собственной души. И сколь много вреда не только ему самому, но и все окружающим приносит его бесконечная беготня за иллюзиями.

Кратофилу за сомнительный дар властвования над ближними пренепременно приходится оплачивать свои векселя, необдуманно выписываемые инфернальным владыками, собственным здоровьем. Речь идет не только о нравственно-психологическом благополучии, которое сразу же по подписании договора о приобретении лицензии на власть улетучивается подобно утреннему туману, но и о здоровье физическом. Сонм всевозможных болезней непрестанно довлеет над измаявшимся, забегавшимся и истощившим свои драгоценные ресурсы властолюбцем.

Хаос внутреннего мира и вызываемый им беспорядок в уме и поступках, ничем не снимаемое напряжение внутренних конфликтов и все тот же страх перед возможными не достижениями, проколами да обломами неизбежно дезинтегрирует чудесные аппараты управляющего жизнью клеток органов и тканей физического организма. Сколь бы не тщились властолюбцы в своих натужных демонстрациях безупречной физической крепости и несломимого здоровья, достаточно пристально взглянуть им в глаза — и увидеть там суетящейся коричневый отблеск предательского страха, примешивающегося ко всякой мысли ко всякому переживанию.

Снаружи порой все видится налаженным и упорядоченным, но чуть копни поглубже — и на поверхность с готовностью выскакивают скорпионы саможаления, тарантулы лжи и сколопендры недовольства. Подобно музейным рыцарским доспехам, психофизический организм кратофила наполнен пустыми опилками, тленом да пылью, в которых усердно копошатся большие и малые разрушители счастья и отравители благополучия. Оно и понятно. Ведь достижение полноты здоровья впрямую зависит от упорядоченности внутреннего мира и гармонии соответствий между желаемым и действительным, в обиходе именуемой жизнеутверждающей удовлетворенностью собственным существованием.

Здоровье — плод уравновешенности и покоя, глубокой радости и искреннего дружелюбия. Здоровье — дитя гармонии сотрудничества человека с мирозданием, которое не терпит насилия ни в какой форме, но разворачивается поточно и симфонически, не о каком уравновешенном обмене живых энергий с окружением в организме озабоченными захватами и оборонами кратофила и речи быть не может. Уместно вспомнить и об ответственности за рассеивание собственных болезнетворных дисгармоничных вибраций среди ближних. Почти всегда властолюбцы склонны паразитически разрешать собственные проблемы за счет других, вне зависимости от того, как именно они к ним относятся.

В известном смысле кратофилу никто не друг. Он в одиночку воюет со всей Вселенной, противостоя самой Жизни. Поэтому нечего удивляться, когда дочь президента крупной корпорации увлекается кокаином, а жена известного финансового магната внезапно заболевает неизлечимым недугом. Воистину, за все нужно платить. Но так как передаваемые дьявольским отродьем псевдодары по своему масштабу превышают платежеспобность среднего человека, последнему приходится занимать средства, идущие на оплату полученного у тех, кто с ним кармически связан. Люди об этом никогда не задумываются, но как в юриспруденции, так и во всем мироздании незыблемым остается Императив Ответственности, формулируемый предельно четко: «Незнание закона не освобождает нарушившего его от всей полноты ответственности».

Все-таки ломать действительно проще, чем строить, особенно если разрушаемое оказывается хрупким и нежным, таким, к примеру, как взаимное доверие. Именно обозленное одиночество кратофила неизбежно вынуждает его время от времени нарушать закон взаимной ответственности, управляющий тонкими формами связей между индивидами. Экзюпери был бесконечно прав, устами своего героя провозгласив: «Мы всегда в ответе за того, кого приручили». Мы в ответе за тех, кто доверяет нам, кто надеется на нас, кто верит в нас, в наше чувство долга и элементарную человеческую порядочность.

В психодуховном плане предательство как поступок, неизбежно сопровождающийся психохимическими пертурбациями в организме во многом аналогичен наркотическому зелью. Солгать тяжело впервые, ибо действие это антижизненно и противозаконно и потому совершение его противоречит здоровым инстинктам всякого живого существа. Точно так же нелегко совершить насилие над другим человеком или предать его, но только поначалу! Со временем эти антиприродные преступления становятся привычными, даже сам организм хулителя и предателя и лжеца примыкает к определенному составу крови, психохимически соответствующему таким бионегативным состояниям. Тогда насилие совершается даже не ради получения конкретной выгоды, но из привычки к самому психохимическому статусу организма, соответствующему умонастроению насильника.

Вероломство — такая же болезнь, как чесотка или менингит. Она поражает организм, беспокоит его и истощает, в конечном счете приводя к разрушению потенциала жизнеспособности, полнота которого переживается как радость и удовлетворенность, но как и всякая болезнь, вероломство и предательство заразны. Об этом надлежит почаще вспоминать всякому кратофобу по той или иной необходимости входящему в контакт с закоренелым кратофилом. Необходимо бодрствовать над собой, храня трезвение духа, дабы вирус разрушительства не угнездился в душе.

Любимое состояние амбициофила. Дело не в действии, дело в состоянии. Война позволяет списать многое, скажем прямо практически все. Война требует мобилизации ресурсов, подавления противоречий в собственном стане и авторитарного управления. Война разрешает быть халтурщиком и деспотом. Война разрешает быть бескультурным, когда ясно виден враг, тогда легче давить собственный внутренний народец — свои желания, мечтания, фантазии, причуды да приколы. Беда заключается лишь в одном, на войне нет людей, нет даже зверей, ибо воюют только машины.

Многими воспринимается в качестве этакой божественной данности — мол, у кого-то много, а кому-то недостало. Однако, обозревая итоги перестройки в нашей с вами стране, как последовательный имперский мыслитель СНГ, я пришел к выводу, что у кормила власти стали люди трех категорий — бывшие партократы, наиболее ловкие ученые-карьеристы и, как ни странно, спортсмены, в основном занимавшиеся единоборствами. Да, воли тут хоть отбавляй. Никто не посмеет сказать, что наша бывшая отчизна не воспитывала руководящие кадры.

Попробуйте прорваться через обкомовский прессинг, попытайтесь залезть наверх академической иерархии, в конце концов, попытайтесь через мордобой на ринге достичь высших наград. Все это имеет отношение к кратофилии, даже к кратофилологии. Мне «посчастливилось» пообщаться со многими представителями трех внутренних диаспор, а им посчастливилось общаться со мной как с психотерапевтом. Так я вам скажу: ни один не здоров на душу. Чем больнее в действе били, тем сложнее судьба, тем большее сопротивление вызывала будущая жизнь, тем сильнее становилась их воля.

Воля к достижению радости через преодоление гадости. Вспомните о названии данной главы. Они ее заплатили сполна. Никакие джакузи, лимузины и ночные бары не оплатят духовных потерь. Поверьте, их стоит пожалеть, они движимы к пирамидиону, наверх социальной пирамиды страхом, страхом и еще раз страхом. Их мучает неистовство противоречий. Поверьте, они больны собой.

Хотелось бы написать в самом начале этого абзаца ссылку на предыдущие (учитывая то, что я пишу, надеюсь, на русскоязычную аудиторию!). Все мы помним замечательный фильм Гайдая «Кавказская пленница»: «В моем доме я попрошу этих слов не употреблять». Парадокс этого упоминания заключается в том, что сам Фрунзик Мкртчян был абсолютным кратофобом. В личной беседе он не раз упоминал о ненависти к властолюбам и о своем желании уйти из мира, как уходят из мира китайские мудрецы, сменив имя место и окружение. Поймите, кратофилы держатся за то, чего достигли. Вы — их внешнее запоминающее устройство. Вы — их опора и гарантия. Кратофоб держится за движением облаков, журчание ручья и странные улыбки случайных прохожих.

Они источник наслаждения для любого кратофила, либо он — либо его. Если гонят его, он наслаждается собственным страданием. Если гонят других, наслаждается собственной правотой. Люди мирные по природе. Людям не хочется драться и конфликтовать. Лишь кратофилы динамизируют отношения между людьми, проецируя на них собственный страх и собственные ожидания. Всегда можно договориться. Всегда можно избегнуть гонений. Всегда кто-то кому-то полезен. Всегда кто-то в чем-то прав. Но одержимый в своем неистовом желании обрести власть над всеми кратофил неисцелим. Помните игру «Царь горы»? Смысла в ней нет, но мотивации хоть отбавляй. Достаточно обрести образ врага, и ты уже на коне, пусть даже мысленно. Надо строить решать, сочинять изобретать, комплектировать и выдумывать — но не спорить!

Мало кто может добавить к православному пониманию гордыни как матери пороков. Пороков как недостаточностей, слабостей и неумелостей. В основе каждого горделивого самолюбца кроется его собственная слабость. Он не верит в себя, он не принимает себя как самодостаточностного творческого субъекта, потому и жаждет поклонений других, которые как им кажется, способны компенсировать недоверие к самому себе.

Дьявольское племя великолепно, прекрасно, все правильно уловило эту слабость людских существ. Они знали о том, что недоверие к себе необходимо инициирует недоверие к другим. Вот оно — семя разобщения и разделения и для того, чтобы разобраться с этой темой автор прожил долгую жизнь, долгую не по событиям, но по внутренним свершениям. Он хочет вас отослать к истинной истории Распутина и сопряженной с ним истории Серафима Саровского. Изучив завершение этих судеб, вы сможете разобраться в том, куда вы идете.

Удивительно, но на языке кибернетики грехи толкуются весьма банально — отклонения. Вспомните дарвиновский концепт эволюции. Развиваться можно, лишь учитывая собственные огрехи. Концепция греха — бич человечества. Концепция греха используется теми, кто хочет закабалить Homo Ludens. Грех — вменяемый людям испокон века, наследуемый по традиции, прививаемый от начала жизни всякого существа это поганейшая иллюзия! Ежели человек принадлежит природе, ежели он свободен, добр по сути — он не может грешить.

Да, встречаются поступки, противоречащие устоявшимся правилам общения, законам общежития, но, возможно, есть смысл изменить сами эти правила, нежели сокрушать основу индивидуальности. Так или иначе, она пригодится. Помните сакральное (хотя таковое вам не кажется) «Не плюй в колодец»; но вспомните и продолжение: «Пригодится воды напиться». Никто не задумывается над тем, что предлежит нам в неизвестном будущем. Может быть, как раз тот развратник и глупец (с нашей, ограниченной точки зрения) спасет всех нас. Может быть, и нет, но это стоит иметь в виду.

Давайте оттолкнемся от слова «педагогика», которое переводится с греческого как «вождение за руку». Ну-ка напрягите мозги, учитывая то, что демос есть народ. Изначально в слове «демагогия» сокрыт священный и исконно добрый смысл: «Ответственность, принимаемая вождем за семью, называемую народом». Однако римские императоры извратили само содержание сего смысла. Взяв ответственность за народ и его судьбы, они посчитали себя правыми делать лишь то, что им захочется. Ну, вот и получилось! Демагог — синоним обманщика, лжеца и болтуна. Демагог — синоним оболгателя и лжеводителя. А ведь начиналось все по иному…

Главная беда всех нас заключается в том, что мы не сами себе свои. Высочайшим идеалом всех ориенталистских школ (помните — «Свет с Востока») являлось единство души, организма с неким непостижимым для нас, западников, идеалом, чего-то в нас духовного. Да, единство тела, души и духа. Тело — это то, чем мы щупаем. Душа — это то, чем мы общаемся. А дух — … В этом произошла паскуднейшая замена ценностей на бренности. Попробуйте спросить любого проходящего мимо вас человека — «вы духовны?» и дай бог не получить в морду! Мы все разорваны, внутренне разобщены, неуклюжи и угловаты. Но это не значит того, что нам бы хотелось стать целостными, красивыми и приятными хотя бы для себя. Но как?!

Вечная фигура, бедная и одновременно бедственная жертва проекций всяческих кратофилов. Ну, поймите на секунду, на кого сваливать свои грехи недоработки и незавершенности, кроме как на бесов? Как приятно порой во всех своих неудачах и проколах осуждать Князя тьмы. А ведь это все наше — человеческое. Недоразвились, недообразовались, не сумели, не созрели, не стали тем, кем должны быть. И как только мы натыкаемся на несовершенство наших результатов, мы вольготно кричим «бес попутал!». Интересная людская игра, как будто есть кто-то иной, кто-то в принципе несовершенный, а ведь это мы.

Любимейшее занятие всех амбициофилов. Они не умеют жить по-простому, они не умеют подчиняться. Они не умеют руководить. Они — да мы все! — говорят лишь одно: «Бес попутал». И никогда никто из нас (особенно это касается людей религиозно настроенных) не соглашаются принять на себя ответственность за собственные промашки и недоработки. Жертвенные вы наши! Неужели вы не чувствуете собственной вины, за все то, что вы не смогли совершить. За все то, чем вы расплачиваетесь с придуманным вами дьяволом. Перестаньте изобретать врагов вне себя. Ваша первейшая проблема заключается в том, что вы сами себе враги.

Есть очень хороший аналог этому слову — жесткость. Вы замечали, что жестокие люди несостоятельны и неуклюжи. Они не умеют решать человеческих проблем, они дерутся с ними. Может быть главное, что завещала нам эпоха Водолея, еще не начавшись, но уж подготавливаемая — это те самые компромиссы согласия и договоренности, о которых не хочет слушать ни один «мудрый» чудак. Кайф от получаемого причинения боли иному существу — воистину патологичен и никто и никогда не может получить удовольствие от неудовольствия другого человека — таков закон жизни. И если это случается — это признак болезни. А для жестоких есть рецепт: «Резани себя бритвой сам, чтобы воистину ощутить тот «кайф», который ты наносишь другому». Больно? А ему как?

Одной из нелюбимых любовей кратофилов является та форма психозащит, которая называется вытеснением. Они забывают не только о том, что им было больно, даже о том, что им было главным добрым и годным. Они вообще привыкают забывать о том, что было. Это одна из капелек крови, которая делегируется ими на подпись. Если бы хотя бы один из них вспомнил мгновения счастья, моменты любви и миги страданий — он немедленно бы разорвал этот Договор. Но они не помнят, мнят себя вечно живущими, не любят и не страдают, за то взбираются — куда?!

Я и сам балдел от наслаждения этой чертовой эмоции. Да-да, чертовой. Помните фильм Балаяна («Полеты во сне и наяву») — зависть, что нас съедает, корежит и калечит. Помните фильм того же режиссера, удивительнейший, замечательнейший фильм, посвященным любви, а не аутотренингам, нашим взаимоотношениям — «Влюблен по собственному желанию» — «Каждый идет своей дорогой, и, учитывая многомерность мира, дорожки эти не пересекаются у каждого из живущих; будь достоин своей дороги». Заметьте, что слон змее не завидует, как не завидует зебра слону. Но у каждого свой путь. У каждого своя судьба, у каждого свой труд…

Вспомните «железный занавес» — к чему он привел. Есть такая наука синергетика: «Чем больше закрываешься — тем меньше получаешь!». Никогда никто из закрывшихся не сохранился. Необходимо общение со средой, необходимо настраиваться на то, что от тебя требует целое. Все кратофилы считают себя сутью в самих себе — и в этом горделиво проигрывают. Истинный кратофоб рад общению, рад взаимодействию, скажем проще, рад обмену ценностями и накоплениями. Да, но это не для «крутых». Они только и жаждут заключить своего партнера в смертельные объятия. Потому они смешны. Потому они слабы. Потому они пошлы.

Но тут, пожалуй, слов не надо! Любой подписант договора об обретении власти автоматически становится пассажиром вечно перегоняемого «Боинга». Ему же не до любви, уж тем более не до протестов. Он жаждет одного — Жизни. Как это скучно и странно — перестать быть человеком и любить лишь того, кто тоже предоставляет тебе «истинную» власть над ближними. Как это глупо, мелко неумело. Эй, заложники, окститесь!!!

Ветхость, мрачность, тухлость, забвение и неуют… Трудны комментарии к жизни кратофила. Что получает он? Псевдовознесение? Псевдовласть? Псевдолюбовь? Простите, но все это попахивает истлевшими потрошками…

О, что манит вас, искатели власти! Сколь многих потерь намеревались избежать вы, искатели власти, сколь многих проблем намеревались избежать вы, искатели власти. Но ваша беда заключается в том, что вы не там искали. Вы намеревались спастись от себя. Вы намеревались спастись от судьбы, а если честно, вы намеревались спастись от ответственности и вы забыли о том, что лишь Господь играет (согласно индийской мифологии) в свою божественную игру. Сколь многие из нас были заглушены той ловушкой, что называется власть и забыли о том, что неприобретенный сыр бывает только в мышеловке.

Сколько вас, тщившихся надеждой, о сохранении миру красот и высот. Сколько вас, пытавшихся изменить этот мир, пусть даже ценой насилия и побед. Но все вы имитаторы, подражатели и простите за выражение престидижитаторы.

Никто из вас не имеет в душе добра. Все, что можно было, что вы только имели, вы отдали Князю тьмы. Вы хотите изменить мир? Не получится! Потому что мир нужно менять собой. Да-да, собой. А вы пытаетесь изменить этот мир посредством незаконного управления другими. Ничего не получится! Мне жаль вас, имитаторы. Да, власть существует, но в интересах других и только — только — только в интересах других. Вы пытались забрать свою власть над другими себе во корысть? Ну и как?

Хорошо бы, если бы кратофилы осознавали за собой в качестве движущей цели достижения братства. Хорошо бы. Но, к сожалению, это не так. Ими движет алчность, неразбериха и помехи, мешающие разобраться в собственной судьбе. Они хотят власти всего и над всем. Дело в не в том, что кратофилы столь зациклены и беспомощны. Дело в том, что они мешают всем нам, кратофобам. Они тщатся, питая надежды на обретение власти над нами.

Мы не боимся этого, мы просто сожалеем о сосуществовании нашем с ними. Ими движут звериные инстинкты. «Хочешь жить — подави другого». А ведь можно по-другому — ведь можно жить в мире добром, светлом и приятном. Но они, забыв от страха любые человечные формы общежития, ругают и клыкастят, мнут и раздрабливают то, что называется согласным общежитием, Господи! Как хочется вылечить этих обезумевших от собственных инстинктов зверей! Господи, как хочется вернуть им человеческий облик. Может быть, кратофилы всем нам даны в назидание — не быть такими. Очень бы хотелось запоясать эту червь, но боюсь, через это не сложится наше собственное развитие. Да будут славны инстинкты кратофилов, не пожалевших себя и дающих собой замечательный пример — как не надо жить.

Как приятно, как вольготно и успешно не любить собственных сограждан! Как приятно погружаться во тьму тобой же придуманных разочарований, как приятно стравливать и нелюбить ближних. Таков закон Князя тьмы. Этому он нас учил и этому, к сожалению, поклоняются массы существ, которые тщатся называть себя человеками. Нормальному и в голову не придет подсадить подлянку ближнему. Никогда ни один сознающий себя человек не сможет получить истинное удовольствие от неудовольствия другого. Они — могут! Они — платят душой, кровью телом за сей виртуальный договор.

Этот иноязычный термин переводится очень просто — «раздувание самости». Чем меньше человек, тем больше он тщится раздуть собственное эго. Оно никому не интересно, никому не приятно, никому не в кайф. Из-за боязни собственной неполноценности невыращенности и недозрелости боящийся сам себя страшится собственной идентичности. Повторяю, в это м проявляется одно из условий с другой стороны подписавшего договор — «Отдай мне душу, а я отдам тебе все». Ложь! Всякий зрелый человек понимает, что ничего Князь не дает. Хотя многие в это верят…

Никогда, никогда, никогда не просите больше того, что вы можете получить. И всегда, всегда, всегда удивляйтесь тому, что вы получили. Никогда вы не сможете получить больше того, чего вы достойны. В христианской аскетической дисциплине существует заветное слово — «прелесть». Как приятно осознавать белизну и яркость этого слова. И сколь неприятно понимать что, однокоренное слово — прельщение. Есть над чем задуматься. Прости меня, уважаемый читатель. Я напомню вам старый анекдот. Летела птичка. Залетела высоко и замерзла. Ледяным камушком упала на дорогу. Лошадь ее обосрала. Птица обогрелась. Ожила, высунулась и стала чирикать. Подошла лиса, обчистила и съела. Не всяк тот враг, кто тебя обосрет, не всяк тот друг, кто тебя из говна возьмет. А в общем-то мораль проста — попал в дерьмо, так не чирикай. Ребята, давайте повнимательнее относиться ко всем нашим искушениям, потому что рано или поздно они становятся искуплениями. А искупать свою вину никому не хочется.

Никому не повезло так, как Борису II. Борис II умудрился связать предроманскую и новейшую истории. Это же надо, Россия, что жила под Ураном, в который раз получила повторение в собственной истории: сейчас у нас Путин, а империю разрушил Распутин. Разница — 84 года, то бишь период обращения Урана. Но беда в том, что и одного, и второго играла камарилья. Кстати, к комарам это не имеет малейшего отношения. Если угодно, группа влияния, напрягатели и ожидатели сделали свое дело. Эту Землю никто никогда не любил. Ее херили, ее расхватывали все те, кому не лень. Но, честно говоря, получилось плохо. Заметьте, эту самую камарилью никто не имеет в виду: ни генпрокуратура, ни МВД, ни Интерпол. Славься, славься, наша камарилья!

Cтрах-то движет клеветой. И нельзя от него спрятаться и нельзя от этого закопаться. Беда в том, что страх руководит людьми, занимающихся клиентурой. Как приятно рассказать гадость о других. Как приятно почувствовать плохими не себя, а именно их. Но это похоже на яд. Это напоминает ссор, это достойно имеет наименование — грязь. Та самая, которую мы носим в собственной душе, но выливаем на других, но все это совершается в исполнении договора. Нет помогите договора с тем, что зарекал нас быть бесчеловечными, договора с тем, кто помешал быть самим собой. Договора с тем, кто прекратил наше собственное бытие…

Никогда не понять расщепленного человека, человека расщепившегося между собой и другими. Он не имеет опоры, он не имеет преткновения камня, к которому он должен придти он не имеет свободы выбора, а значит — не имеет выбора. И жалко и смешно одновременно. Путник — куда ты пойдешь? Кого ты найдешь, что обретешь. Ты же знаешь о том, что все в тебе двояко — любовь и смерть, преданность и предательство, сила и слабость, боль и страх, противодействие и поддача. Куда ты? С кем ты? Где ты? Я жалею тебя, путник. Путник без перил и без оконфутий.

Информация должна быть открытой, информация должна быть доступной. Компромат — квинтэссенция страха. Ошейник для глупого раба и материализация кармы. Кратофобы попросту это игнорируют, ибо ошейник сей — лишь для властолюбцев. Люди, которым не удалось распаковать и рассобачить собственную зависимость от родителей продолжают играть в игры зависимостей, взаимоненависти и взаимонелюбви. Компромат — это уродливое орудие социального управления. В основе своей имеющий страх и глупость. Подлинный кратофоб плевать хотел на любой компромат и не потому вовсе, что ничто надчеловеческое ему ни чуждо, а потому, что он не жаждет власти над людьми (что воистину ненаказуемо).

Адская смесь страха и жадности. Воистину в коррупции престранным образом сплавились все смертные грехи. Мало кто понимает, что морализаторскими убеждениями и увещеваниями мы ничего не достигнем. Потому что проблема заключается в болезни структуры управления. Пока мы не поймем, что чиновничья должность — не есть награда, но достойная воздолженствования особого таланта и управленческого призвания, — до тех пор мы не избавимся от коррупции.

Дело не в том, кто какие богатства на халяву накапливает — дай Бог богатства всякому умному и талантливому. Беда в том, что идет пробуксовка госаппарата. Который всяким разумным управленцам, менеджерам, предпринимателям может рассматривать не иначе как крах социального управления. Коррупция развращает общество в созидающих коррупцию, и лекарство от этого одно: тайное сделать явным, обнаружить все и однажды создать свободную конкуренцию меж самих коррупционеров. То-то будет пляска, то-то будет конкуренция, но самое главное заключается в том, что этот танец пойдет на пользу всем нам.

В основе ее лежит некоторое «кажется». Православные говорят «Когда кажется — креститься нужно». Не можно, не желательно, но именно нужно, то есть необходимо. В основе корысти как морально жупела лежит психологический дефект, именуемый дефицитарной мотивацией. Конечно, важно лечить все сразу — и болезни и зависть и корыстолюбие, но сколь трудно произвести сие в нищем обществе. Недостаточность по определению присуще всякому развитию. Всякий многообразен в жаждах обладания.

Однако мало кто из наших единоплеменников осознает тот банальный факт, что желаемое ими корысть должна была и остается результатом творческого отношения к жизни. Все завистники, мошенники и «экспроприаторы экспроприаторов» стоят у самих себя на пути. Они лишают себя радости открытий и радости обретений, они лишают себя радости изменения самих себя. Пусть у тебя «лимон», пусть у тебя есть почти все, кроме того, к сожалению «что нельзя купить за деньги». Купить можно общение, но невозможно купить дружбу, купить можно постель, но невозможно купить любовь, купить можно ученую степень и образование, но невозможно купить знание и умение работать. Своекорыстники ограничивают себя тем, что слишком узко и примитивно смотрят на мир. В этом мире можно все купить лишь ценой собственного труда!

«Уважаемые» бандиты, простите за откровенность, но ваше высокоорганизованное сообщество является аналогом Ада. Ваше неуважение к Закону (пусть он несовершенен) то есть развивающийся, позволяет нам, как вы все то считаете, заявить права на власть грубой силы. Помните древнее, еще доевангельское — «Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение». Пусть у вас нет оружия, нет «мобильника» со связями, в которых вас можно уличить, — поймите, вас очень легко «вычислить» по лицам. Расплата за закон неизбежна! Не за людской только, но за всеобщий.

Повторяю: «Вы — аналог ада, хотя бы потому, что в вашу субкультуру можно войти, но выйти из нее можно лишь ценой собственной жизни». А ведь среди вас много талантливых людей, замечательных организаторов и истинных изобретателей! В правоте этого я убеждаюсь хотя бы тем, что вы не просто выживаете, но развиваетесь, и кстати неплохо. Я понимаю то, что началось все это не от хорошей жизни. Многие и многое виновато в том, что любой герой из «улицы разбитых фонарей» имеет полное право назвать вас бандитами. Беда заключается в том, что бандиты платят дважды — и перед Законом, и перед Высшим Судьей.

Как известно, нет у человека ничего дороже, чем его собственный жизненный сок. Любой из нас с удивлением встречался с состоянием излития собственной крови. Боль и трепет. И странная радость вслед за ней. Это всегда таинственно, это всегда инициатично. Однако вернитесь к заглавию и подумайте. Кровь — очень дорогой материал, потому всегда на планете и идут войны, поэтому отсюда рождаются маньяки. Почему отсюда? Потому что изо всех из нас. Ее трудно излить, но легко поглотить. Всякий ритуал требовал главной платы — самотождественности. Всякий живущий на земле знает, что нет ничего дороже. Кровью братались. Всякая мама кричит: «Кровинушка моя». Проблема подписавших договор с Князем, заключается не в том, что они решились подписать этот договор, а в том, чем они его подписали… В известном смысле, можно сказать: «Ты подписал его самим собой…».

Как то великий БАБ всея Руси (он же Борис Абрамович Березовский) ответил журналисту задавшему вопрос о его собственном кукловодстве, простыми и честными словами: «Я руковожу лишь теми, кто готов к управлению и согласен подчиняться. Самостоятельные личности меня не интересуют». В данной ситуации о свободе даже и речь не заходит. Все управление совершается сверху, точнее, извините за откровение, снизу. Каждый из кратофилов, включившийся в сию акцию иерархической взаимозависимости, служит хозяину подземелья.

Да, это большой театр. Да, это колоссально значимое искусство, быть не самим собой. Только чем мы платим. Мы — становящиеся проводниками корыстных интересов иных, чуждых нам людей. Порой иным куклам везет, их кукловод добр, опытен и бережлив. Но часто ли это встречается?! Почему-то я сейчас вспомнил миниатюру «Пьеро» в театре истинного кукловода Филиппа Жеанти. Кукла вдруг обнаружила собственную привязанность к нитям, которые позволяли ее хозяину руководить ею… И стала обрывать эти нити… И оборвав последнюю, она упала, как всем показалось — умерла. А мне на концерте показалось, что Пьеро родился!

Можно назвать сие атрибутом кратофила. Сколько слез и болей, сколько надежд и разочарований. Сколько преступлений и ошибок погребено под масками, желающих властвовать. Обычно в расположении кратофила находится большой арсенал масок, к использованию которых он долго подготавливается, тренируется и примеряет к себе. Конечно, ролевая природа социального «я» подразумевает готовность к использованию арсенала масок, более того, социум готов принять лишь того, кто имеет массу масок. Беда заключается в том, что маски эти созидаются не самим человеком, но черным подписантом договора на крови.

Так или иначе, все мы вынуждены по факту рождению и факту деятельности приучаться жить в масках. Многие овладевают подлинным искусством использования этих масок, которые предлагаются их собственной социальной ролью. Выскочить из маскообразной жизни трудно. Многие считают, что вообще невозможно. Однако еще Константин Сергеевич Алексеев, в миру Станиславский, (в своей книге «Работа актера над собой») замечательнейшим образом описал путь актера к свободе. Чем искуснее человек использует маски, чем легче он им распоряжается, — тем меньше они распоряжаются им. Если Вы кратофил, Вы этой цитаты не поняли.

Как достали сегодняшние мастера в области политтехнологии! Сколь достали сегодняшние пиарщики и мастера создавать нечто из ничего. Главное чем обладает человек — это то, что он видит в зеркале, то есть самого себя. Главное чем должен поступиться претендент на ту или иную политическую должность — это отказаться от собственного лица. Воистину, Владыка тьмы помог своим подчиненным создать целое искусство обмана! Бабки и незамужние женщины боятся так какой-то черной магии, а ведь они видят ее каждодневно в телеэкранах.

Вам никогда не приходило в голову, что многие из нас являются примитивно управляемой толпой, управляемой этими самыми «мордоделами». Они играют на автоматизмах наших собственных стереотипах. Они используют наше желание обманываться, эксплуатируют нашу готовность потерять собственное лицо. Да поймите Вы хоть на секунду, уважаемые читатели, — мы обладаем лишь одной истинной собственностью: своим лицом — то есть самим собой. Честному, скромному и серьезному человеку «мордоделы» не нужны по определению. Он таков, каков он есть. Он программирует самого себя. Он за все отвечает сам, вне зависимости от пожелания окружающих. Ему не нужны «мордоделы», подделывающие его подлинный облик под нужды восхищающихся.

Это удивительная способность, точнее патологическая склонность махать после драки кулаками. Замечательный российский психолог Цезарь Петрович Короленко вслед за коллегами занимавшимися проблемой продуктивной психической деятельности, различал активное (творческое) и пассивное, компенсаторное (фантазии). В активно фантазийном процессе мы созидаем, строим и воссоздаем. В пассивном фантазийном действовании мы защищаемся от собственной неполноценности, идиаторно расписывая картину того, как нам хотелось бы поступить, — настроен тот, чего мы не смогли сделать.

О, великий, но, к сожалению, лишь нам доступный, лишь нами воображаемый реванш. Знаток поймет, что каждый из мстящих мысленно, а тем более внешне, поведенчески, попросту занимается черной магией. Ведь он медитативно привязывается к тому, что в прошлом по тем или иным причинам оказался сильнее его. Возможно, жертва мщения была не права. Возможно, ситуация сама эта не стоит и выеденного яйца. Возможно… Но мстящего это, к сожалению, не интересует. Он занимается самоотравлением, он мстит самому себе, пусть даже за действительные ошибки другого. Есть замечательный девиз, правоту коего не желает признавать всякий гордец: закон мировой пощады требует уничтожения гада. Да, это удивительное гармония между чинной мстительностью и необходимостью защитить других, которая единственная является оправданием насильственных действий по отношению к тому самому гаду.

Во всех святых учениях сказано: «Простивший — защищен!». Нужно научиться прощать, но без попустительства разносчикам хаоса, как-то само по себе пришло на ум легендарное сообщение о двух монахах, на мосту встретивших обидчика. Тот ударил служителя Церкви, согласно евангельским заветам монах подставил другую щеку, но когда его ударили по другой, он схватил в охапку обидчика и вдохновенно выбросил его в реку. Его сотоварищ воскликнул: «Как ты мог обидеть того, кто ударил тебя по правой щеке, ты должен был подставить левую». На что решившийся на действие свободы монах вполне резонно заметил: «В Евангелии не сказано, что этот идиот будет бить еще и по левой».

Это внутреннее постоянное настроение всякого кратофила. Ему все время кажется. Что он сражается за идею, хотя идеей является он сам. В какой приятный, но сколь болезненный самообман. Метафора огня адского очень просто переводится на язык психологии — костер страстей, желаний да вожделений. Я понимаю Джордано Бруно — согласно общекультурной легенде он положил жизнь во имя истины, хотя архивы инквизиции вполне убедительно доказывают то, что этот великий астроном и философ занимался магией по найму.

Мученичество и есть тот жупел, который висит над каждым кратофилом. Однако в отличие от мученических подвигов святого Серафима Саровского и того же отлученного от церкви Льва Николаевича, мученичество его необходимо лишь ему одному. Испокон века предуказано: «Не соделай другому того, чего не желаешь другому себе». Удивительно, как люди умудряются нарушать этот банальнейший, никем не возможный разрушиться либо отмениться «закон обмена».

В одном из советских кинофильмов, кажется «Тегеран-43», я услышал о замечательной классификации людей. Люди делятся на тех, кому неприятно видеть страдания ближнего, и на тех, кто наслаждается раскорячиванием в муках другого. Наш сегодняшний мир, кажется, свихнулся на страданиях, гонках и погромах. Чего стоит банальный бизнес-менеджмент персонала. Он говорит о том, что законно изменять свое лицо и говорить то, чего говорить ты не хочешь. Мученичество — атрибут кратофила, и общества, порожденного ему подобными.

Согласно величайшему душетерапевту современности Ролло Мэю, человек воистину распят в многомерном пространстве порожденным их самим противоречий. Это касается каждого из нас хотя бы потому, что никто из нас, «если только мы не Боги и не небожители», не может похвастаться отсутствием хаоса в собственной душевной жизни. Однако кратофилам напряженность присуще в замечательной мере. Они все время подозревают себя и других в нарушении договорных отношений (даже себе они не верят) памятуя о договоре с …

Потому-то весь сегодняшний мир сошел с ума на желании обучиться релаксации. Наиболее популярные публикации психократов сегодняшних дней посвящены искусству расслабиться и отпустить себя. Возможно, кому-то покажется, что я проецирую на читателя собственные проблемы. Скорее всего, это так. Всякая книга, всякая речь, обращенная к человеку и к воздуху, всякое письмо, пусть даже не отправленное, насыщено его создателем. Но та напряженность, которую «я имею удовольствие» ощущать в своих ближних, создает во мне некую фоновую тревогу, некое предчувствие страха. Некое ощущение неправедно зажатой силы.

Вы замечали, сколь закрыто и убого тело крутых, пусть даже спортсменов или качков. Вы замечали, как легко и просто общаться с человеком, тело которого живет его собственной жизнью. Его собственной — тела, а не человека. Мы не учимся быть в самих себе, нас никто не обучает искусству обращения с могуществами и прекрасностями своего телесного организма. Нам кажется, что мы — это не он. А зря.

Как-то ехал в троллейбусе, водитель которого, по-видимому, под влиянием свежего весеннего ветра, то и дело занимался сервисным информированием пассажиров о соприкосновениях с другими транспортными средствами, которые могли являться желанными объектами пересадки. Когда транспорт в городе ходит из рук вон плохо, такого рода информация была более чем ценной: «Внимание впереди 69 автобус. Желающие пересесть на него переместитесь к переднему выходу. Сзади приближается 21 троллейбус, просьба желающих пересесть на него перейти на заднюю площадку».

Сколь бы не было привычным признавать правоту экклезиаста в его сетованиях по поводу печалогенной функции мудрости, все же сам опыт человечества доказывает, что хорошее образование является одним из условий достижения счастья. Полноценная информация предоставляет возможность точнее соответствовать динамике развития ситуации, и в этом смысле оказывается ключом в достижении гармонии. В конце концов, сам Гаутама называл невежество причиной всех людских страданий.

Если вернуться к названию настоящей главы («Кровь для подписи»), то кратофилы обильно снабжаются черным подписантом рокового договора внешней, суетной напускной ученостью. Им нравиться кичиться своей мнимой осведомленностью о многом, что лишь закрывает их от необходимых для дальнейшего развития познаний. Беда в том, что учиться то они и не умеют.

Для того, чтобы успешно учиться, необходимо встать в позицию ученика, то есть смирить гордыню, преклонив колено перед тем, от кого предполагается получение нового жизненного знания. Вспомните к/ф «Непобедимый», повествующий об удивительной судьбе создателя системы самозащиты без оружия Харлампиева: «Учитель, кости мои, но мясо твое!».

Великий борец-ученый стал знаменитым собирателем всевозможных приемов самозащиты и тактик ведения рукопашного боя именно благодаря тому, что он умел подчиняться, умел учиться. Это не делало его слабым, но позволяло быть восприимчивым и растущим. Вспоминаются слова Лао-Цзы: «Слабое побеждает сильное, гибкое сохраняется там, где твердое ломается». Да-да, кратофилы не только не любят, но и не умеют учиться, прежде всего, потому, что им даже в голову не приходит мысль об усмирении их собственной гордыни. Ведь именно последнее им кажется наиболее ценным приобретением и значимым достижением, хотя именно она растлевает их организм и разлагает их душу…

Подозрительность психологически обоюдоостра. Она разрушает не только взаимопонимание и снижает шансы на достижение эффективного сотрудничества, но и оборачивается против самого человека, не доверяющего другим. Он словно закукливается в кокон защит и оград. Он испытывает страх перед собственным развитием. Он проявляет какую-то старческую (сатурнианскую) неготовность к восприятию нового и нежелание принимать на себя ответственность за такое рискованное предприятие, как встреча с иным, непознанным.

Недоверие не только приводит к параличу коммуникаций, результатом чего оказывается огульное игнорирование всевозможных ресурсов и развал рабочей команды. Недоверие приводит к неуверенности в самом себе, к опасению перед возможными несовершенствами собственных стратегий и видений. Инстинктивное стремление к самоукреплению и защите от внешних вторжений неизбежно приводит к догматизации, застреванию и окостеневанию. В то время как логика жизненного процесса требует бдительности, а не опасливости; осторожности, но не боязливости; аккуратности, но не отказа от действия.

Синоним склонности к насилию не только над окружающими и происходящим, но и над самим собой. Нетерпимость характеризуется привычкой к импульсивно возникающим конфронтациям и тягостным ощущением не только отделенности от многого в этом мире, но и разделенности внутренней, какой-то непостижимо болезненной сегментированности, расщепленности собственной натуры. Нетерпимость — это всегда предварение самоизоляции, увертюра к какофонии отказа от возможности развития. Опыт «железного занавеса» неоспоримо доказал всем нам правоту второго начала термодинамики, гласящего о том, что в закрытых системах энтропия (дезорганизация, хаотизация, разрушение) неумолимо нарастает.

Антонимом нетерпимости является вмещение как психологическая готовность к сознательному отказу от импульсивного психозащитного отрицательства и согласие на усердное преодоление собственной ограниченности.

Подобно сиамскому близнецу неизбежно сопутствует инфантилизму. Сколь бы тщательно и глубоко он ни запрятывался человеком в складки внешне респектабельных и одобряемых социумом поведенческих одежд. Единственным источником обидчивости является гордость, и порождаемая ею амбициозность. Обидчивость родственна хроническому обвинению мира в несовершенствах, то есть несоответствиях реальности собственной искаженной модели желаемой действительности. Но ведь правдой оскорбить нельзя.

Разумеется, неадекватная самооценка провоцирует образование своего рода больных мозолей, на которые внешней мир так и норовит надавить. Однако в этом есть некий диагностический смысл, предваряющей мистерию самоисцеления. Души большинства из нас имеют большие и малые трещины, в пространстве которых мы весьма уязвимы. Однако именно через трещины эти пробиваются ростки нас самих новых. В каком-то смысле наиболее целесообразно прибегать к парадоксальной антизащите: смиренно принимать все указания жизни о собственных несовершенствах, для того, чтобы их исправлять.

Психопатологически проблема развития обиды, как в каждом конкретном случае, так и в становлении характера, заключается в том, что в глубине души обижающийся согласен со своим обидчиком в отношении собственных несовершенств. Однако признавать этого он не желает, а потому вступать в конфронтацию с конкретным собеседником, но и с самим собой, умудряясь в мгновение ока разочароваться во всем белом свете. От обид необходимо учиться избавляться хотя бы из чисто медицинских соображений, так как обида бередит тело и неволит энергию, питающие ткани и органы. В конце концов, надлежит понять, что любая эмоционально переживаемая обида является прямым результатом нарушений самовосприятия и искажения самого себя и мира. Обида — болевой сигнал о возможной дезинтеграции, нарастание которой может привести к развитию самых, что ни на есть серьезных заболеваний и души и тела.

Речь идет не только о символическом синониме компульсивных навязчивых состояний тех, кто хоть единожды присутствовал в храме при отчитке, не нужно убеждать, как минимум, во внешнем могуществе темных одержателей. Как бы там ни было, разные люди одержимы различными тварями, типы которых могут быть соотнесены с семью смертными грехами. Для одержимого человека характерны не только неукротимая тяга к саморазрушению и сокрушению всего и вся, не только вопиющая поведенческая неадекватность, определяемая разгулом страстей и буйством самозащит, но иллюзия свободы поведения. Всякий истинный раб Божий непрестанно напоминает себе о величайшем из нравственных императивов — «Да будет воля Твоя». Всякий же одержимый тонкими духами, реально находясь во власти самоактивных страстей, захвативших его тело и разум, искренно убежден в полноте свободы, коей он якобы обладает. Это то и мешает ему обратиться за помощью к людям свободным от одержания и руководимым Святым Духом. Это даже не позволяет ему более или менее критически отнестись к самому себе. Кстати, все это не мешает окружающим при малейшем внимании к речам и поведению одержимого практически безошибочно и сразу определять ему соответствующий диагноз.

Наряду с молитвой и всесторонней нравственной дисциплиной, важнейшей панацеей против одержаний является дисциплинированное и терпеливое прекращение самовольной деятельности. Это не только сидение в Дза-дзен («сидеть спокойно, ничего не делая»). Это и действие, воспринимаемое как внешне обратное, но по плодам своим не менее целительное: епитимья. Любимый труд, радующее занятие, приемлемая работа — но в очень большом размере и в немалой длительности, смиренно и терпеливо. Движущие страстями бесы на дух не переносят терпеливо трудящегося человека — и вскоре вынуждены уступить место Голубю.

Что-то вроде общеизвестного «этого не может быть потому, что этого не может быть никогда». Примитивнейший психологический феномен, глубоко иррациональный по сути своей. Он может быть назван примитивнейшим, но от того не менее мучительным, издевательством козлоногого подписанта над жадным дураком, умудрившимся скрепить роковой контракт собственной кровью. Отрицательство всегда очень активно, так или иначе, оно связано с поддержанием эмоционально насыщенного образа врага, символизирующего все опасное, вредное и неправильное. В отрицательстве не просто проявляется психологическое бескультурье и элементарное уважение к реальности. Отрицательство есть вернейший признак безбожия. Человек не укреплен Благодатью, а потому он слишком слаб разумом для того, чтобы медитативно обозреть целостное полотно жизни. От того он расщепляется внутренне, одновременно раскалывая все в мироздании на истинное и ложное, полезное и вредное, приятное и опасное. Разумеется, все отрицаемое им он не просто отвергает как имеющее право на существование, то есть фактически провозглашает необходимость его уничтожение. Он активно борется и сражается с неугодным и неприемлемым. Он сопротивляется всему тому, что определено им как неправое, изо всех сил, даже не силясь усмотреть тот очевиднейший факт, что само по себе сопротивление нежелательному состоянию или неприемлемому явлению лишь только усиливает их. Поэтому отрицательство может быть понято как болезнь разума, коренящееся в неспособности человека принимать бытие во всей его симфоничности и целостности.

Определение говорит само за себя — квазиразумность, псевдосознательность, ложная ориентация. Вообще-то человеку свойственно ошибаться. Дело не в совершении ошибок, но в усвоении опыта исправления их. Всякая саморазвивающаяся система, так или иначе, на каждом шагу сталкивается с теми или иными отклонениями, преодолевая которые, она собственно, и развивается. Используя терминологию Карлоса Кастанеды, параноидальное состояние можно определить как сверхтвердый и самосохраняющийся искаженный тональ. Параноик самодостаточен, он непрестанно занят самооправдательными доказательствами собственной правоты. Сколь бы бредовым, то есть ошибочным в своей основе ни был его прогноз и планы предполагаемых действий, они непременно обречены на самоосуществление. Паранойя — это застывшая болезнь контуров управления, гиперрассудочная индивидуальная схоластическая система, вычурное, псевдоразумное толкование реальности, самодостаточная, а потому не нуждающаяся в подтверждениях практическими проверками. В основе паранойяльного видения себя и действительности всегда лежит психологический выигрыш — в независимости от того, царствующий он или преследуемый, параноик все-таки остается именно Наполеоном. Сколь парадоксальным то ни показалось, но горделивое нежелание учиться, то есть сотрудничать с миром и непрестанно перепроверять собственные предположения, в основе своей паранояльна. И гордец-богоборец, и клинический параноик чаще всего настолько заняты укреплением собственного мировидения и погружены в сражения с реальностью, что сил и внимания на легкость и принужденность у них попросту не остается. Такие люди почти всегда обделены элементарным чувством юмора. Они разучились относиться к самим себе, любимым и великим, с естественной иронией. Один из величайших сюрреалистов планеты Сальвадор Дали называл парадигму своего художественного мира «паранойя-критическим методом». По-моему он просто иронизировал над застывшими догмами восприятия и слегка посмеивался над присущей владыкам и их приспешникам серьезностью, тем самым привнося в нашу жизнь освежающую легкость и животворную непринужденность.

Изъяны, недоделки, брак. Святой Серафим Саровский любил повторять о необходимости проявления любви к самому человеку, но сохранению ненависти к одолевающим его порокам. Если взглянуть на эту тему попристальней, то любые недоработки и бесконтрольности в человеке на деле окажутся пытками и пыточками, причудливое совокупность которых создает этакий индивидуальный адик. Тема эта связана с проблемами одержимости и самопотакания. Не будем понимать под пороком то, что по тем или иным причинам признается таковым массовым социальным сознанием, оценки которого по большей части носят мстительно морализаторский и иррационально невротический характер. Порок — это то, что мешает конкретному человеку развиваться, наслаждаясь жизнью. Зигмунд Фрейд определял психическое здоровье как умение плодотворно трудиться и свободно любить. Пороки как раз ограничивают возможности творческого труда и полноценных межчеловеческий взаимоотношений. Беда в том, что многими носителями неполноты собственная частичность и ущербность по глупости воспринимаются как признаки силы и свидетельства жизнелюбия. На деле же любая ущербность и всякая бесконтрольность — это продукты слабости, но не порождения силы. Самодисциплина, проявляющаяся как сознательное самоуправление и радостное спокойствие, требует известной энергии. Гармония разума и тела, равновесие желаний и поступков, взаимосоответствие мыслей и переживаний — все они являются естественным результатом внутренней работы, направленной на поддержание в самом себе микрокосмического порядка, на самосозидание. Пороки же и страсти, внешне шумные и внутренне бурные, любят заявлять о себе как о проявлениях силы, каковыми на деле они никоим образом не являются. В их основе лежит страх перед жизнью и боязнь человека перед собственной несостоятельностью. Люди, управляемые пороками, с годами все чаще и глубже становятся невыносимыми для самих себя. Их выматывает непрестанная жажда, сопровождаемая мучительным ощущением нехватки чего-либо. Всякому из нас ведомо, сколь мучителен может быть голод и недостаток воздуха для дыхания. Но ничем не обоснованное ощущение любви или жажды власти — это во сто крат мучительней и абсолютно бессмысленно. У человека всегда есть то, в чем он действительно нуждается. Человек всегда находится там, где ему следует находиться. Человек всегда контактирует с теми, с кем он может и должен контактировать. Лишь глубоко и ясно осознав имеющееся положение дел, мы обретаем право без суеты и напряжений задуматься над возможностью изменить существующее положение дел в ту или иную сторону — в интересах не только самих себя, но и всего и вся.

Главное заболевание поражающее всех без исключения кратофилов, вне зависимости от их внешней крутости и динамизма самой деятельсноти. Разные люди потакают себе в разном и по разному, однако принцип один — упрямое игнорирование сигналов ситуации тем или иным образом указывающих на несовершенство действий, восприятий и пониманий. Этакое «авось, пронесет». Отношение кратофила с реальностью выстраивается по принципу «вся рота идет не в ногу, один старшина в ногу». В самопотакании реализуется пагубная страсть к ослаблению и саморазрушению, что-то вроде известно позиции импотента — «не могу — значит, не хочу». Скрытый бес отказа от самоидентичности, проявляемый в самопотакании являет собой оборотную сторону осуждательства и критиканства, агрессивно направляемых на окружение. Кратофил науськивает сам себя на отказ на использование новых возможностей, то есть фактически на ограничение своей способности к развитию. Самопотакание иногда кажется удобным, однако ни к чему кроме разрушений не ведет. Заметим, что подлинная сила в самопотаканиях не нуждается. Кстати, в большинстве случаев, потакание самому себе неразрывно связано с потаканием другим в их собственных слабостях. Мы разрешаем другим упорствовать в несовершенствах, подсознательно рассчитывая на то, что и они нам не помешают лениться. Беда только в том, что леность и умирание синонимы.

Всякая измена имеет свою уникальную историю падения. Падение в самом что ни на есть термодинамическом смысле — саморазрушении, нарастании энтропии, дезорганизация, ведущая к власти хаоса. Предательство по-видимому является высшим из всех мыслимых и возможных преступлений человеческих. Сколь бы усердно ни оправдывалась оно мудрствующим рассудком, в конечном итоге не один живой разум признать обоснованность таких оправданий не может. Предательство опасно тем, что оно разрушает саму ткань отношений и значит и самой жизни, питаемой ими. В предательстве проявляется преступная слабость — слабость допущенная, на укоренение каковой индивидуум дает свое сознательное согласие. Предательство неизменно разламывает траектории возможных наилучших свершений, хаотизирует прогнозы и лишает не только самого предателя и преданного им, но и многих других лучших возможностей развития. Предательство всегда рано или поздно кристаллизуется в ничем не купируемых самообвинениях, нередко приводящих к суицидальным действиям. Главная же тягота предателя заключается в том, что подспудно осознавая реальность совершенного им преступления, он все больше и больше ненавидит самого себя, проецируя это неприятие на других и все происходящее. Единственное, что может служить облегчением предателю так это факт повсеместного присутствия благодати. Любое, даже самое тяжкое предательство может быть искуплено. Но свершиться это искупление может лишь при известном нравственном усилии самого разрушителя мировых законов.

Родная сестра гордости, скрывающая себя за пологом банальной проекции. Михаил Жванецкий как-то пошутил на тему психопатологии презрения: «Чего хочется тому, кто забрался на самый верх? Плюнуть вниз!». Отвратно приятное состояние! Этимологию слова предлагает два варианта толкования термина- то ли желание смотреть поверх головы, то ли вообще нехотение взглянуть. Есть свидетельство о древней Ессейской притчи, написание которой не дошло до наших дней: «Учитель Христос, проходя с учениками, проходя по Синайской пустыни, натолкнулся на дохлую собаку. — Сколь омерзительна она, — воскликнули ученики. — Сколь зловонна и тлетворна. — Жаль, что я не научил Вас главному — умению видеть хорошее: посмотрите, сколь белоснежны ее зубы». Кому-то, возможно, покажется это назидание, поучением или руководительством. Антиподом презрения испокон века является прощение.

Это мучительная неискренность, приносящая всякому претворяющемуся лишь потерю его собственного лица. Выигрыш иллюзорен, ибо ты лишь кажешься себе хитрее всех остальных. Притворяющийся подобен имитирующим чудеса фокуснику и мимикрирующим животным. Он непрестанно напряжен и внутренне дезориентирован. В результате он теряет друзей, любимых, заполучая лишь ненависть к самому себе. Это словно колесо, служащее основанием колесования: и хотел бы сказать, да не знаю о чем. Вот такую нехитрую, но весьма болезненную пытку выдумываем мы себе сами…

Вспомните о том, сколь надежна защита страуса углубившего голову в песок. Таковы многие из нас, закрывающиеся от сомнений и самим себе запрещающие самопознание. Мы не просто стагнируем собственное развитие — мы непрестанно вопием о желании внимания, заботы и ухода. Тем самым мы себя обессиливаем и лишаем гибкости. «Я не такой! Это относится не ко мне! Я мог бы сделать по другому, если бы не…» — таковы обычные лозунги людей, погрязших в психозащитах. Всякая защита необходима лишь слабому, лишь неуверенному в себе, расслабленному, да развинченному. Зрелый, смелый сильный человек в защитах не нуждается. Он знает, чего он воистину стоит, а потому готов защитить собственное достоинство, пусть даже ценой иллюзорных потерь. По-моему, излишне часто прибегающие к самозащитам, нуждаются если не в священнике, то как минимум, в психоаналитике.

Действительно заслуженный результат нарушения законов жизни. Хотите верьте, хотите нет, но кратофил психически болен всегда. Это проявляется в ошибках его поведения, в огрехах восприятия им самого себя и окружающего мира, в конце концов, в искажениях общей картины мировидения. У психиатров существует главный критерий оценки глубины патологии — «Пациент не критичен к собственному состоянию». Как бы мы не относились к психиатрам, к их психорепрессивной службе, по крайней мере, в этом они правы. Тем самым они констатируют неэффективность самоуправления, которое зиждется на принятии во внимание сигналов обратной связи. Беда не только в том, что мозги набекрень. Беда в том, что всякая действительная психопатология рано или поздно кристаллизируется в патологию телесную. Может быть, хоть этого испугаются те, кто спешат скрепить предстоящий договор.

Нравственно здоровый человек отличается от законченного кратофила ясным пониманием того, что любое разделение в принципе сугубо условно. Жизнь опасается непроницаемости и несовместима с закрытостью. Для поддержания и развития живого процесса необходима не одна лишь внешняя интеграция, но и непрестанно разворачивающиеся процесс взаимопроникновения и взаимообмена. Кратофил же в известном смысле питается разделениями, отталкивается от них и цепляется, в надежде удержаться на плаву в потоке жизни, благодаря их иллюзорной устойчивости и мнимой надежности. Специалистам в области термодинамики известно, что в закрытых системах происходит неизбежное нарастание хаотичности и деструктивности. Живое же, открытое и доступное, как свидетельствуют данные современной биологии основано на полупроницаемых мембранах, как в метафорическом, так и в сугубо физическом смысле. Разумеется, границы эти контролируются, но сама система остается открытой. Беда кратофила заключается в том, что уповая на кажущуюся реальность разделений, основывающихся на различии титулов властных полномочий и имущественных возможностей кратофил незаметным для себя образом замуровывается в этих границах подобно древнющей мухе в капельке янтаря.

Стремление к ним прибегнуть всегда является первейшим знаком неумения управлять. Психологическим источником любого насильственного давления, как на окружающее, так и на самого себя, является страх перед вероятной утратой контроля. Скрытый садомазохизм присущий кратофилам проявляется в желании последних оправдать необходимость репрессий тем или иным путем, пусть даже они соглашаются рассматривать насилие как вполне допустимую дурную привычку. В большинстве случаев, необходимость в репрессиях списывается на независящие от воли самого человека внешние условия и ситуационные обстоятельства. Это — великая неправда. На самом деле непрестанное, пусть даже малоосознаваемое памятование о когда-то подписанном договоре, неизбежно приводит к автоматическому подавлению страха перед угрозой расплаты и боязни упустить возможное. Даже само удовольствие, вне зависимости от характера и количеств испытываемых внешних наслаждений начинает рассматриваться как сугубо греховное и препятствующее бессмысленному карьерному и силовому росту. Такое самоподавление, такая самобоязнь и начинают тиражироваться вовне в форме усиленно оправдываемых репрессий. В конце концов, частота прибегания руководителя к жестким давлениям на подчиненных и обстоятельства обратно пропорционально уровню его культурности. Склонность к насилию может быть понята как следствие банальной неразвитости рано или поздно ведущей к деградации человека, вне зависимости от его личных способностей и занимаемого положения.

Нечто противоположное самосозиданию, которое может рассматриваться как наиболее точный синоним жизни как таковой. Один из известных белорусских валеологов И.П. Булько как-то в частной беседе заметил: «Стратегии здравоохранения укоренены в страхе перед болезнью. Логика здравосозидания основана на бескорыстной экзистенциальной любви к здоровью как полноте жизни». Проявления тех или иных потуг к саморазрушению, которые может самым различным образом, от повышенной склонности к нечастным случаям до продолжения губительной приверженности к курению, могут рассматриваться как импульсы ненависти к самому себе и навязчивая склонность к неприятию жизни как таковой. Саморазрушение можно рассматривать как неуважение к реальности себя самого. Оно редко осознается как преступление против жизни, хотя чаще всего им и приходится расплачиваться за компульсивное стремление во что бы то ни стало «быть самым-самым-самым».

Это, ты столь желанная, опасная, тревогой пахнущая и долгожданная, никогда всерьез ты не интересуешь пленника твоих тенет. Тебе рано или поздно поклонялись все цари или государи. Тебя страшились млад и стар, безденежные и богачи. Смерть, ты всегда у нас перед глазами. Без тебя мы не умеем совершать шаги свои бренные по бренной почве любви и созидания. Ты всегда нас подгоняешь, смерть. «Доктор, я умру?... — Конечно!!!». В этом вся тщетность упованиям, в этом вся иллюзорность того, зачем мы бежим. Мы стреножены! Мы можем сказать даже самим себе слова правды — все мы смертны! И чем дальше мы пытаемся бежать от смерти, чем большего иго ее мы пытаемся избежать, тем больше становимся мы ее невольниками. Кратофобу все равно — любить и быть не любимым, замечать и не быть замеченным, геройствовать и пройти мимо газетных страниц и журнальных статей. Спасибо смерти. Всему этому ты научила нас. Чем чаще мы оглядываемся мы на тебя, тем серьезней мы относимся к тому, что мы делаем.

Вообще-то одной из самых ярких чистых и высоких понятий в земледельческом обществе было слово «страда», всеобщая работа, любовь и усердие, сила и радость. Что же такое произошло со всеми нами, что корень слова этого лег в основание тоски и уныния, слабости и сетований. Страдать значит работать, верить в себя, искать, терять, — и вновь находить! Страдание, как его переживает человек в отсутствие любимой, в отсутствие надежд, является мерилом его — человека. Вспомните Высоцкого — «Если сразу раскис и вниз». Бог не по силам креста не дает!

Атрибут душевного состояния каждого из тех, кто подписал договор с козлоногим. С этого момента он готов давить и раздавливать всех иных и слева, и справа. Вызывает сожаление лишь то, что покоя то в душе нет. Я много раз встречался с подписантами черного договора. И ни у кого из них в глазах не было не то что радости, даже надежды! Они стали рабами страха. Им кажется, что в самих себе и надлежащем окружении они обрели свободу. Ложь! Ткните любым вопросом в любое из того, во что они якобы верят, — и прах рассыплется, самовозгорится и истлеет. Страх — вот что питает всякое преступление и всякое бездействие. У каждого страх свой. Кто-то боится покаяться. Кто-то боится чужой крыши. Кто-то просто боится. Помните, был замечательный фильм «Любимая женщина Механика Гаврилова». Если Вам когда-то покажется страшным то, что происходит меж вами и другими, если вам захочется струсить перед разбушевавшимся давлением обстоятельств, в конце концов, если вам будет попросту страшно — вспомните, как менты выводили его из УАЗика; вспомните, как она, сильная и верная, плакала навстречу ему, и тогда развеется любой страх. А заодно исчезнут все границы возможного.

Сегодняшняя жизнь стала поразительно и интенсивной и напряженной, суетливой и заполненной, насыщенной, если не сказать забитой всевозможными событиями и решениями. Стресс переводится как напряжение, бороться с которым большинству современников приходится с не меньшим трудом, чем заниматься обустроением собственной жизни. Любопытно, но согласно медико-психологическим исследованиям наиболее патогенные состояния хронического стресса связанные как раз с перечнем состояний, определяющих феномен кратофилии. Обида на начальника, злость на подчиненного, страх перед собственным будущим, ужас перед совершением неправильного действия или боязнь недополучить причитающееся — именно таковы основные источники стресса, этого воистину убивающего напряжения. Наши современники — очень странные люди. Вместо того, чтобы поразмыслить над указанными психологическими источниками перенапряжений жизни и основательно разобраться с каждым из них, они тратят уйму времени и средств на всякого рода психоаналитические сеансы и собеседования с терапевтами. Однако, «оттянувшись» таким образом, они охотно возвращаются в будоражащую гущу событий и вновь начинают пресловутые «гонки по вертикали». Так что расплачиваться за широкое социальное признание и достижение высокого материального благополучия, которые неизменно подразумеваются договором с Гистургом, приходится в самом, что ни на есть буквальном смысле собственной кровью, то есть телесным благополучием.

Внимательному наблюдателю профессиональный кратофил неизменно увидится в виде испорченного робота, чем активнее, результативнее и интенсивнее становится существование кратофила, тем чаще в его жизни проявляются те или иные элементы неадекватного поведения, этакие сумасшедшинки. Происходит это в результате износа механизмов самоуправления и нарушения функционирования психоэтических контуров регуляции. Разумеется, не все, но очень и очень многие кратофилы рано или поздно утрачивают контроль над собственными инстинктами и совершенно непонятным образом проявляют поразительную жажду деструкции и тягу к саморазрушению. Не следует смешивать истинный духовный кризис и банально нервно-психический срыв. Первый предвещает взлет пониманий и расторжение договора, второй же оказывается трагическим актом конечного расчета по ранее выданным векселям.

Как приятно попытаться убежать от угнездившегося в глубинах души ужаса перед собственной слабостью и зависимостью, наводя ужас на окружающих. Главный психологический выигрыш всякого рода террористов и маньяков заключается вовсе не в достижении ими каких-либо конкретных политических или экономических целей. Главное удовольствие террориста — навести ужас на все население, держать в страхе безвестности и угрозы ни в чем не повинных людей, фактически упиваться собственной властью над ними. Чем больнее душа террориста, тем обширнее масштаб его дьяволотворческой деятельности. Он становится наркотически зависим от предвкушения грядущего убийства. И от гарантии собственной анонимности. Совсем уж пристукнутые бомбометатели настолько ненавидят себя и мир, что предпочитают сгореть в пламени размещенных на их цели фугасов. Как приятно и соблазнительно исподтишка, сумбурно и злорадно сообщить в какую-либо редакцию о собственном авторстве теракта. Как приятно все это приготавливать и осуществлять, последовательно углубляться в детали предстоящего убийства и обсуждать с единомышленниками ожидаемые реакции будущих жертв. Терроризм — вовсе не явление социально-политическое. Терроризм психоэтически укоренен в извращенной кратофилии и по сути дела является сугубо психиатрическим феноменом.

Предполагает не столько пребывание в жизни, сколько маловосприимчивое следование через нее. В отличие от созидательного, конструктивного гипноза, используемого современными недирективными психотерапевтами, в контексте настоящей работы транс определяется как полусонная роботность, как состояние пустое и не творческое. В большинстве случаев кратофилы терпеть не могут взгляда в упор. Сосредотачивая все силы и внимание на избранном направлении контакта с миром, они фактически избегают ясности восприятия, что-то вроде небезызвестного анекдота про женщину, которая любила произносить равнодушный девиз: «ну и что!». Ее не удивила даже присутствие мертвой лошади в собственной ванне, с немалыми усилиями притащенной туда ее мужем с целью хоть как-то пробудить ее восприятие и призвать к обращению ее внимание на его самого. В этом отношении полной противоположностью описанному выше бесчувствию и равнодушию является состояние, в котором создаются и воспринимаются общеизвестные японские трехстишья. В данном случае речь идет о некоторой особой пустотности сознания, обеспечивающей высокую ясность переживаний и чувствования. Однако достичь такого высокого состояния спонтанной внутренней упорядоченности можно, лишь перестав насиловать самого себя стремлением любой ценой выполнить каждый из пунктов договора с предельной эффективностью. Это приводит к внутренней неразберихе и психической жесткости, которой неизбежно вызывают трансоподобные углубления во внутреннюю болтанку.

Как уже было сказано выше, даже при бурной суете разговоров и деятельностей кратофил непрестанно испытывает что-то вроде «эстетической отдышки», не располагая необходимым покоем и самодостаточностью без которых и речи быть не может о подлинной полноте ощущений. В той или иной степени властолюбец, сколь бы самому себе и поверхностно разглядывающим его другим он не кажется, теме не менее, всегда в той или иной степени он находится в угнетенном состоянии. Сами обстоятельства оказывают на него невыносимый прессинг хотя бы ввиду того, что он им упорно и агрессивно сопротивляется. Из-за привычного подавления действительных желаний и отказа от глубинного исследования самого себя, презрительно именуемого кратофилами «бесплодным самокопанием» он вынужден механизировать поток своих мыслей и использовать жесткие стереотипы привычного реагирования. Он все разделяет на важное и несерьезное, а потому не в состоянии воспринимать жизнь в ее целостности. Он крайне невнимателен к маленьким радостям жизни — его интересует только одно, огромное и нес чем не сравнимое: Власть. Стремление к ней, родимой, он называет по разному — желанием помочь миру развиваться, движением к самореализации, жаждой счастья. Хотя на деле его неумение расслабиться и оказаться самим собой, без масок и поз, как раз и являются результатом его неустанной угнетенности. Буднями, неосознанно воспринимающимися как бренные тяготы. Как-то Анатолий Цеденович Гармаев, замечательный православный психолог, в одном из своих публичных сообщений рассказал о своей встрече с участниками одного из конкурсов красоты за кулисами, вне подиума: «Вы бы видели их искаженные напряжением лица! Вы бы видели печать страха, отметившую глаза. Вы бы видели уродливость их «естественных» улыбок и завистливо-гневные взгляды, которые они время от времени метали друг в друга! Воистину это была война всех против всех. Правда, я так не смог понять, ради чего они ее вели!» Кстати, так называемый высокодуховный кратофил — лукавая выдумка киношников, в чем то схожая с продовольственными демонстрациями «Кубанских казаков» и т.п. Конечно, есть более или мене угнетенные властолюбцы. Во многом это зависит от индивидуальных особенностей психики. Многое определяется избранной сферой деятельности. Конечно, бригадир бойцов, обслуживающих ту или иную криминальную крышу, выглядит несколько иначе, нежели парламентарий или директор школы. Но все же нечто общее присуще им всем — более или менее хорошо скрываемая угнетенность и определяемая ею неудовлетворенность собственной жизнью, которую они скрывают от самих себя.

Льстивое и неискреннее стремление угодить всем тем вышестоящим, от которых ты зависишь, на деле оказывается проявлением важнейшего в жизни кратофила рабства — стремлении услужить Князю мира сего. В сообществах обезьян антропоидов, как и в стадах многих хищников, нормой выяснения иерархических отношений между особями является способность одного «опустить» другого. Угодничество фантастично тем, что движимо внутренним желанием вышестоящего упредительно сделать своего начальника хоть в чем-то психологически обязанным. Угодничество вовсе не вызвано давлением сверху. Оно может быть определено как потакание своим собственным слабостям. Угодник получает импульс, изнутри проистекающий из ощущения необходимости служить главному хозяину, который взамен на это что-то там понаписывал в пресловутом договоре. Угодничество есть подлинное отрицание собственного достоинства, состояние глубочайшей несвободы, практика подавления собственной совести. Это не просто болезненное состояние, оно абсолютно вынужденно, хотя и мотивируется изнутри. Так понимаемое угодничество есть вернейший аналог самой смерти.

Над всяким кратофилом нависает непрестанно, а потому охотно используется им самим для достижения желаемых целей. Полноты состояние угрожания достигает в криминальных структурах и правоохранительных органах — угроза потери, угроза боли, угроза недополучения необходимого. Угроза есть предлагание другому по его собственной воле пережить состояние страха. Угроза есть выведение ближнего из жизнетворческого уравновешенного состояния. Но тайна угрозы как раз заключается в том, что более всего стремится угрожать тот, кто ощущает свой собственный внутренний страх, продиктованный самим черным подписантом. Возможно, именно осознание этой оборотной стороны состояния угрожающего для многих окажется достаточно эффективной защитой против навязываемой внешним насильником предгрозовой подавленности. Самое неприятная из угроз — это угроза будущему благополучию, то есть самому будущему. Речь идет о пресловутом «откладывании средств на черный день». В связи с этим следует почаще вспомнить евангельское «даст Бог день, даст Бог и пищу». И еще — никогда не забывайте о том, что так или иначе угрожая другим, мы, прежде всего, пугаем самих себя.

В разные моменты жизни кратофила ему приходится платить унижениями всех видов и форм. Не следует смешивать рабское следование чужой воле и необходимость идти наперекор собственной совести с истинным смирением, сознательным и свободным, которое есть усердный труд ученичества и признак готовности к добровольно принимаемому на себя обету служения. Унижение — штука всегда принудительная, насильственная, нежеланная и противная глубинным настроениям души. Унижение есть умаление натуры человеческой, преисполненной страха и неверия в собственное бытие. Особо тонкая форма проявления унижения оказывается оборотной стороной гордыни — общеизвестное уничижение паче гордости, при котором служение сатанократам происходит в особенно извращенной форме. Как-то довелось познакомиться с мнением известной исполнительницы авторской песни Вероники Долиной относительно взаимоотношения художника и власти. Она столь жестко обнажила этот вопрос, что стало как-то не по себе: «Единственным средством противостояния самодовольной и насильственно действующей власти является культурность, внутренняя свобода каждого из нас, называй ее любовью, независимостью, смирением или самопожертвованием. Никакие оппозиционные политики никогда ничего путного не сотворят — рано или поздно они придут к сговору с узурпаторами или сами успешно переродятся в таковых. Попробуйте сегодняшним французам навязать авторитарную власть — им не придется долго думать перед тем, как всей страной выйти на баррикады. Они воспитаны в свободе, а потому обладают должным иммунитетом внутренней культурности. Но если народ терпит своего маленького идола, соглашается из страха или ложных надежд вновь проголосовать за него, а после с горечью осуждает того или иного назначенного диктатором чиновника, — это лукавство высшей степени. Еще дедушка Крылов посоветовал всем нам не пенять на зеркало. Пока в народе нет внутренней культуры, пока мы все не развили в себе страстное желание быть достойными свободы, мы никогда ее не обретем, сколь бы шумной и бурной ни была деятельности оппозиционных политиков. Свой образ жизни народ выбирает сам — по образу своей мысли». Не правда ли, есть над чем подумать сетователям от демократии?

Как хочется все застабилизировать, зацементировать да окаменить. Сколь ненавистен труд обновления, сколь велико нежелание развиваться! Все живое гибкое извилистое, текуче и многозначно. Воистину прав древний восток, устами многих пророков утвердивший в веках максиму: «Упрямство — достоинство ослов». Чего стоит сетование даже тех, кто именуется поэтами и правдописцами: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!». И никто не задумался о том, что сей возглас рассевает плевелы бренности и призывы к отмиранию. Упрямство — это нежелание принять на себя работу изменения. Упрямство — это отвержение самой идеи возможности обновления собственного будущего. Упрямство непродуктивно и глупо, но, к сожалению, удобно и приятно — ибо упрямый, в силу известных психологических законов, самому себе кажется правым.

Как сказано в известном мультфильмовом стихотворении — «Нет у нас подушки, нет и одеяла, жмемся мы друг к дружке, чтоб теплее стало». Многие обвиняют фашизм со всех самых разных точек зрения. Нам бы хотелось обозначить эту проблему (а для современного мира, вне зависимости от того, что он декларирует, это действительно проблема) с нравственно-психологической точки зрения. По определению, «фашизм» — «сноп», то есть все вместе. Как удивительно, порой людские пороки опираются на принцип социального доказательства! Какое «безошибочное» оправдание мы находим друг в друге, обмениваясь собственными иллюзиями, словно укрепляющими друг друга, в независимости от своей ирреальности. Фашисты в помыслах и идеях своих правы, но слишком поспешливы и прямолинейны. На мудром Востоке говорено было: «Дьявол ходит только по прямой — это его дорога». Массовость не тождественна истинности. Оправдать себя человек не в силах, прибегая к мнению толпы. Раса господ забыла об одном — единственное, на что способен разумный человек, это быть господином самому себе. Наше время породило весьма комичную песню, об истинном смысле которой мало кто задумывается. А ведь эта песня воистину фашистская, самодовольная, волюнтаристская и природоненавистническая. В ней воплотились чаяния слабых о мести мирозданию. В ней реализовались мечты проигравших в реванше. В конце концов, эта песня является тенью смертного ветра. Удивляюсь, почему на эту песню до сих пор не обратили внимания активисты «Гринпис»: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир — пусть лучше он прогнется под нас».

Вовсе не синоним ловкости да умелости, расторопности да подвижности. Хитрость — это синтетическое определение лжи, корыстности и надругательства над доверием, проявленным ближним. Хитрецы неизменно ощущают свою вину перед теми, кого они обвели вокруг пальца. Правда, как и все в Кащеевом царстве, это чувствование загоняется в подвал и лишается права быть осознанным. От этого такого рода неосознанное покаяние не может придти на помощь заблудшей душе, а потому бередит последнюю еще больше. Остроумие не равно мошенничеству. Изобретательность отлична от ловкачества. Подвижность вовсе не подобна изворотливости. Как Кащей любит подменять понятия и извращать понимания! Главный грех хитреца заключается в том, что ближнего своего он почитает за дурака. Вообще хитрец не уважает мир в целом. Потому-то в конечном итоге непременно сам оказывается в дураках. Остается он на старости лет без настоящих друзей и любящих детей, без чистой совести и ясного взора, весь в шелках, но какой-то пустой и всеми позабытый.

Если точность — вежливость королей, то цинизм есть откровенность негодяев. Речь идет вовсе не об открытом высказывании собственного мнения, но именно о неприкрытом обнародовании собственного пренебрежения этим миром и населяющими его существами. Цинизм порождается в тех случаях, когда хулитель и охайник чувствует себя в полной безопасности. Находясь под незримым прикрытием темного воинства, он не чувствует себя обязанным оставлять прежние маски. Цинизм есть последняя фаза самообнаружения махрового эгоизма. Он — фиговый листок, которым кратофил пытается прикрыть пугающую пустоту души. Всегда каменно холоден и металлически колюч, остр и болезненен. Цинизм вовсе не равнозначен подлинной откровенности. Искренности и открытости. Он на деле оказывается выражением глубинной душевной боли подлинно проигравшего собственную жизнь в карты с тем, кто испокон веков считался лучшим из шулеров.

Самая страшная из расплат, тождественная утрате собственной души, ранее заложенной в основание черного договора. Любой, даже самый грубодушный и бесчувственный кратофил в той или иной степени, когда острее, когда подспуднее, ощущает причиненный им ближним вред и боль. Последние возвращаются ему сторицей. Следует отличать это экзистенциальное чувство вины от намеренно прививаемого родителями и социальными кураторами с тем, чтобы человеком легче было управлять. Иногда остро ощущаемое чувство вины приводит кратофила к раскаянию за содеянное, а потому спасает его от уз гибельного договора. Совесть — это нравственная интуиция, запрятываемая кратофилом на дно души, тогда как она должна ярким светом сиять в небе его сознания. Хотя самоспасение наступает не так уж часто. Гораздо чаще чувство вины попросту пожирает его испытывающего — и поделом. Нередко чувство это умудряется использовать гордыня для самоподкрепления — мол, вот какой я совестливый и духовный. Однако совесть порождается жаждой красоты и тяготением к гармонии, а чувство вины укоренено в прежних подлостях и обманах. Так что если оно усиливается. Все же следует рассматривать это не как эталон добродетели, но как знак возможного выздоровления. Ощутив этот болевой сигнал, следует немедленно бежать к тому, кто способен оказать помощь — врачу, психологу, священнику, другу, любимому. Однако сделать это порой нелегко — подписант не пущает!

Кому-то может показаться странным использование языка православной психологии для описания вышеозначенных явлений. Следует объясниться, тем более, что объяснение это возможно лишь после изложения главок предыдущего раздела. Многим из нас неистово претит метафора дьяволизма и предательства себя самого, активно используемая отцами церкви и духовными наставниками. Оно и понятно — куда легче манипулировать абстрактными, лишенными эмоционального содержания современными психологическими категориями и понятиями. Выше приведенные описания расплат гордецов за предательство самих себя намеренно насыщены демонологической метафорикой как раз для того, чтобы обострить видение самих себя теми, кто ищет разрешения собственных внутренних проблем. Абстрактный аппарат современной психологии как раз и создан для того, чтобы скрывать от человека истинный моральный смысл его нарушений и невзгод. В конечном счете, все мы сами являемся авторами собственных состояний, поступков и самой судьбы. Нам же и отвечать за все переживаемое и содеянное. Приведенные выше описания людских болей и несовершенств представляют собой вовсе не нарочитое морализаторство, но именно феноменологию людских неудовлетворенностей, в основе которых так или иначе находится некое нравственное преступление. Преступление против законного порядка вещей, нарушение законов общежития, разрушение целостности мира. А каким языком следует выражать структурное и каузальное описание этих нарушений — тут уж дело личного вкуса. Морализаторство первого раздела — внешнее, формальное, если угодно дидактическое. Просто православная метафора автору оказалась ближе всех других. Он выражается тем языком, каковой считает наиболее точно отображающим внутреннюю реальность человека. В конце концов, если Вы дочитали работу до этого места, стало быть, и Вам не так уж чужд язык православной мистики. Хотя конечно, следует признаться, язык этот малоприятен и излишне откровенен, особенно если речь идет об антологии греховных состояний. Так что и в дальнейшем автор оставляет за собой право прибегать к избранной демонологической метафоре, хотя самое неприятное — позади, и в дальнейшем все чаще описания будут становиться все более светлыми и обнадеживающими. Просто разговор мы завели на столь непростую тему, что грех не использовать всех возможностей языка для окончательно откровенного описания предмета нашего общего интереса. Что касается подлинного лечения от неудовлетворяющих состояний, так проще всего их найти у собственного духовника или дружелюбно настроенного профессионального терапевта. Но перед тем, как обратиться за лекарством, неплохо бы поставить диагноз. А кто может лучше определить подлинное состояние внутреннего мира человека кроме него самого?!

Итак, ради чего многие из нас предпринимают попытки обойти судьбу на повороте, подписав договор с величайшим из обманщиков? По-видимому, где-то в глубине души они совершенно не верят в самих себя, иначе спокойно росли бы себе да развивались. Пытаясь защититься от этого ощущения собственной несостоятельности, пытаясь убежать от необходимости работать именно над собой. А не только на себя. Они ищут, как им кажется. Самый легкий из путей. Но дары-то тленны! Подарки мучителя иллюзорны! Весь расчет мучителя как раз и заключается в понимании глубины нашего нравственно-психологического невежества! Он знает, что мы станем ориентироваться на массовое мнение, а потому захотим иметь намного больше того, что у нас и так есть от рождения — солнце, любовь, чистая вода, добрые друзья и естественное здоровье. Он как раз и обыгрывает нас, манипулируя негативными инстинктами — неосознаваемыми тяготеньями к захвату и отниманию благ у ближних. Происходит банальная подмена понятий — и в результате мы утрачиваем душу, то есть душевный покой и чистоту совести. Вообще-то дары Кащея не нужны тому, что здоров, спокоен и светел. Он не нуждается в допинге посулов и обещаний князя.

Психологически бюрократическая вертикаль представляет собой особо прочную, успешно самоподдерживающуюся и болезненно развивающуюся иерархическую систему взаимоподавления. В этом смысле она прекрасно копирует устройство темных систем властвования, характерных для незримого мира. Бюрократия — своего рода орден круговой поруки. Да, порой она сообщает немалую силу за счет обеспечения единства — но с кем?! Бюрократы формальны и поверхностны. Для них вообще не характерны такие переживания как сострадание и ответственность. Они скорее имитируют деятельность. Нежели созиданию и радуются. Интриги и перекладывания собственной ноши на плечи других — основные их радости. Они молчаливо почитают запрет на личное мнение, во всяком случае, на высказывание такового. Они есть живые представители мертвящего механизма закабаления жизни. Потоки власти в бюрократическом аппарате идут сверху вниз, на вершине же находится тот, кто в конечном счета ответственен за все договоры — Главный Подписант. Так что игра в данном случае идет в одну калитку, и горе тому, что жаждет приобрести блага от включения в бюрократическую машину, забывая при этом, чем ему придется за это расплачиваться. Кстати, психологически, как отдельная личность, каждый из членов аппарата может оказаться вполне нормальным, веселым, психически здоровым человеком. Но как раз античудо всего того, чего касается копыто подписанта, и заключается в том, что, становясь на свое место в машине управления, бюрократ перестает быть живым человеком и становится воистину винтиком. Управляющие не просто нужны — они жизненно необходимы всякому растущему и обновляющемуся общественному организму. Они — мозг страны, руководители и организаторы. Беда в том, что сохранить психическое и нравственное здоровье, находясь в такого рода управляющих системах непросто — для этого требуются дополнительные нравственные усилия. Власть сама по себе такая штука, что для защиты себя от кратофилии требуются немалые личные усилия, направленные на очищение души и укрепление совести. Девиз же «Цель оправдывает средства» рано или поздно приводит к девальвации самой цели.

Как часто каждый из нас мечтает о торжественном вкладе собственного бесценного творчества во всемирную историю. Используя эту нашу глупую слабость, Кащей норовит подсунуть нам соображения, касающиеся нашей в будущем тиражируемой уникальности, бесценности, предполагаемой высокочтимости. К примеру, я понимаю вклад в историю только в одном смысле (да не обидятся на меня поклонники гегемонизма и гигантомании) — личную. Как это прекрасно — навести порядок в собственной душе! Сколь это красиво — объяснить что-то себе самому, сколь много в том экстаза, чтобы преподать урок не ближнему, но собственной душе. Нет, это все мелко, поверхностно и нечтимо. Кащей нам обещает такой вклад в историю, от которого содрогнутся века и народы, под коим согнутся сообщества и страны. Иногда таки хочется спросить: «А нафига вам все это нужно?!». Человек — это вовсе не бульдозер, идущий напролом по молодому березовому лесу. Человек — это музыкант, который таки или иначе пытается сыграть свою личную в симфонии мировой жизни.

Владение — оно очень близко понятиям власти и воли. Свобода и устремление к действию — два схожих значения внутреннего творческого напряжения энергий. Владение вовсе не сводится к обладанию одной только недвижимостью или финансовым капиталом. Это и владение самим собой, это и владение необходимыми знаниями, это и владение умением грамотно обращаться с руководимыми тобой людьми, и многое-многое другое. Владение — штука текучая, динамичная, изменчивая и развивающаяся. Когда же Гистург пытается представить владение как способ достижения окончательного покоя, как гарантию возможности продления собственного бездействия, как символ существования на пожизненную ренту, — значит, он приготовил Вам очередной ядовитый сюрприз. Владение требует непрестанного труда и немалой ответственности. Подвижности и постоянного самообучения. Владение — не награда, но средства развития и предмет ответственности. Иное понимание владения патогенно. То же самое касается и власти, и воли.

Всякая ли власть от Бога? Разумеется, нет, что бы там ни говорили мудрецы да священники. Во всяком случае, если под Божеством понимать Всеблагое Начало, устремляющее человечество и Вселенную к окончательной симфонии смысла и красоте построений. Власть власти рознь. Следует четко различать компульсивную, назойливую, навязчивую и в существе своем болезненную кратофилию от естественного искусства разумного управления порученным.

Очень ясно проводится разграничение различных типов власти в Арканологии. Аркан «Император» символизирует благую власть, служащую интересам целого и повинующуюся лучшим чаяниям сообщества, будь то природное или человеческое целое. Аркан «Сатана» символически представляет власть-для-себя, паразитическую по сути и патологическую по проявлениям. Интересы целого приносятся в жертву эгоистическим вожделениям отдельного существа, что в результате приводит к торжеству Гистурга, Великого Мучителя. Наконец, Аркан «Солнце» символизирует особый род власти, с трудом воспринимаемой людьми, живущими в разделенном и поляризованном мире. Лучше всего об этой власти сказано в одном из даосских трактатов: «Солнце не различает ни добрых, ни злых. Оно в равной мере дарует свои драгоценные лучи и тем, и другим, предоставляя воспринимающим их самим разобраться на своих путях».

Но третий тип власти — для ушедших от дел мирских мудрецов и святых, равно благословляющих и негодяев, и праведников. Предметом же нашего рассмотрения будут два противолежащих типа властвования — эгоическая (самоцентрированная) и холистическая (служащая интересам целого). Во всяком случае, если каждому из нас удастся разобраться в этой проблеме и хотя бы частично приблизиться к ее разрешению на пространствах собственной жизни, мир уже изменится к лучшему и получит дополнительный шанс для гармоничной трансформации, необходимой для его спасения.

Итак, для того, чтобы безошибочно определить, с чем Вы имеете дело — с очередным посулом Кащея или предложением поработать на пользу мира и собственной души, — определите, к какому из Арканов предложение относится.

Удивительная ошибка, вкравшаяся в историю русской философской мысли. Впрочем, даже Эммануил Кант не избежал ее. Лишь А.Г. Гулыга смог нормально перевести пресловутую кантианскую «вещь в себе», как «вещь — как она есть». Ошибкой этой мы обязаны вовсе не сложностью немецкого языка. Но недобросовестной беспорядочности застойных переводчиков. Воля к власти переводится очень по-доброму и просто — желание быть больше чем тот, кем ты являешься. Но ведь в русском языке есть масса синонимов этому многосложному словосочетанию. Такие, как скажем, жажда развития стремление к совершенству. Тяготение к полноте. Как жаль, что об этих нормальных переводах знали лишь немецкоязычные наши сограждане. А то все кричат на каждом углу — «жажда власти!» «стремление к власти», «хотение этой самой власти», а ведь слово то власть означает лишь умение управлять, кстати, не без учета желаний самих управляемых.

Одним из посулов, легко и охотно принимаемых на вооружение кратофилами, является обещание Гистурга сотворить из них героев, могущественных и славных. Кто-то из современных литераторов мудро заметил: «Несчастная та страна, которая нуждается в героях». Само по себе восторженно восхитительное отношение человека к самому феномену героизма является весьма многозначительным признаком внутреннего неблагополучия. Гармонично развивающаяся жизнь вовсе не нуждается в форсированных режимах и чрезмерных напряжениях, которые, в общем-то, и являются предметом героической миссии. Психологически герой натужен и насильственен, воинственен и чрезмерен, он жертвует собой там, где можно было обойтись без жертв. Он сражается там, где можно было обойтись без боя и полюбовно отыскать взаимоприемлемый компромисс. Он шумит и трезвонит там, где необходима тишина и покой. Одним словом, сам по себе героизм психологически есть феномен невротический. Потому всякое предпочтение героизма уравновешенному и размеренному стилю жизни есть верный знак духовного неблагополучия. Кстати, аналитические психологи, исповедующие доктрину К. Юнга, в качестве одного из наиболее разрушительных и труднопреодолимых душевных комплексов называют именно «комплекс героизма», характеризующийся инфляцией «эго» и питаемой мало управляемыми глубинными импульсами. Кстати, еще А. Адлер определял навязчивое стремление к власти как оборотную сторону комплекса неполноценности. Но как приятно оказаться «царем горы», гордо возвышающимся над проигравшими в игре взаимотолкания, — ну прямо-таки подлинный герой!

Вообще-то для здорового человека свойственно господствовать лишь над самим собой. Реализация этого высокого искусства требует немалой внутренней дисциплины и колоссальной уравновешенности. Еще Сократ говорил: «Всякий человек есть малая Вселенная. И сколь великим искусством является умение здраво и гармонично управлять этим целостным миром. Воистину, этот подвиг требует огромного терпения и поразительной умелости». Тот же, кто по тем или иным причинам оказывается неспособным властвовать над собой, ищет объекты подчинения в собственном окружении. Мужчины, способные в полной мере обеспечить телесное радование женщины, обычно избегают поверхностной говорильни о любви к человечеству и космическом сексе. Провозвестниками доктрин жертвенности, героизма и всеобщей любви обычно оказываются люди, не познавшие всей полноты интимного семейного счастья. Пусть даже с помощью формально истинных речей, но все же они стремятся к тонкому господству над внешним вместо того, чтобы смиренно и терпеливо приняться за наведение порядка в самих себе.

Всякий человек, не желающий принимать на себя тяготы и заботы о себе самом, что является первейшим признаком незрелости инфантилизма, пытается создать себе своего рода коллективного отца, распорядителя и патриарха. Но беда не в том, что люди делегируют собственную волю и ответственность кому-то внешнему. Беда в том, что воспринявшие это делегирование сдуру воспринимают себя в качестве вершителей судеб людских. Государство — это спасение в защиту тех, кто осознает ее полномочия и права. Государство — это бездна падения для тех, кто не желает брать ответственность на себя за собственную жизнь. Тоталитаризм вовсе не изобретение мерзких партократов, тоталитаризм есть воплощение мечтаний безликих серых масс: «Я сейчас на тебя уповаю для того, чтобы потом растерзать». В разумном обществе государство есть институт самоуправления обществом. В больном обществе государство есть материализованный институт внутреннего самоподавления, самоненависти и самонеприятия людей.

При нормальном течении жизни все необходимое к каждому из нас в надлежащее время приходи само. Разумеется, признание факта закономерности развития целостной жизни вовсе не должно рассматриваться в качестве индульгенции, санкционирующей пассивность и бездеятельность. Но когда мир внутренний обуреваем страстями и жаждами, когда, как поется в известной песни А. Дольского, «в душе покоя нет, а в мыслях — высоты», — вот тогда то и появляется на свет желание достигать и обладать достигнутым. Тогда проявляется натужное понуждение к насильственному преодолению преград и превозможению себя самого. Само по себе желание достижений психологически связано с отрицанием реальности самого себя и не уважении к миру. Жаждущий достигать стремится покинуть то место, в котором он находится. Беда только в том, что сама по себе жажда достижения мотивируема внутренне, а потому никоим образом не исчезает при сколь угодно большом достижении. Эта жажда существует как бы сама по себе, в независимости от обстоятельств и отношений. Она укоренена в присущей душе кратофила экзистенциальной неудовлетворенности существующим. Потому-то психиатрам печально известен так называемый синдром достижения: после долгих лет непрестанных усилий, обретя желанный титул и богатство, достигший впадает в депрессию, которая нередко реализуется в попытке к самоубийству. Дело в том, что трагическая встреча жажды достижения с самим желанным результатом приводит к осознанию глубокой пустоты собственной души, которая годами жажду эту и питала. В лучшем случае, кратофил устремляется вдаль, в погоню за новым горизонтом. В худшем случае, он попадает в психушку или в морг. Но сколь прекраснопевно и многоголосо современная цивилизация превозносит категорию достижения! Порой создается впечатление, что все в сегодняшней жизни словно вопиет — достигай, достигай, достигай!

Каждый из нас по праву рождения является автором собственной жизненной пьесы. Он и актер, он и сценарист, он и режиссер, он же и зритель. Такое авторство вполне естественно, ибо, в конечном счете, за все, с нами происходящее и случающееся, ответственны лишь мы сами. Кстати, осознание тотальной полноты такого рода авторской ответственности, является синонимом подлинной духовной мудрости и полноты нравственно-психологического здоровья. Гибельный искус предлагаемый Кащеем, состоит в обещание сделать кратофила режиссером чужих судеб. В юнгианской аналитической психологии такая болезненная жажда манипулирования ближними именуется комплексом Демиурга. Человек здоровый и свободный может интересоваться кем и чем угодно, но всерьез он занят лишь выстраиванием пьесы собственной жизни. Тот же, кто не в состоянии терпеливо и качественно выстроить свой собственный дом, более всего на свете стремится стать главным архитектором. Получается как в известной педагогической хохме: «Тот, кто умеет учить, — учит. Таков школьный учитель. Тот, кто не умеет учить, — учит других, как надо учить. Таков инструктор районо. Тот, кто даже не умеет учить тому, как надо учить, — занимает пост министра образования». Драматурги чужих судеб по определению недовольны собой и обозлены на мир. Сценаристы чужих судеб попросту обречены на совершение серьезных ошибок, затрудняющих течение жизни и отравляющих существование другим. Режиссеры чужих судеб никогда не бывают радостны и спокойны, именно потому то и они интересуются судьбами других, но никогда не своей собственной.

Что может быть приятнее, чем наблюдать за буйным ростом капусты на соседнем огороде! Помните, как высказывался отрицательный герой в к/ф «Белое солнце пустыни»: «Я был очень беден. А потом отец сказал мне — «Возьми саблю, садись на коня, и возьми сам все, что тебе нужно». В некоем высоком смысле метафорически жизнь скорее близка к существованию растений, нежели к вожделению хищников. Человек счастлив и радостен лишь тогда, когда все, необходимое ему, он получает не в качестве добычи, но в виде даров. Конечно, что бы получить от кого-то письмо, сначала письмо нужно кому-то отправить. Для того, чтобы обрести право получить дар, сначала необходимо научиться одаривать самому. Хищник поглощает, но прекрасный цветок излучает свое благоухание на всех и вся. Для того же, чтобы иметь силы одаривать, необходимо научиться трудиться внутренне, созидая в собственных глубинах многоразличные ценности. Подобно растению необходимо терпеливо углубляться в почву. Подобно растению, необходимо трудиться над поднятием питательных соков от корней к листьям. Подобно растению, необходимо кропотливо вести таинственную работу, аналогичную преобразованию воды и углекислоты под действием солнечных лучей в питательные сахара. Всякое завоевание проистекает из внутренней недостаточности. И том, кто гарантирует нам успех в завоеваниях, как раз и имеет в виду нашу внутреннюю неполноценность. Обещаниями этими он стремится отвлечь нас от внутренней работы, от нагнетения терпения и возрастания целительной самодостаточности. Жажда завоеваний — это даже не невротический, но психотический феномен. Стремящийся к отбиранию ценностей у других в жажде обладания чужими богатствами в той или иной степени становится невменяемым, то есть забывает о самом себе, о собственной ответственности и о предоставленных ему возможностях. Так постепенно захватничество входит в привычку, исподволь, незаметно похищая бессмертную душу частицу за частицей, крупицу за крупицей, искорку за искоркой.

В основе данного обещания, выдвигаемого в форме императива, предписывающего абсолютную обязательность следованию закона, опять таки лежит лукавая подмена понятий. Законы природы и законы души — это одно. Но законы, утверждаемые в социуме кратофилами, верными слугами Кащея, — это нечто в принципе противоположное. Если первые содействуют расцвету, жизни и способствуют естественной организации свободных существ, то действия вторых направлено на поддержание выгодного Гистургу порядка вещей, главным из оснований какового является всеобщее рабство. Во всех его мысленных видах и формах — привычки, зависимости, страхи, жажды и прочие вожделения. В качестве примера ложного обольщения требованием соблюдения законности является напоминание Кащея желающему вырваться из тенет преступного договора о необходимости строго придерживаться текста заключенного соглашения. Используя подмену понятий, Гистург закабаляет человека требований ложной обязательности. Кратофилия страшна и болезненна, но от нее во всякий миг можно отказаться! В любое мгновение собственной жизни кратофил и в силах, и в праве повернуться лицом к свету и вступить на путь удаления от тьмы. Конечно, «проще верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Божие». Ведь главные цепи, с помощью которых Гистург укрепляет свою власть и наше рабство, — это то, чем мы якобы обладаем: титулы, собственность, капиталы. Мы бы и рады были повернуться к свету лицом, но как же трудно нам отказаться от всех накопленных владений! Это — еще одна уловка Кащея. Ни от чего отказываться не надо. Необходимо лишь изменить стиль накопленного, изменить мотивацию, определяющую характер использования имеющегося. Сама по себе собственность — не кандалы и не крылья. Все зависит от того, как мы ее используем, во благо чего мы приводим в движение добытое и накопленное. Известный духовный учитель Индии Лахири Махасайи был весьма состоятельным человеком, успешно управлявшим немалой собственностью. Однако занятия эти несколько не мешали ему заниматься главным трудом собственной жизни — духовным окормлением своих подопечных. Духовность и нищенство никоим образом друг друга не подразумевают. Можно быть весьма обеспеченным человеком — и при этом не становиться кратофилом. Именно в умении отыскать точку баланса между материальной эффективностью и духовной состоятельностью и заключено подлинное искусство жить.

Кащей очень любит призывать под черное крыло свое слабых духом, громогласно провозглашая необходимость служения великим идеям. Идеи могут быть самыми разными — от объединения мирового пролетариата до жертвования собственной жизнью во имя пресловутого процветания нации. Так или иначе, присоединение к той или иной идеи непременно привносит фанатизм и навязчивость в размышления и чувствования неофита. Как приятно маленькому и ограниченному значительно возрасти (прежде всего, в своих собственных глазах) за счет усердного служения делу торжества той или иной идеи. Идеи опасны тем, что они всегда величественны и абсолютны, непререкаемо истинны и недопустимы к критике. Как ни странно, именно в горделивой жажде реализации собственной «бесконечности» и происходит уловление человеком бесами. Всякий нравственно здоровый человек смиренно осознают ограниченность отпущенных ему возможностей, конечность отведенных ему дней и минут, естественную не безграничность круга знакомых и масштабы творимых дел. Как ни странно это звучит, но именно в спокойном принятии собственной ограниченности и заключен источник духовного здоровья. Кратофилы же всегда жаждут беспредельности, всеохватности и права на вечную жизнь. Кратофобы, ежели и подразумевают реальность последней, то все же никогда не пытаются поспешно привнести ее в свои земные будни. Кратофилы всегда абстрактны и напыщенны. Кратофобы всегда конкретны и умеренны. Кратофилы любят высокий пафос и рассуждения о наиглавнейшем. Кратофобы добросовестно живут и не претендуют на то, что не предоставлено в их распоряжение самой логикой существования. Правда, святые подвижники в один голос утверждали, что именно кратофобы получают право на вхождение в жизнь вечную. А мудрым старцам вполне можно доверять. В конце концов, их обетование целиком и полностью согласуется с Нагорной проповедью.

Нет большего удовольствия для человека, не достигшего удовлетворенностью собственным бытием, как получить реальные или иллюзорные удостоверения в собственном избранничестве. Такой человек попросту не обладает достаточным воображением, для того, чтобы понять, что каждый человек на планете одновременно избран и не избран. Согласно всякой из религий, каждый живущий на планете есть откровение всевышнего мира. В этом смысле неповторимым избранником оказывается каждый. Однако в собственной индивидуальности все люди равны меж собой, а потому ни о каком избранничестве речи быть не может. Представление об избранности возникает лишь в больном воображении тех, кто привык оценивать потенциал качества других людей сугубо количественно. Все в сознании такого человека распределено по многомерному пространству немногих, в целом достаточно примитивно организованных шкал. Этот богаче — этот беднее. Этот драчливее — этот миролюбивее. Этот весомее — этот легковеснее. Столь примитивно мыслящему о мире и людях человеку и в голову не приходит, что само по себе представление об избранничестве предполагает умаление достоинств всех остальных. Ведь он и так, по факту рождения бесконечно отличен от других. Но ощущение собственной индивидуальности его не удовлетворяет — ему непременно хочется быть выше других, пусть даже в чем-то. Раз он выше — значит многие ниже. Вспоминается шутка М. Жванецкого: «Чего больше всего хочется залезшему наверх? Плюнуть вверх». Да-да, именно плюнуть, то есть унизить и умалить. Человек предает себе иллюзорную ценность ценой отрицания достоинств других, ценой отказа им в присущей всем неповторимой уникальности. Такая модель мира свидетельствует не только о гордости ее обладателя, но и о его элементарной глупости.

Изменение порядка вещей. Это и есть способность, даруемая обладанием властью. Согласившемуся на посулы Кащея предоставляется мнимая возможность рулить жизнями других — и людей, и предметов, и процессов. Принявший такое обещание Гистурга в качестве истинного, ввиду ограниченности своей, никак не может признать абсолютности известной поговорки: «Человек предполагает, а Господь располагает». Кратофилу кажется, что его видение достаточно ясно для того, чтобы отделить зерна от плевел, а совершенное — от не имеющего право на существование. Более того, он убежден в том, что обладает силой, достаточной для принуждения мира и людей к тем или иным изменениям. Он никак не хочет признать очевидность того факта, что сила эта принадлежит вовсе не ему, но делегирована (в полном согласии с текстом пресловутого договора) Кащеем. Последний же более всего на свете стремится к разрушению сложившегося порядка и нарушению естественного хода вещей. Так кратофил, вроде бы руководствуясь благим стремлением к улучшению существующего, на деле оказывается проводником миропротивных хаосопорождающих влияний. Вот уж воистину «дорога в ад вымощена благими намерениями». Об этом всегда следует помнить всякого рода революционерам и реформатором. Порой логика мирового процесса действительно требует радикального вмешательства некоторых индивидуумов в естественное движение потока жизни. Но сколь трудно отделить мотивы управляемые собственными амбициями (а через них Гистургом) от действительно боговдохновенных интуиций. Почаще следует задавать себе вопрос — «кому ты служишь — Богу или мамоне?».

Для того, чтобы победить атакующих город солдат массовым героизмом и самопожертвованием опытные военачальники обещают им отдать захваченный гард на разграбление. Тогда солдат становится охотником и добытчиком, что побуждает его к риску собственной жизнью получше перспектив всяческих награждений и повышений в звании. Получить город на разграбление — желанная мечта всякого наемника. Как приятно возглавить постсоветскую республику, поправ ногами и призрев мнения элиты и толпы! Сколь приятно апеллировать к мнению народа, этот самый народ ежеминутно презирая и игнорируя! Наиболее изощренные насильники в оправдание собственного энергетического хищничества умудряются измыслить такие модели мира, в контексте которых всякая женщина якобы желает оказаться изнасилованной. Повелитель кратофилов во всяком случае оговаривает гарантии предоставления властвующему возможности насилия над повелеваемыми им. Это может касаться небольшого числа сотрудников рядового отдела НИИ, а может распространяться на население целых регионов и стран. По-видимому, это приятно — видеть под собой беспомощные массы и, своевременно предотвращая возможность восстания, параллельно провозглашая свою приверженность демократическим принципам или пресловутым интересам народа наслаждаться творимым насилием. Говорят, что насильники сплошь и рядом психиатрически дефектны — кто в большей степени, но поголовно все. Иногда так хочется отвести того или иного президента какой-либо постсоветской республики на прием к психиатру. То-то был бы ворох диагнозов! Сколько больших и маленьких ульяновых, шикльгруберов и джугашвили насилуют тех, властвовать которыми им позволил Гистург. Правда, порой замечаешь какую-то мазохистскую склонность самих насилуемых к безвольному оправданию действий насильника.

Весьма популярное слово, слово любовь к которому тем или иным образом стремится выразить всякий кратофил. Звучит оно вполне благозвучно, подразумевает априорную оправданность любых действий, совершаемых во имя ее, а главное, придает кратофилу весомость и респектабельность. Пусть даже значимое лишь для него самого. Это очень приятно — сжигать людей на кострах во имя истины, запрещать свободную творческую деятельность первооткрывателей во имя истины, терроризировать собственных детей и принуждать их всеми истинными и немыслимыми мерами к рабскому повиновению ради все той же истины. Для того, чтобы предоставить любые возможные нарекания и споры, на знамени кратофила слово истина вырисовывается именно в единственном числе. Истина — одна на всех и других попросту не дано! Все то, что отличается от ее прокрустовых абстрактных формулировок, заранее обречено на подавление и уничтожение, ибо по определению оно — неистинное, то есть отличное от провозглашенной в своей единственности истине. И лишь кратофобам ведомо, что истина у каждого своя — у каждого человека, у каждого возраста, у каждой ситуации, у каждого сезона года и у каждого живого существа. Такая точка зрения подразумевает право индивидуальности оставаться самой собой, тем самым самим своим самобытным существованием противостоя стремлению Кащея сравнять всех под одну гребенку. Военачальникам нужны безликие массы, они не ценят не в себе свободу ни в других, а потому легко умирают и убивают. Вождям необходимы толпы одинаковых людишек — они страстно и вдохновенно участвуют в реализации любой глупости, ежели таковая бела порождена устами лидера. Ленивым родителям нравятся безликие, серые и рабски послушные дети — они не шумят и легко управляемы. Для того же, чтобы лишь бы человека права на личное мнение и свободные поступки, его необходимо «избавить» от естественного, целительного и симфонически прекрасного представления о гармонии множественных истин. Парадокс ситуации заключается еще и в том, что ограниченный страстями и вожделениями рассудок кратофила в большинстве случаев действительно оказывается неспособным объять. Жизнетворческое представление о полифонии самостоятельных развивающихся истин. Вот и получается, что слишком многие в наше время мыслят, общаются и действуют в соответствии со старинной шуткой: «Из нас двоих прав только один: либо я, либо никто». Заметьте, в данном случае местоимение «ты» вообще не подразумевается. Если не хочешь быть как «Я» то непременно станешь «никто»: «Кто не с нами — тот против нас».

Один из популярных ныне документально-художественных телесериалов, посвященный загадкам истории самим своим названием так эту самую историю и определяет — «собрание заблуждений». Многие из нас привыкли рассматривать историческое знание как некий аналог объективной истины. Нередко мы забываем о том, что история пишется людьми и для людей. Она вся состоит из сплошных предубеждений, обманов и просто иллюзий. Историческое знание складывается из летописей очевидцев и наследников преданий, которые чуть ли не каждый век переписываются их последователями в угоду бытующих в их время власти. Почему так происходит, в данном случае не слишком важно. Важно осознать то, что история со всеми ее коллизиями и претендентами представляет собой особый род литературы, то есть по сути дела творческой выдумки, направленной на удовлетворение тех или иных личных или коллективных интересов. Вот и получается, что вряд ли в исторических претендентах серьезный человек в состоянии отыскать опору и оправдание для собственных суждений и поступков. Однако Кащей гарантирует всякому своему сорадетелю возможность отыскания в исторических трудах аналогов любой глупости и всякого преступления. Тем самым последним сообщается якобы объективный, оправданный законом статус. Тогда глупости и жестокости творятся вполне убежденно и внутренне обоснованно. Еще бы — так поступали наши предки, так действовали великие мира сего, такое уже было, а потому имеет право быть и вновь. К сожалению известная нам цивилизация, которая лишь на наших глазах начинает уступать новому мировосприятию, может быть определена как культура книги. Не так уж важно, какой именно книги — священного писания, свода законов или сборника мемуаров великих полководцев. До сей поры мы доверяли книге настолько, что оставляли в забвении собственное наитие и интуицию. Мы доверяли не себе, но тому, что написано. Отрицающий книгу как источник истины немедленно становился изгоем и маргиналом. Как-то в Древней Ассирии при раскопках отыскали две глинобитные таблички, на которых было написано: «Наступает конец света, дети перестали слушаться родителей, и всякий желает написать книгу». Каждый в книге желает провозгласить свое частное субъективное мнение и утвердить его как незыблемо истинное. Но мир живой — вовсе не библиотека и не архивное хранилище. Мир текуч и переливчат, цветист и поющ. Книга — это кристалл ушедшего, исчезнувшего, ныне не существующего. Книга — те самые кандалы и оковы, которые препятствуют свободному продвижению в потоке существования. В свое время книга сыграла немаловажную роль в наследовании накопленных знаний, необходимых для трансляции эффективных адаптационных и жизнесозидательных стратегий, Но век ХХ оказался веком упадка книжной культуры. Потому апеллировать к истории, так или иначе запечатленной в книгах, столь же нелепо, как искать морального оправданий собственных нелепостей в поведении того или иного литературного персонажа. Век книги, символизирующий коллективную ответственность, то есть фактически безответственность, уступает место эпохе собственных разумений и личных поисков. Отныне жизнеспособными окажутся не те, кто апеллирует к предания старины глубокой, но именно те, кто способен самостоятельно размышлять и ответственно отыскивать лучшие из возможных пути к созиданию.

Самым трудным для человека, взращенного в технократической цивилизации, оказывается искусство свободно и гибко реагировать на тончайшие изменения потока жизни. Дело даже не в том, что такого рода индивидуальное бытие требует глубокой расслабленности разума и тела. Дело в том, что достижение этой расслабленности подразумевает владение человеком особого рода энергий. Жесткий контроль, сулимый Гистургом в качестве наилучшего из возможных подарков существу человеческому, по сути своей механичен и основан на стереотипах. Несмотря на ту напряженность, которую он подразумевает. Он не требует от индивидуума особых энергетических затрат. Стереотипное реагирование на происходящее разрешает не обращаться к самостоятельному поиску новых решений и не предусматривает необходимости непрерывного исследования действительности. Контроль выгоден именно. Своей низкой энергетичностью, жить опасно, то есть всегда свежо и по-новому занятие не из легких. Дело даже не в готовности к риску и возможным потерям, но в некоторой допускаемой таким стилем существования безответственности. Не нужно ломать голову над всякой новой ситуацией, нет нужды самостоятельно разбираться в собственных предощущениях и время от времени сомневаться в правильности творимого. Контроль — это когда все понятно и строго, размеренно и рассчитано. Это вовсе не означает того, что отказ от контроля синонимичен дезорганизации существования. И все же отказ от механически заданного контролирования предполагает особую гибкость и изобретательность того, кто решился на самостоятельное плавание по бурным волнам бытия. Гистург обещает кратофилу полноту контроля, как награду за послушание и безропотную подчиняем ость. Но мало кто из жаждущих такого рода контролирования реальности в достаточной мере осознает тот факт, что жестко детерминируемый правилами, рамками и гранями допустимого контроль по сути дела является синонимом мертвящего однообразия. Желание полноты контроля характерно лишь для слабых и не совсем уверенных в себе людей. Для тех же, кто верит в себя и доверяет мудрости жизни, контроль оказывается не спасительным кругом, но «прокрустовым ложем», ограничивающим творческую новизну и делающим жизнь безвкусной и малопитательной.

Никогда не сам — всегда кто-то продвигает, поэтому типично ощущение собственной инструментальности. Как приятно быть кем-то созданным и кем-то руководимым. Но как сложно созидать самого себя и самостоятельно отвечать за все творимое и воспринимаемое. Кратофилы обожают выражение «Я — орудие в руках собственной миссии, сверх ценной идеи, дарованного Богом руководителя». Это равносильно утверждению личной безответственности и равнодушия к реальным последствиям поступков. Всегда есть свалить груз ошибок и просчетов, даже не подозревая о том, что переваливание это существует лишь в болезненно воспаленном воображении считающего себя креатурой. Мы всегда сами по себе, мы всегда действуем сами, и сами же расплачиваемся за несовершенство собственного поведения. Всякий, кто утверждает о том, что примет грехи наши на себя, тем самым освобождает нас от ответственности за последствия творимого, — обманывает и соблазняет нас. Последовательное исповедование личной ответственности — вовсе не проявление гордости, но законный плод свершившегося созревания души. Только дети, нашкодив и напортачив, в ужасе в поисках спасения с воплем «помогите» устремляются под юбку охраняющих их материнской фигуры. Естественно, в период созревания человеческой индивидуальности такая форма реагирования на собственные ошибки вполне допустима и понятна, но то, кто созрел и утвердился в собственной центральности по отношению к своей судьбе, не имеет права уповать на всякого рода защитников и оправдателей. Взрослый человек обязан отвечать за себя сам.

Как приятно бежать со всеми в стаде вслед за вожаком, ни о чем не думая и ни о чем не спрашивая, не менее приятно увлекать за собой стадо, в его послушании и готовности устремиться куда угодно, находя оправдание собственным просчетам и недоработкам. Психологически феномен лидерства обоюдоостр и равно обольстителен как для ведомых, так и для водителей. Потому-то сегодняшний мир в корне изменяет форму организации социальных связей. На смену иерархической модели вертикального взаимоуправления, точнее взаимопотакания и взаимооправдания, неотвратимо приходит модель сетевая, гетерархическая, в согласии с которой каждый отвечает сам за себя и лишь по возможности за других. Сетевая структура согласования человеческих деятельностей зиждется на зрелой ответственности каждого, реализуемой при условии глубокого и искреннего уважения к интересам и мнениям других — равных тебе и столь же достойных реализации собственных интересов, как и ты сам. Это — парадигма сотрудничества, но не водительства, каждый из нас силен и талантлив в чем-то своем. Конечно, все вместе мы можем выжить лишь дополняя друг друга и содействуя один другому в достижении наших общих целей но ни о каком единоличном лидерстве, тем более доктринально постулируемом и речи быть не может. Каждый опирается сам на себя и тем самым придает устойчивость и сообщает жизнеспособность целостному сообществу. Это нелегко — отказаться от защищенной инфантильности ведомого под героической харизматичностью водителя. Однако зрелая ответственность есть такая прелюбопытнейшая штука, что лишь, будучи представленной в каждом из членов сообщества, она в полноте реализует присущий ей творческий потенциал.

Полумифический клан человеконенавистников, на которых при случае можно списать все грехи людские, ошибки и злоупотребления. Боже, сколь приятно располагать мусорной корзиной, которую можно обвинять во всех огрехах, недоработках и промахах, тем самым называя собственные ошибки происками врагов! Как это хорошо, когда есть рядом гнусный сосед, который виноват даже в том, то мы не умеем ладить с собственными детьми, сколь благополучно выглядим мы на фоне негров, евреев и цыган! Скажете — не по теме? Нет, это как раз по теме. Разумеется, мировые правительства существуют, ибо мир сегодня стал единым и границы меж странами и людьми растворяются с каждым днем. Разумеется, существуют синклит наиболее разумных, если угодно наиболее удачливых, но самое главное, наиболее работящих из всех нас, коим самим природными законами даровано право… нет, вовсе не властвовать, но управлять и организовывать нашу жизнь. Каждый из нас при должном усердии и надлежащем образовании вполне способен войти в синклит правящих миром. Как говорится в одном из одесских анекдотов: «А мене это сильно нужно?» Так что нечего сетовать на то, что жизнь государств и сообществ управляется теми, кто способен сие осуществлять. Кстати, наше собственное благополучие является не столько нашей, сколько их проблемой. Нас приятно и выгодно эксплуатировать, когда мы сыты, свободны и богаты. Революции ни к чему доброму не приводили. Слава Господу, что мир вошел в ламинарный поток устойчивой эволюции. Так что нечего на митингах обсуждать злокозненное коварство членов Мирового Правительства. Лучше задуматься над тем, как подмести комнату и обучить собственных детей. Возможно, им придется принять самое деятельное участие в работе с того самого мирового правительства, жупела которого боятся лишь лентяи и недоделки.

В те времена, когда основная масса представителей человечества была весьма инфантильна, слаба и незрела, монархическая форма организации бытия являлась совершенно законной и естественно необходимо ориентировалась на защищающее покровительство отца и охраняющую заботу матери. Такое устройство человеческой психики. Таков императив начальной стадии становления индивидуальности. В ситуации поиска защиты и опеки ребенок не способен выделить себя из семьи, а потому вынужденно отождествляется с материнской и отцовской фигурой. Отсюда вытекает естественность патриархального уклада общественной жизни, высшей формой которого монархия и является, однако нельзя вечно пребывать в пределах питающей тебя материнской утробы. Противоестественно собственную жизнь просидеть в пределах охраняющей тебя скорлупы. Рано или поздно человек в соответствии с законами собственного развития обязан преодолеть идентификацию с родителями и выйти «в открытый космос». Вышеупомянутая идентификация имеет и оборотную сторону. Очень часто еще не созревшему ребенку страстно хочется представать пред другими в образе отца или матери, назидая или поддерживая. Демократия — штука очень непростая. Не только ввиду сложности организации ее осуществления, но прежде всего в силу особых требований к психологии свободно взаимодействующих индивидуумов. Демократическая форма самоуправления, будь то в семье, в рабочем коллективе, или в целостном сообществе требует от каждого из участников коллективного процесса достаточной психологической зрелости. Зрелость эта необходимо предполагает не только способность опереться на собственное миропредставление и довериться своему разуму, но и проявления должного уважения к окружающим. Как ни странно, но фантазии о занятии трона наиболее характерны именно для незрелых личностей, именно это Гистург им и предлагает: «Доверься мне и я сделаю тебя царем земным. Да, Царем, но лишь после того, как ты всецело подчинишься моей воле. Для кратофилов характерно приверженность именно монархической форме организации межчеловеческих отношений. «Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак». От пугающей непредсказуемой действительности так хочется защититься раболепствующей толпой, на хаотическое несовершенство которой в случае чего можно без труда списать любые ошибки и недочеты. Именно это является психологической причиной самодурства полноправных властителей. Именно это оказывается главным камнем преткновения на пути к самосозиданию и самовыпестовыванию. К сожалению, вне зависимости от того, что наше усложнившееся и неистово ускорившееся время императивно требует от каждого согласия на готовность к соучастию в демократии, слишком и слишком многие продолжают рассматривать мир человеческих отношений сквозь призму монархической модели. Вот и начинается выяснение того, кто является главой семьи, кто должен беспрекословно подчиняться, а кто имеет право на полноту самоличных решений, сколь бы нелепыми на деле они ни оказались. Вся наша жизнь вопиет о факте отмирания психологического монархоцентризма, но мы продолжаем, подобно малым детям цепляться за уходящую иллюзию взаимоподчинения и взаимовластвования, не понимая того, что иллюзия эта самой логикой существования развеена раз и навсегда кратофобы понимают это и всех сил спешат созреть и вырасти. Кратофилы попросту не хотят это признавать — и из последних сил рвутся на пирамидион социальной пирамиды, не оставляя себе ни времени ни сил на столь необходимую именно для них внутреннюю работу.

Экономический аналог монархии. Ярчайшее выражение мечты всякого кратофила о тотальном контроле над реальностью и всеохватывающем властвовании над всем происходящем. Монополист ущербен в том, что не разрешает себе вступить в честное конкурентное соревнование с теми, кто трудится на одном с ним поле. Он настолько неуверен в себе, что страшится любой попытки сопоставления и сравнения с теми, кто неожиданно может оказаться хоть в чем-то лучше его. Но именно это страх перед честным конкурсом талантов и умений лишает его самого возможности развития. Возможно, Ульянов был прав в одном — в представлении о монополистическом капитализме, как загнивающем строе. Монополист насильственно избавляется от любых контраргументов, от любой критики, от любых сомнений в правильности им творимого. Тем самым он превращается в закрытую систему, снижение жизнеспособности которой термодинамически неизбежно. И все же внутренне слабые люди, в простонародье именуемые властолюбцами, продолжают лелеять мечту о тотальном монополистическом контроле над всем и вся в полном соответствии с пресловутой «страусиной» политикой не желая осознавать того, что тем самым они лишают себя права на развитие.

Вообще то свободный и здравомыслящий человек в некотором высшем смысле является наградой самому себе. Он благодарен бытию за предоставляемые ему радости и удовольствия, равно как и за опыт терпения и труда преодоления препятствий. Он легок и подвижен, оптимистичен и жизнеутверждающ. Он свободно творит и без опасения печалится. Он самодостаточен словно микрокосм, — всегда открытый новому, но при этом остающийся целостным и благоустроенным. Ему не нужны внешние знаки отличий, он не нуждается в признании собственных заслуг другими, ибо он сам себе судья и поощритель. А вот неуверенный в себе кратофил, не способный удовлетвориться собственным представлением о самом себе, вечно жаждет знаков признания и формул почитания, за которыми, в общем-то, и охотится всю жизнь. На желании этом он успешно и улавливается бесами. Его не удовлетворяет получение ордена по почте заказным письмом, его не удовлетворяет запрет на ношение этой награды на лацкане пиджака. Он биологически нуждается в восхищенных возгласах прохожих и завистливых взорах соперников — заметивших металлическое свидетельство социального одобрения, сусальным золотом мерцающее на его одеждах. Кратофил обожает звездочки на погонах и сверкающие петлицы. Он любит церемонии вручения почетных грамот и объявления по радио о присвоении ему очередной государственной премии. Беда в том, что современное общество считает такого рода стремление к получению внешних знаков отличия не только вполне приемлемым, но и весьма даже желаемым. Иначе как можно принудить человека к выполнению нелюбимой работы и исполнению тягостных для всякой свободной души служебных обязанностей. Все вокруг поддерживают кратофила в его бессмысленном и нелепом стремлении к коллекционированию всякого рода побрякушек, именуемых государственными наградами, и красиво оформленных бумажек, называемых дипломами и сертификатами. Поверьте, человека, одержимого страстью ко всякого рода награждениям и церемониям присвоения очередных титулов, воистину стоит пожалеть!

Современные политтехнологии в настоящее время не без помощи Кащея усовершенствованы настолько, что ни о каких случайностях, синонимичных творческим всплескам и неожиданностям новизны речи быть не может. Современные политики — это вовсе не свободно соревнующиеся борцы за права и привилегии той или иной социальной группы. Не только в психологическом, но и в самом что ни есть театроведческом смысле они являются всего лишь марионетками в руках опытных кукловодов — политменеджеров. Сегодняшний мир на излете технократической эры столь глубоко и опытно управляем и контролируем синклитом кратофилов-магнатов, каждый из которых честно выполняет условие подписанного им договора, что даже представить себе страшно. Человек, решивший связать свою судьбу с политической действительностью, заранее обходится гарантиями того, что если и возможно заводить разговор о личном творчестве, то лишь только в плане актерском, как говорится, вокруг все схвачено, уже за все заплачено. Рано или поздно индивидуум, погрузившийся в механизированное бытие политического театра, непременно приходит к осознанию договорной вынужденности и внешней обусловленности каждого из своих шагов, которые лишь кажутся совершаемыми им самим. Однако, даже достигнув такого осознания вырваться из жизни стихии идеально организованного политического рынка очень и очень нелегко. Чем выше ты стоишь на лестнице политической реальности, тем большим количеством недругов ты успел обзавестись и тем более компромата обеспечивающего внешнее управление твоим поведением, находятся в анналах проводников Кощеевой воли. Вхождение в политику — процесс однонаправленный, в принципе не подразумевающий возможности свободного выхода из нее. Правда, осознание механичности собственной публичной деятельности и ее принципиального актерского характера каждым всеми силами подавляется и вытесняется хотя бы ввиду того, что очень многие из благ земных благодаря твоему фиглярству и послушанию тебе предоставляются. Вот от них-то как раз и труднее всего отказаться. Гораздо проще, оставить в забвении собственную совесть; точнее, заткнуть ее куда подальше, где она благополучно со временем и отмирает, хотя бы из-за хронической невостребованности.

Действительными полномочиями обладает лишь козлоногий подписант. В мире страстей и корытных интересов все и вся подлежит его тотальному контролю. Он не властен лишь от сферы свободной воли и чистой совести, в коей пребывают кратофобы. Однако это его нисколько не смущает, а для разыгрывания собственных мертвящих мистерий ему вполне хватает закабаленных марионеток кратофилов. Все же обещаемые им полномочия, обладания которыми столь неистово жаждет медленно умирающая душа любого их кратофилов, по определению является не просто частичными и делегированными, но иллюзорными по сути своей. Пописавший договор продвигается по жизни в строгом соответствии с начертанной им извне траекторией. Шаг вправо, шаг влево — расстрел без предупреждения. Управляемое Гистургом общество ввиду собственной механичности и жестко запрограммированности не может допустить вторжения хоть сколько-нибудь состоятельной индивидуальной творческой воли. Оно понятно — ведь существует оно не по законам саморазвития, но лишь в согласии с инстинктом самосохранения. Поэтому всякий раз, когда вам предлагают приобрести те или иные полномочия, стоит хоть на минуту задуматься над тем, кому в действительности они принадлежат и чем, рано или поздно, придется расплачиваться за иллюзорное обладание ими.

Знатоки эзотерических дисциплин, превыше всего ценящие творческую свободу и личную независимость всякой развивающейся индивидуальности во все века твердили о трех главных бесах договорными отношениями, с которыми ни в коем случае не следует себя связывать. Бесы эти навевают ужас на кратофобов и манят к себе кратофилов — Власть, Деньги и Популярность. Они — словно родные братья, повязан круговой порукой и поддерживающие друг друга из всех сил, чем-то напоминая драконище о трех огнедышащих головах. Обещания популярности — это обещание закабаления и взятия на себя неисполнимых долговых обязательств. Есть даже такая метафора — «звездная болезнь». Широкая известность, узнаваемость на улицах, восхищенный трепет приблизившейся к фигуре популярного человека — это воистину наркотическое зелье. Как легко идти по жизни, оставаясь незамеченными и неузнаваемыми? Как трудно влачить собственное существование, будучи отягощенным узнающими взорами и шепотом за спиной, вне зависимости от того, каким оказывается этот шепот — льстиво-восхищенным или злобно зависимым. Даже высшие представители воли Гистурга на планете. Опасаются принимать на себя груз публичности. Им, как никому другому известны все те невзгоды и тяжести, которые неизменно связаны с утверждением пличной популярности. Но начинающие кратофилы, надеющиеся укрепиться и возрасти в силе за счет восхищенных воплей толпы и благосклонных улыбок почитателей слишком наивны и невежественны для того, чтобы отказаться от это разлагающей душу заразы.

Они всегда натужны и поверхностны, неискренни и льстивы. Психологически здоровый человек в принципе не нуждается ни в каких чествованиях. Официальные льстецы, пусть даже прикидывающеюся друзьями и единомышленниками, в своих восхвалениях и дифирамбах стремятся вовсе не ко отражению подлинных достоинств чествуемого, но лишь соревнуются друг с другом в попытке превзойти один другого в изобретениях похвалы и лести. По большому счету им глубоко безразлично его собственные реакции на их величавые речи и величественное творчество изощренных одобрений. Они всеми силами соблазняют чествуемого своим сладостным словоблудием. Вообще то порядочному и знающему себе цену человеку случайно оказавшемуся в подобной ситуации, всегда становится неуютно и как-то неловко. Он лучше других знает самого себя, свои сильные и слабые стороны, а потому менее всего на свете нуждается в озвучивании якобы присущих ему качеств, достоинств и талантов. Но так уж повелось среди современников, что открытое почитание, направленное против естественной скромности, глубинно присущей всякому здоровому человеку, ставится в один ряд с действительным признанием его собственных заслуг. Почести — одна из коварнейших уловок Кащея. Недаром в сказках инициация, связанная с прохождением благозвучия медных труб, ставится выше испытания огнем и водой.

Ощущение это — психологический синоним обладания властью. Подлинное смирение вовсе не связано с натужным самоуничижением и умалением собственных достоинств, напротив, смирение есть признак ясного видения самого себя таким, каковым ты являешься на деле. Смирение — синоним адекватности самопонимания и достаточно ироничного, то есть здорового, отношения к самому себе. Напротив, для людей болезненно извращенной самооценкой чувство превосходства всегда является желанным. Оно как бы компенсирует неверие в себя, оказываясь при этом ядовитым наркотиком, отравляющим душу мнимым самоуспокоением. Говорят, никто не совершенен. Сентенция эта вовсе не умаляет человеческих достоинств, она просто предупреждает каждого о присущей ему возможности здраво и разумно улучшить самого себя. Возможность эта наличествует во всякой ситуации жизни, ею пропитана ткань любых отношений, она сопутствует совершению любого поступка. Развивающийся, то есть здоровый на душу человек, в движении своем сквозь тень этой преграды существования опирается на ясно понимание своих лучших сторон, но движим видением еще гнездящихся в нем элементов незрелости и неразвитости. Когда же мы без критики принимаем ощущение превосходства над другими как надлежащее состояние души, мы неизбежно останавливаемся, то есть начинаем скатываться назад — в Хаос.

Современный мир прямо таки свихнулся на предсказаниях. Это вовсе не означает того, что широкие массы землян адекватно воспринимают научные прогнозы и всерьез озабочены применением их к разрешению проблем повседневной жизни. Предсказание — это синоним обещаемых гарантий приемлемого будущего. Правда, кому что нравится. Одним подавай скорейшее наступление Армагеддона, другие с нетерпением и трепетом внимают вести о скорейшем приходе царствия Божия на землю. Отцы православия недаром называют повышенный интерес ко всякого рода предсказаниям одной их форм готовности к обольщению. Фанатичное доверие предсказаниям есть знак неверия в самого себя, неуважение к собственной свободной воле. Вне зависимости от того, сбываются предсказания или нет, уже само по себе упование на них санкционирует пассивность и бездеятельность людей в отношении их собственных судеб. Предсказание, понимаемое таким образом, является мнимым свидетельством механической запрограммированности человеческой жизни. Раз уж предсказано — значит, и поделать нечего, можно пребывать в бездействии и предаваться покорной лени. Так люди отказывают самим себе в творчестве собственной жизни. Так люди разучаются удивляться и радоваться непредсказуемым обновлениям, какими бы те по характеру не являлись. Особую любовь к предсказаниям самого разного толка испытывают кратофилы, усматривающие в исполнение предсказанного знак могущества своих рогатых покровителей. Вне зависимости от реальных возможностей разумного прогнозирования хода событий, в психологическом отношении слепое доверие к предсказаниям есть вернейший признак душевной слабости и духовной лени.

Что за страсть у кратофилов — без устали мчаться по беговой дорожке к неизвестному финишу! Что за болезнь такая — все время себя с кем-то сравнивать, то тяготясь обидами, увидев себя обойденными, то превозносясь в гордости, злорадно регистрируя отставание других. Представьте себе симфонический оркестр, в котором бы каждый из музыкантов изо всех сил стремился бы сыграть громче других. Наверное, победил бы литаврист. Однако известно, что барабан может заглушить оркестр, но не заменить его. Или представьте на минуту, что вместо того, чтобы играть в едином ритме, уважая друг друга и один другого поддерживая, каждый из музыкантов вдруг устремился бы исполнять порученную ему партию быстрее остальных. То-то какофония бы вышла. Мир един и согласован, многозвучен и синтетичен. Каждому в нем отведено его собственное место и соревновательное действие, укорененное в непонимании симфонической сущности, неизбежно привносит разброд и раздрай, разрушая единое действо. Долгое время западные экономисты, не переставали удивляться лозунгам эпохи развитого застоя — «пятилетку — в два года». Ведь экономика — это единый слаженный организм, координируемый менеджерами так, чтобы все подсистемы работали в едином ритме ради достижения значимого для всех результата. Металла следует выплавливать ровно столько, сколько его смогут потребить нуждающиеся в нем предприятия, не меньше, но и не больше. Любое же чрезмерное ускорение функционирования отдельной производственной единицы неизбежно хаотизирует общий процесс. К тому же, навязчиво распространяемые СМИ, пресловутые рейтинги политиков и партийных объединений есть не что иное, как банальнейший обман радиослушателей и телезрителей. Все эти рейтинги — сплошная липа, главное назначение которой состоит вовсе не в информировании воспринимающих реальное положение вещей, но в назойливом оглуплении теми, кто серьезно к ним относится.

Синоним избыточности и излишества. Здоровому человеку. Желающему развиваться свободно и независимо, мирозданием даровано, согласно известному выражению классика лишь единственная роскошь — роскошь общения. Здоровым роскошество оказывается лишь в наслаждении природными красотами и в упоении любимым трудом, но все это — роскоши внутренние и естественные, ибо в их случае преизбыток приходит изнутри, а не достигается за счет ущемления жизненных прав ближнего. Потребности человеческие в принципе неутолимы. А всякого рода желания и хотения в принципе не насыщаемы. Все дело в том, что существуют жажды законные и противозаконные, здоровые и болезненные, естественные и измышленные. Возможно, занятой и динамично действующий человек в условиях современного города действительно нуждается в автомобиле как удобном средстве передвижения. Но всякому, приступившему к коллекционированию роллс-ройсов за глаза можно поставить диагноз — кратофилия. Собственность как инструмент творческой деятельности естественна и необходима, но собственность, как знак горделивого тщеславия, как орудие демонстрации своего мнимого превосходства над другими, — и вредна и бессмысленна. Несмотря на естественность такого понимания роскоши, о ней все равно мечтает всякий кратофил, и условие ее достижения вносит в пресловутый договор в качестве одного из важнейших пунктов.

Наилюбимейшее выражение всех без исключения кратофилов, которые ни себе, ни тем более другим не любят признаваться в патологически эгоистической мотивации, движущей всеми их помыслами и усилиями. В большинстве случаев это выражение используется кратофилами сугубо цинично и лицемерно, на правах дежурной отговорки в тех ситуациях, когда кратофобы решаются уличить властолюбцев в мертвяще самостном характере их устремлений. Однако есть и иная категория кратофилов, которые настолько запутались в хитросплетениях своей внутренней жизни, что оказываются не в состоянии признаться самим себе во всецело эгоцентрическом характере организации их жизни. Дело в том, что кратофобы живут исключительно для других. Просто они понимают, что разумная и дружелюбна забота о самих себе неизбежно приносит добрые плоды, кто с ними так или иначе связан. Американский человековед Чемпион Тойч выразил эту мотивационную парадигму кратофобов посредством метафоры персиковой косточки. Оказавшись в земле, косточка просто обязана быть достаточной мере эгоистичной. Ибо ей надо питаться и возрастать. Но год за годом используя соки земли, энергии ветра и дары солнечных лучей, в итоге косточка, живущая в согласии с собственным внутренним законом развития трансформируется в роскошные персиковое дерево, по преизбытку своему щедро предоставляющее свои обильные плоды всем желающим насытиться и насладиться. А вот у пресловутых «слуг народа» в большинстве случаев все получается наоборот. Их хищническая политика разлагает души окружающих, разрушает истинно человеческие отношения и приводит к истощению ресурсов мира, ибо трудятся они, будучи мотивируемы не жаждой жить, но жаждой властвовать.

В истинном значении своем это слово может быть понято как продолжение самого человека, вне зависимости от того в какой именно форме она проявлена, в каком виде она выражается. Кратофил рассматривает всякую собственность как продление мыльного пузыря своего безмерно раздувающегося Эго, как бронированную защиту от влияния токов реальности, закрывающую его от живительного общения с окружением. Кратофоб же рассматривает собственность как потенциал, предоставляемый в его распоряжение самой жизнью, многократно повышающий его возможности этой самой жизни и служить. Служить жизни и людям, но не Кащею и самому себе. Собирание любых богатств приобретает высокий и сакральный смысл лишь в том случае, если изначально и непрестанно оно подразумевает щедрую раздачу сконцентрированного как закономерный итог процесса накопления. Обращение же кратофила с собственностью напоминает ночь без дня, закат без восхода, вдох без выдоха. Вот потому-то кратофоб никогда не чувствует себя связанным по рукам и ногам тем, чем он владеет, в то время как кратофил, даже будучи очень богатым и социально успешным, не в состоянии ни на миг избавиться от невыносимо гнетущего чувства заточения пусть в золотой, но все таки клетке.

Говорят, мусор нельзя заметать под ковер. Говорят, в шкафу вредно иметь скелет. Говорят, не оставляй на завтра то, что можно сделать сегодня; впрочем, последнее немного не по теме. Представьте себе цыпленка. который решил обеспечить собственную безопасность отказом от проклевывания скорлупы. Грустно, не правда ли. Всякое общество, как ему кажется, противостоит врагам и недругам. Желая сохранить собственную целостность, оно защищается и обороняется, а порой и дерется. Спецслужбы представляют собой аналог аутоиммунного заболевания. Ревматологам, коллагенологам, и онкологам симптомы того заболевания известны более чем кому бы то ни было. Иммунная система, изначально предназначенная для защиты организма от инородных вторжений, по той или иной причине начинает пожирать клетки охраняемого ею организма. Специалисты говорят, что предотвратить сей процесс практически невозможно. Каждому из интересующихся советуем перечитать соответствующий теме раздел в книге «Психология эволюции» Роберта Уилсона. Возможно, в данном случае действует один из непознанных нами доселе законов природы, который мы сейчас попытаемся сформулировать своими словами: «Излишне защищаясь от других, ты обрекаешь самого себя».

Сколь премного мы превозносим Кащеевы слова «стильный» и «стильно»! Сколь скоро мы следуем за модой, за тем образом жизни и мышления, которое внешне оказываются общеприемлемыми! Лишь один из учеников старины Фрейда отважился на анатомию человеческой судьбы. Хотите верьте, хотите нет, но каждый из нас в детстве был слаб и немощен, а потому, как минимум в психологическом плане, изнасилован, раздавлен и обижен. Каждый из нас, согласно тому же Адлеру, носит в душе комплекс неполноценности (кстати, этот термин был обнародован впервые все тем же венским аналитиком). Если человеку, пусть еще юному, но уже человеку, кто-то продемонстрировал излишнюю силу, то до конца жизни человечек этот будет искать компенсации, то есть искать возможностей проявления той силы, которую ему продемонстрировали в раннем детстве. Если кто-то был соблазнен не ко сроку, тот будет искать соблазнений либо научится соблазнять сам. Если кому-то не хватило тепла и ласки, то будет всячески отторгать от себя и любимых, и детей. Самое страшное открытие Адлера заключалось в том, что в связи с этими не зависящими от нас травмами мы избираем собственный стиль жизни. Мы живем в согласии с этими иррациональными императивами. Мы продолжаем себя, точнее те обиды и грехи, которые были нам привнесены извне, в своих детях. Ну и как вам после этого? Желание «стильно» одеваться и «стильно» выглядеть? Не хочется, правда? Человек должен в любой ситуации оставаться самим собой, а не только роботоподобным наследником собственных ранних болезней и неудач. Каждый человек имеет право на собственный стиль жизни! Но Кащей предлагает быть таким как все — болезненным, слабым, зависимым, то есть «стильным».

Удивительно аморфное понятие, хотя бы потому, что каждый под ним подразумевает нечто глубоко личное, интимно индивидуально. Естественно то, что каждый ищет счастья, освобождения и покоя. На то и рассчитывает Кащей, предлагая кратофилам счастье в обмен на предательство, самообманы и ложь другим. Человеческое счастье на деле не зависит ни от чего внешнего. Человек самодостаточен по самой природе. Он обладает всеми потенциалами связей со стихиями природными, с живыми существами и себе подобными. Нет ничего прекраснее уединившегося средь осеннего леса человека, пусть даже иные называют его грибником или чудаком. Кратофилами счастье понимается как нечто шумное, натужное и чрезмерное, что-то вроде мечтаний Кисы Воробьянинова. Кратофоб мечтает зажечь свечу, имея рядом дочь и ребенка, и просто так вслух от сердца, почитать стихи Пушкина или Бальмонта. Но за это счастье не нужно кусаться, дуться и бороться. Оно — всегда с нами. А вот за то лжесчастье необходимо платить кровью — и своей и чужой. Хотя в итоге счастье-то и не обретаешь…

Всякий кратофил маним пресловутым общением с тайною. Что-то секретное, что-то закрытое, недоступное другим, а до посвящения и ему самому. Это один из замечательнейших посулов Кащея, который используют сектанты и спецслужбы, — ты будешь знать то, что не дано знать обычным смертным. Таким образом, соискатель такого рода тайн заведомо причисляет себя к клану, отличному от «обычных смертных». Друзья! Это ли не гордость! Это ли не самолюбство! Это ли не оголтелый нарциссизм! Конечно, существуют истинные тайны, тайная встреча двух чужих людей, становящихся родными. Тайна проникновения мужского тела во плоть любимой. Тайна рождения детей, таких похожих и непохожих одновременно. Да, это великие тайны, но постигать каждую из них мы можем, не обещая князю тьмы рабской покорности и благолепия. Эти тайны выше всех иных мыслимых секретов. Эти тайны возвышеннее и чище всего того, что только может себе измыслить «обезьяна Бога». Говорят, не бывает фригидных женщин, бывает неумелые и ленивые мужчины. Кстати, обратное также верно. Счастье оно также рядом, оно всегда близко, оно всегда с нами. Если мы не умеем его коснуться и вкусить, то в этом заключается наша собственная проблема, проблема неумелости, лености и халявотропизма.

Каждому из вступающих на скользкий путь поиска сокровищ Гистурга последний обещает обязательное вступление в тайные братства ему подобных. Как приятно человеку слабому, немощному и бесталанному, зато уж обладающему почти выросшими клыками и когтями, ощутить предвкушение воссоединение с себе подобными. Прежде тайные общества занимались лишь охранением собственных членов. Это было что-то вроде кучки прибившихся друг к другу людей, действительно нуждающихся в защите и согревающих один другого. В общем-то, любая семья в этом смысле является тайным общество. Любой клуб по интересам представляет собой семантическое пространство, свободное для тех, кто исповедует его законы. Но все вышесказанное никоим образом не относится к кратофилам. Ведь Кащей обещает вам несметные богатства и немыслимые привилегии, заполучаемые просто так, благодаря самому факту вхождения в сообщество, т.е. на халяву. А ведь так быть не должно, каждый из воплощенных является тайным обществом себе самому. А потому в данном случае Кащей прокололся. Человек подлинный и свободный по определению не имеет надобности ни в ком другом.

Размалеванные бумажные ярлыки, фантики и этикетки, без устали раздаваемые Гистургом кратофилам, всерьез мнящим их ценными. Истинную цену в жизни имеет лишь то, что питает и освещает существование. Любовь, музыка, аромат, сострадательность терпение и честность — все это воистину ценно само по себе. Но сколь бы громкими ни были титулярные именования, в сколь бы торжественной обстановке они не присваивались, все равно они остаются не имеющими цену наклейками. Дело в том, что всякий титул приобретает смысл лишь во вполне определенным образом организованном социальном контексте. На необитаемом острове сертификат об образовании годится лишь для того, чтобы поддержать гаснущий огонь. Зато само образование поможет не только выжить, но утвердиться в нелегком существовании. Кащеем намеренно из века в век созидались и продолжают созидаться шутовские социальные иерархии, будь-то воинские, административные или академические, необходимые для создания групповой основы формирования круговой поруки и предания иллюзорной ценности обозначающим титулы бумаженциям. Но кратофилов не смущает подозреваемая ими нелепица различного рода рангов и ученых степеней, им нравятся эти игры в нечто, они привыкли карабкаться в никуда. Они попросту боятся задать себе вопрос — зачем? Стоит ли их живая жизнь, сотканная из ограниченного числа бесценных мгновений того, чтобы бездумно растрачивать ее на коллекционирование тленных этикеток.

Господи, сколь примитивен и тщедушен был триумф римских императоров, проезжавших под триумфальными арками, осыпаемых лепестками цветов. Сейчас мало-мальски солидная кампания любому имеющему деньги может выстроить его собственную триумфальную арку. Триумф! Сколь желанен, завершающ и окончателен был твой плод. Да, Гистург, ты замечательно уловил кратофилов под сень мнимого чествования и ложных восклицаний! Человек нужен триумф лишь в одном- единственном смысле. Триумф победы над самим собой. Над собственными слабостями, пороками и недоделанностями. Что толку напялить лавровый венок и на белом коне лишь несколько десятков минут быть почитаемым друзьями и врагами, число коих заведомо превышает число истинных доброжелателей и сознательных сотрудников. Триумф — это звездные врата, а ведущие к самому главному: к самому себе. Но ведь кратофилу неймется услышать благолепные возгласы сограждан. Ведь ему, не обладающему знаками подлинной любви и истинного благополучия внутреннего, так хочется заручиться поддержкой тех, кого он, в общем-то, толком не знает. Триумф кратофила — это попса. Это нечто такое, что можно назвать лишь смешным и неловким триумф победителя самого себя имеет замечательное продолжение в счастье, любви и покое.

Одной из наград, которую обещает козлоногий подписант, и которого так жаждет подписывающий договор собственной кровью лох является удовольствие. Много денег, много девок, автомашин, двухэтажных квартир, финских стиральных машин и французских кредитных карточек. Вот они, «истинные» удовольствия! Сколь бы странным и уродливым не казалось это предложение, на него уловляются, словно на мормышку всякого рода ерши и пескари. У слегка позабытого нами Роберта Рождественского есть (не были, но есть!) замечательные стихи — «человеку надо мало». Подлинное удовольствие насколько это понятно автору этого проблематичного опуса заключается в созерцании заката, в радовании детской игре, в ощущение собственного тела в теплой ванне и, простите за банальность, в корочке хлеба, которая приходит во время. Удовольствие, воображаемое разбушевавшимся рассудком, на деле отравляет жизнь, мешая любить и думать. Не так давно я услышал от одного из своих друзей замечательный тост: «За деньги можно купить общение, но не дружбу. За деньги можно купить постель, но не любовь, за деньги можно купить ученую степень, но не знания. Так выпьем же за то, что никто и никогда не умел купить за деньги». Удивительно, но многие удовольствия желаемые нами лишь кажущиеся, миражные и иллюзорные. Прав РР, — человеку надо мало. Жаль, что большинство кратофилов и хотели бы это осознать, да не получается. Рад бы в рай, да договор не пускает…

Любому их кратофилов в уверенности в его окончательном закабалении вместо луча вектора предлагается цель. Как приятно обнадеживающе и многообещающе звучит это слово. Главная психологическая уловка этой заманки заключается в обещании возможности добежать, закончить путь, получить долгожданный приз! Вязкий кратофоб понимает, что любая поставленная перед человеком цель (пусть поставленная даже им самим) лишь этап, один из шагов в будущее, один из моментов большого Пути. Но это понимает кратофоб, но никак кратофил. Кратофил, словно волк на флажке, бежит к цели, — и никогда ее не обретает. Само по себе понятие цель — статично, нежизненно и останавливающе. Жизнь — это поток, вечно движущийся к неведомому завершению. Цель — это манок, привлечение, мотиватор, в конце концов — все тот же флажок. Каждый из нас естественным образом страстно жажде выскочить за собственные пределы. Однако именно в этом и состоит удостоверение нашей собственной неудовлетворенности. Именно это свидетельствует о не ощущении нас нами самими. Мы никак не можем признать то, что к счастью, либо, к сожалению, мы находимся именно в том месте, именно в то время, которое выбрали сами. Обещание цели является попыткой вырвать нас из контекста самосуществования. Обещание цели манит, но ничего не гарантирует. Возможно, кому-то это покажется пустой схоластикой. Просто я считаю, что свои цели человек должен ставить себе сам и не передоверять это интимнейшее из действ кому бы то ни было другому.

Нет большего наслаждения для кратофила, чем распространение собственной глупости на близлежащие пределы. Простите за санитарно-гигиеническую метафору, но в этом он подобен сортиру, принявшему в себя определенную дозу дрожжей. Он хочет распространить собственную вонь на весь окружающий мир. Он хочет загадить все то, что по праву ему не принадлежит. Он желает избавиться от нее, но в итоге остается лишь источником заразы, тлена и гнили. Если человеку есть что сказать — он молчит, если человек боится собственного бессмыслия — он становится гуру. Если человек ненавидит себя по причине собственной запущенности — он становится проповедником. Да, это слово имеет позитивную окраску среди здоровых людей, здоровых на душу и на тело. Но в данном случае, имея в виду необходимость описания симптомов воинствующей кратофилии, мы обязаны провозгласить — «Нет экспансии! Вы нам не нужны! Не заражайте нас своими проблемами! Нам и без вас несовершенств достаточно!»

Разумеется, в зависимости от раскрытых творческих способностей к зрелому возрасту люди действительно разнятся друг от друга. Есть те, кто предпочли самодостаточность низко интенсивного существования напряженному творческому труду. Есть те, кто с детства ощущал в собственных глубинах столь огромный заряд созидательных способностей, что не смог пренебречь реализацией этого потенциала в приемлемых для других делах и свершениях. Так вполне закономерно происходит разделение людей на интенсивно созидающих и пребывающих в отдохновении. Разделение это реально и связано с множеством факторов, начиная от личностной астрологической обусловленности и завершая показательным воспитанием в родительской семье. Однако так формируется здоровая естественная элита. Кратофилы же понимают элитарность как тем или иным образом купленную приобщенность к сообществу властвующих. Разумеется, на вершинах такого сообщества обитают небесталанные и весьма усердные люди, но в целом так понимаемая элита находится под управлением Гистурга ибо самим движущим началом деятельности ее членов является вовсе не любовь к миру и уважение к себе, но желание во что бы то ни стало быть включенным в когорту избранных, пусть даже для этого придется пройти по головам вчерашних друзей и трупам выдуманных врагов. Так что элита элите рознь и если она может пониматься как естественное сообщество наиболее плодовитых и деятельных кратофобов, то вторая представляет собой передовой отряд бесовских легионов, помогающих Кащею держать человечество в узде.

Самое слабое место тех, кто почитает самого себя. Вне зависимости от того, как человек относится к любви и сексу, в независимости от того, как он понимает собственную ответственность в интимных отношениях, в независимости от того насколько он силен, коварен или глуп, — это извечная тема касается всех! Проблема заключается в том, как именно и чего именно она касается. Сексующийся — сексуется, нравящийся — нравится, флиртующий — флиртуется, а любящий — именно любится. Это удивительно, даже может показаться странным то, что большинство кратофилов почти всегда ищут помощь на стороне, то есть в чужих постелях. Можно даже провозгласить один из важнейших критериев оценки состоятельности всякого менеджера или политика: «Если вы действительно владеете собой, а значит, готовы помочь народу и стране, наверняка вы уже смогли разрешить собственные эротические проблемы». Кстати, заметьте, что большинство лидеров стран и сообществ избираются из достаточно зрелых, если не сказать пожилых людей. Население интуитивно не доверяет тем, кто потенциально готов на глупости, одной из которых является любовь.

Жил такой замечательный французский этолог, то есть специалист, изучавший поведение животных как Реми Шовен. И вот в конце жизни, намаявшись с птицами, зверями и прочими паукообразными, на излете 90-х годов собственного идентичного самосуществования, за несколько минут до смерти он воскликнул: «Теперь я понял, что всю жизнь занимался людьми». Мы не так уж далеко ушли от тех эволюционных видов, которые доли начало роду человеческому. За бескорыстием почти всегда стоит расчет, за смелостью — страх. За состраданием — сожаление о собственных грехах. Этология вовсе не наука о поведении животных, это наука о нас самих. По-видимому, и в высшей Школе, призванной воспитывать высокодуховных и терапевтически эффективных психологов, в качестве одного из первейших предметов программных образований необходимо поставить этологию. В конце концов, для того, чтобы выжить, люди должны для начала понять самих себя, а значит кропотливо изучить историю тех, кто до сих пор наполняет ткань их собственного существования.

В современных академических классификациях, представляющих различные отрасли психологического знания, вы, естественно, не отыщите никаких упоминаний о кратопсихологии. Тем не менее, нам представляется принципиально важным выделение в особый раздел всего того, что накоплено психологической наукой относительно психологии властолюбцев и подчиняющихся. Насилие, страх, агрессия, суицидальное поведение, ненависть и отторжение реальности — таков далеко неполный перечень практических проблем, стоящих перед будущими исследователями движущих мотивов поведения кратофилов. Предметом кратопсихологии является субъект, в известном смысле «завернувшийся» на вопросах достижения власти. Главное отличие сферы кратопсихологии от рядом расположенных узкоспециальных областей психологического знания, является необходимость расстановки этических акцентов, без чего понимание скрытых пружин активности властолюбцев грозит выродиться в сугубо схоластическое манипулирование терминами. Если угодно, кратофил представляет собой не просто особый психологический тип, но в каком-то смысле подвид человека разумного, которому можно придать рабочее наименование Человек иррациональный. Кратофил лишь кажется разумным, во всяком случае, именно таковым он пытается представлять себе самому и предъявлять окружающим. На самом же деле, логика его поведения антижизненна и человекоотрицающа. Кратопсихология является одной из печальнейших страниц человековедения. Это — своего рода история душевной болезни, которой подвержены, к сожалению, слишком многие представители рода человеческого. Центральной проблемой кратопсихологии является невозможность терапевтической трансформации кратофила посредством одного лишь нормального осознания антидуховной сути тех психологических механизмов, которые в нем и через него правят бал. Лишь одному барону Мюнхгаузену, да и то лишь в байке, удалось самого себя вытащить на берег из болота. Терапия кратофилии — труд многосложный и проблематичный в отношении успешности предпринимаемых усилий. Однако нижеследующий текст автором рассматривается как своего рода тестовый материал, посредством ознакомления с которым, каждый может произвести аутодиагностическое действие. В каждом из нас живет больший или меньший бесенок властолюбия (разумеется, если мы еще не стали святыми). Но если этот бесенок достаточно укрепился в душе человеческой, он наверняка сможет объяснить принявшему его в себя индивидууму, что настоящее изложение плоско, ошибочно, банально и несостоятельно во всех возможных смыслах. Чем больше вам понравится ниже написанное, тем смелее с помощью представленных заметок вы обратитесь к хирургически безжалостному исследованию самих себя, тем ближе к здравой кратофобии. Естественно, кратофил и кратофоб — не обзывательство и даже не типы. Так именуются автором два полюса душевного бытия: полюс согласия и полюс борьбы. Каждый из нас не только в конкретный момент жизни, но и в любой данной ситуации, оказывается в определенной точке на отрезке, соединяющем два этих крайних состояния. Здесь нет рецептов, нет даже пожеланий и рекомендаций. Мы лишь пытаемся осмыслить то многое, что само собой разворачивается в душе властолюбца. Кратофилии боялись выдающиеся мыслители и художники. К кратофобии стремились, хотя об этот и не принято говорить, все кровожадные императоры и одержимые предатели. Человек есть существо многомерное и многозначное, спектрально богатое и полное всевозможных разнокачественных обертонов. Рождение научной кратопсихологии — дело будущего. Оно неизбежно, ибо кратофилия по самой своей сути, как явления противоприродное и антизаконное, реальных шансов на выживание не имеет. Мы скорее предъявляем проблему, нежели формулируем ее. Потому то в настоящем написании вы не встретите ни строгих определений, ни четких выводов. Это — лишь песнь приветствия Человеку дружелюбному, выстроенная на контрапункте здравому существованию.

Живое всегда конкретно. Оно непрестанно пребывает в мистическом пространстве здесь и сейчас. Именно конкретность позволяет живому реально присутствовать в мире, находится в сокровенной связи со всем и вся. Живое всегда гармонично вписано в контекст. Оно всегда предполагает наличие подвижной, трепещущей паутины коннотаций и аллюзий. Попробуйте элиминировать клетку из контекста целостного организма. Сколь тщательно после ни изучали бы вы ее, представление о целом, то есть о самом организме, вам не отыскать. Более того, вам не удастся понять даже эту самую одиночную клетку, ибо жизнь ее не только определена связями и отношениями с другими элементами целого, но и в известном смысле порождена ими. Всякое слово приобретает живой смысл, лишь будучи соотнесенным не только с другими словами в фразе, составным элементом каковой он и является, но и с целостным сюжетом конкретного произведения. Так и поступки людские обретают свой истинный смысл, лишь будучи понятыми в контексте всей человеческой жизни. Кратофилу свойственна любовь к абстракциям — к механическим выделенностям, к насильственным вырванностям, изолированным и отторженным. Лозунги, девизы, идеи, формулы и ярлыки — таковы абстракции, к каковым безудержно тяготеет кратофил. Тяготение это определено не только маломощностью медитативного потенциала властолюбца, но и прямым воздействием Великого Мучителя. Последний, насильственно отрывая своего подопечного от живых фраз и развивающихся сюжетов, на деле выдергивает его из контекста существования, разобщает самим бытием, тем самым получая тотальную власть над обессилившим в своей оторванности индивидуумом. Вспомните миф об Антее, который оставался непобедимым лишь до тех пор, пока имел возможность обретения прямой связи с землей. Представьте себе растение, вырванное из почвы с корнями. Жизнь в нем можно поддерживать искусственно с помощью ныне модных агротехнических приемов гидропоники и аэропоники. Но жизнь такая во многом напоминает иллюзорное существование головы профессора Доуэля из известного фантастического романа А. Беляева. Абстракции хороши лишь на время консолидации опыта и перекомпоновки элементов воспринятого. Но не будучи возвращенными к почве практического, деятельного, живого контакта с конкретной действительностью, воспринимаемое в качестве утвержденных догм и недоступных критике постулатов, они оказываются омертвляющими.

Не удивляйтесь звучанию этого непривычного слуху неологизма. Диктатор как термин исчерпал себя, не в последнюю очередь благодаря узкополитическому пониманию этого термина. Властитель — термин этот имеет наряду с негативной и весьма позитивную окраску: правитель, то есть управитель. Авторитат может быть выделен как особый социальный тип — человек, превыше всего ценящий отношения власти. Это определение равно применимо и к подчиняющим, и к подчиняющимся. Никто не в праве осуждать авторитата, ибо состояние его не есть плод сознательного выбора, но скорее аналог болезни. Авторитат стремится во что бы то ни стало дать самому себе (а после и всем другим) ответ на единственный вопрос — кто выше, кто сильнее, кто круче. И вне зависимости от ответа на таким образом сформулированный вопрос, то есть даже в том случае, если он сознательно принимает позицию подчиняющегося, он оттого не перестает оставаться авторитатом, то есть приемлющим властные отношения как главные в жизни. В каком-то смысле кратофоб (неавторитат) оказывается гибким скользким и подвижным. Он не желает подчиняться, а потому его невозможно подчинить. Ему не ведом самый стиль подобного рода строго вертикальных отношений. Кто-то из современных учителей Дзен каждой встречи с новыми учениками предпосылал такие слова: «Давайте строить наши отношения на фундаменте взаимоуважения и равенства уникальностей. Я не желаю подчинять себе вас, но и вам не удастся подчинить меня себе. Если вы согласны — начнем». Авторитат далек не только от произнесения и восприятия таких слов, но и от самого принятия факта действительного всеобщего равенства. Не равенства обезличенных болванчиков, которых можно взвешивать и измерять штангенциркулем, но равенства меж теми, чья уникальности воистину беспредельна. К сожалению, большинство из нас по факту рождения в нашем времени заражены влияниями психологии авторитатов. Если нас и не учат с детства гадить ближнему и мучить его, то нас как минимум научают бороться, соревноваться и жаждать победы. В большинстве случаев последнее означает всего лишь победу над другим, что является нонсенсом по определению. Ну не может же питон состязаться с попугаем или тушканчиком, что касается красоты форм и приспособленностям к собственному существованию. Они разные — и именно это является главным в этих отношения. Они разные, а потому им не в чем соревноваться и конкурировать. Каждый занимает свою, и только свою экологическую нишу. Каждый силен в своем и только своем качестве. Каждый хорош именно тем, что он является собой, а не кем-то другим. Воистину конкурировать они не могут по определению. Но могут и должны сотрудничать! Ибо они различные, а следовательно нуждаются друг в друге. Так вытанцовывается логика существования животных сообществ. Так вырисовывается красота экогеобиоценозов этих подлинных симфоний непрекращающейся жижи. Жаль, что авторитат никак не хотят осознать всекосмического характера этих простейших примеров — кооперации, взаимопомощи, и взаимозависимости.

Это неприглядное слово в основе своей имеет замечательный корень — автор, создатель, демиург. Однако, как и все в нашем мире, понимание феномена авторитета до нельзя извращено Гистургом. Никто не обладает авторитетом как атрибутивному качеством самого себя. Авторитет — штука парная, подразумевающая отношения между имеющим и нуждающимся. Легкость восприятия авторитетных мнений обусловлено атавизмами наших ранних слабостей, доставшихся в наследство от периода детства. Не опытное человеческое существо, едва покинув мокрые пеленки, оказывается в чуждом, ни в чем не знакомом, а потому априорно враждебном окружении. Ребенок нуждается в заботах матери и назиданиях отца. Он еще не обзавелся достаточным набором аргументов, почерпнутым из личного опыта, необходимых для того, чтобы сомневаться и спорить. А потому, все то, что исходит от фигур родительских, он охотно и некритично воспринимает на веру. Это — естественный и на своем этапе развития человека необходимый механизм восприятия психонаследственной информации. Ребенок заимствует опыт матерей и отцов, результаты их внутренних трудов он воспринимает в качестве кредита, необходимого ему для овладения приемами эффективной адаптации к изменяющимся условиям жизни. Однако человек не только может, но и должен вырастать, а потому, согласно законам его внутреннего развития, рано или поздно наступает момент системного пересмотра воспринятых от родителей методов и стратегий. Когда же человек действительно созревает, он начинает размышлять самостоятельно, сознательно принимая всю полноту ответственности за созревшие в его душе значимые решения. Всеми оболганный и мало кем понятый Ошо в своих выступлениях перед доверяющими ему любил приводить в качестве жизнеутверждающего примера малоизвестную буддийскую притчу: «В темном лесу заплутал одинокий путник. Ночь накрыла пути его, лишив возможности обозначать собственный путь. Внезапно появился человек, шедший с ярко зажженным фонарем. Они пошли вместе. Но в какой-то момент фонарщик напомнил о том, что пути у каждого свои, а значит различны. Он пошел по лесу своей тропой, оставив заплутавшего ранее в той же темноте, с которой он был уже знаком. Так иди же со своим светом!» Всякий, мнящий себя обладателем авторитета, для того чтобы сохранить свое положение в неприкосновенности, с дуру мнит себя родительской фигурой, а потому, сам того не подозревая, невольно пытается внушить следующим за ним мысль об их малости, немощности и ущербности. Когда мы малы — следование за авторитетом естественно и здраво, но оно не должно составлять саму суть нашей жизни. Те же, кто ленится усердно разыскивать собственный путь, начинают рыскать подле себя в поисках удобного фонарщика, забывая о том, что у каждого свой путь. Научные, политические и даже религиозные авторитеты — это всего лишь костыли для выздоравливающих. Но болезнь не должна продолжаться вечно. Выздоравливающий потому то так и именуется, что его удел заключен в выздоровлении. Это не означает призыва к преждевременной борьбе со способствующими нашему развитию авторитетами. Это болезненно, глупо и столь же инфантильно, как и чрезмерное доверие к мнению более сильных. Сегодня — они более сильные, но все же они идут лишь своим собственным путем. В известном рассказе красноярского фантаста В. Савченко та же основополагающая мысль выражена еще более четко: «Не плыви по течению. Не плыви против течения. Плыви туда, куда тебе нужно». Лишь тогда, когда человек сможет ясно осознать тот путь, который ведет в его собственное «нужно», он станет достаточно зрел и силен для того, чтобы отказаться от чрезмерной приверженности мнениям авторитетов. Вот тогда он гордо и свободно отправится в одиночное плавание, вот тогда то он и пойдет вперед по своему собственному пути, со своим светом.

Господи, такого парадокса не предвидел даже Константин Сергеевич Алексеев (в миру Станиславский). Это удивительно, если не сказать восхитительно и возопительно, — как они умудряются совмещать в своем лице и бездарность и талант. Нет лучших актеров, чем те, что жаждут обжульничать ближнего своего. Но никто так не открыт, не кто так не очевиден в своей ущербности и неумелости, как они. По-видимому, в курс психологии обучения будущих менеджеров непременно следует включать два великих тома, определивших становление технологии современного актерства, принадлежащих перу вышеупомянутого Константина Сергеевича — «Работа актера над ролью» и «Работа актера над собой». Даже если и считать актерское искусство магией лицедейства, то в отношении кратофилом можно возвести это определение в третью степень. Так лгать, предавать и ерничать могут только они! Ненавидеть, юлить, кидать — только они, но для всех этих сумасшественных действий, помимо нечистой совести, к сожалению, должен наличествовать талант актера.

Сколь бы всем нам то не было противно, но человечество испокон тысячелетий, наряду с морями, солнцем и землей, сосуществует с алкоголем. Последнее понимается в необязательной связи с химической формой этилового спирта, хотя в большинстве исторических ситуаций именно это существо оказывалось ведущим психоделиком. Ведущим — не значит главным, не значит преимущественным, но именно ведущим — кого-то, куда-то и зачем-то. Сегодняшняя цивилизация на редкость двулична. С одной стороны, лучшая часть любого сообщества вопиет о недопустимости употребления алкоголя. С другой стороны, он вездесущ и вседоступен. Не в последнюю очередь благодаря благоволениям все тех же власть принадлежащих. Алкоголь по-разному влияет на кратофилов и кратофобов, является своего рода тестовым допингом, позволяющим определить подавляемые комплексы и вытесняемые содержания. Кратофил может быть весьма приличным с наружи — рачительным, уместным, галантным, человеколюбимым. Но стоит ему хорошо надраться — и Гистург сквозь лик его является во всей своей разнузданной прелести. Действительно, алкоголь предполагает снятие узды с человека внутреннего, а значит — способствует обнаружению всего скрытого, точнее скрываемого и от других, и от себя. Кратофобу же алкоголь практически не страшен, ибо в нем нет того, чтобы он боялся обнаружить в себе. Психология кратофила указывает на парадоксальное сочетание склонности к злоупотреблению алкоголем и боязни такового, весьма характерному для кратофилов. Кратофил не просто двойственен, но двуличен. Всякий из нас естественно имеет две стороны — предъявляемую людям и укрываемую от них. Такова архитектоника человеческой натуры. Однако для кратофила алкоголь представляет подлинную опасность: он настолько прекрасен снаружи, что страшится продемонстрировать все то, что он с таким усилием запрятывает внутрь. Алкоголь — это не только яд, но и лекарство. Лишь осознав, сколь ты мерзок внутри, лишь будучи обнаруженным перед самим собой, ты получаешь возможность задуматься над тем, каким бы ты на самом деле хотел быть. Самые опасные кратофилы — кратофилы непьющие. Они респектабельны и упорядочены, всеприятны и всеприемлемы. Однако они самих себя лишают даже малейшего шанса познакомится с собственным внутренним содержанием. Сказанное вовсе не означает, что каждому из нас следует пить и тем самым исповедоваться. Алкоголизм для многих является болезнью, и под час весьма тяжелой. Очень многие кратофобы на дух не переносят алкоголь. И не потому, что они полны страха или закодированы, но потому что они попросту не желают допинга, ибо их внешнее тождественно внутреннему. Алкоголь — не только проклятие, но и хирургическое средство спасения негодяев и властолюбцев от их собственного лицемерия, отягчающего естественное развитие живой души. Возможно, потому и повелся во многих странах обычай — коли хочешь познакомится с человеком, хорошенько выпей с ним. Недаром древние римляни говаривали: «In vino veritas», что в действительности означало: «Истина лежит на дне стакана». Что-то вроде нашего русского «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Как и все обоюдоострое (секс, деньги, идеалы, гордость, власть), алкоголь являет собой одно из тех лезвий бритвы, достойно пройти по которому способен далеко не каждый. Как бы там ни было, но все же в кратопсихологии изучение влияния алкоголя на обнаружение глубиной мотивации поведения властолюбца рано или поздно займет надлежащее место.

Говорят, люди могут соединяться различными способами — сообщающими и разъединяющими. Первому роду объединений соответствует русское «союз, совместные узы». Второе слово переводится с французского вроде тоже как союз, однако во французском языке слово союзничество (альянс) означает нечто принципиально иное, нежели внешне синонимичное русское слово. Помните, как пошутил однажды М. Светлов, в кафе Центрального Дома Литераторов подошедши к двум сплетникам: «Ребята, вы против кого дружите?». По-видимому, это наиболее адекватная передача смысла в общем-то многозначного слова альянс — дружить против кого-то. Для примера можно взять хотя бы альянс северо-атлантический. Сколь полон он противоречий и разногласий, сколь глубоко не любят подчас члены его друг друга. Однако они вместе, разом, воедино смыкают свои ряды из страха перед внешним врагом (то бишь, перед нами с вами). Кратофилы панически опасаются союзов, ибо союз предполагает добровольно принимаемое на себе конструктивное (а то и жертвенное) союзнические обязательства, но альянс — это нечто принципиально иное. Альянс — всегда на время, всегда ради чего-то — всегда не навсегда. Союз — это стратегия, это преданность другому и верность самому себе. Альянс же всегда тактичен и изворотлив, и своелюбив. В совместной работе сходятся люди, вроде бы объединенные общим интересом, вроде даже согласные служить некоей важной для всех цели, к примеру, обучению друг у друга. Однако стоит промелькнуть зарнице неблагополучия, стоит свершиться малейшей осечке — и психологически все врозь. И каждым сразу вспоминается пошлейший девиз: «Каждый сам за себя». Значит, это был не союз, но альянс. Значит, то была не группа, но сбившаяся из-за вынужденности и невозможности пойти своим путем кучка существ, в каком-то глубинном смысле к друг к другу не имеющих ни малейшего отношения. Отношения эти никакими конкретными в общем-то и должны были быть, они должны были быть хотя бы какими-то. Различие между кратофилом и кратофобом лежит на границе понимания противоположности между союзом и альянсом. Альянс — явление вынужденное, но союз — естественен и органичен. Кстати, если вам удалось уловить сию разницу, то скорей всего вы кратофил небезнадежный.

Одним из самых замечательнейших заблуждений, исповедуемых практически каждым из представителей рода людского, является нелепейшая и бессмысленнейшая представление о равенстве. Наше время глубокомысленный эзотерик Рене Генон так и назвал «Царствование количеств». Заметьте не качеств, но именно количеств! Неужели мы хоть в чем-то на деле равны друг другу. Неужели мы хоть в чем-то друг дна друга похожи. Сначала ученые, словно обрадовавшиеся дети, усердно, если не сказать умильно, изучали тайну асимметрии, в том, как она проявляется меж людьми и в природе. Я рад упомянуть фамилию армянского исследователя, математика, философа, изобретателя Ашота Акопяна (не путать со всеизвестным фокусником), который обратил внимание коллег на красоту асимметрии. Мне кажется, вне перечисленных заслуг, он был еще и художником. Линия времени однонаправлена. Левое в правое не сочесть. В конце концов, в любой связи один из нас является мужчиной, другая, как ни странно оказывается женщина, Вот она — подлинная асимметрия. Вот она красота непохожести, которая и является основанием связанности, чем дальше друг от друга — тем ближе к другу друг. Все это понятно нормальному кратофобу. Здоровому, уравновешенному спокойному, ценящему жизнь и себя. Но кратофилу вечно неймется. Он привык соревноваться и драться он даже принудить себя не может к простейшему пониманию того, что все мы разные, как писал Редьяр Киплинг «сами себе свои». Оттого-то он и вступает в столкновения с Родиной, с ближними с самим собой. Он все время хочет доказать тот очевиднейший факт, что он не то, что он есть. Почему-то вспомнились слова Юрия Шевчука «ведь крутыми бывают лишь яйца» (и то неизвестно чьи, но весьма роковые). Асимметрия связи — закон жизни, управляющей отношениями и любовью. Асимметрия связи — красота полотна существования, его опора, его тайна и не нам с вами это менять. Если хочется сломать — господа кратофилы, то сломать вы сможете лишь самих себя.

Характернейшая черта всякого кратофила. Есть такая русская поговорка «как с гуся вода». Я вас предавал? — я объясню. Я вас калечил? — я умудрюсь удостоверить вас в собственной невиновности. Вам было больно? — я докажу, что сие было вам только на пользу. И Бог его знает, кому верить, толи себе то ли изворотливейшему лицу. Это особое знание, особое умение, — искусство изворачиваться. На деле всякий обманщик ведает о своем обмане. На деле всякий предавший лучше чем кто бы то ни было знает о своем предательстве. Но тактически сиюминутно ситуационно, каждый из них способен увильнуть. Отследить истинность признаний можно лишь по коричневым бегункам в глазах. Кстати кратофилы в глаза то и не любят смотреть. Скажите им простое слово. «Ты врешь?» И он сразу обнаружится — бесенок обмана, питаемы бесом неудачи. Он у вас на глазах словно растает, пройдет и исчезнет, а вам от этого станет только легче. «Ты врешь?» — и никаких проблем. Никаких угрызений совести, никакого желания отмыться в храме. «Ты врешь?» — и что-то внутри вас скажет — конечно врет, искажая ест6ественный путь развития любовь и гармонию.

Одна из наиболее парадоксальных категорий описывающих качество человеческого самовосприятия. Иногда очень хорошие люди утверждают — что стыд — это очень плохо. Порой самые последние негодяи защищают высокую значимость стыда и готовы вдохновленные правотой его провозглашения идти на баррикады. Слово какое-то запутанное, оно не явно включает себя как минимум два различных понятия, кои и надлежит разделить для понимания психодинамики кратофила. Скорее всего, если не прибегать к многосложным формальным построениям, в своей внутренней жизни мы имеем дело с двумя не просто различными, но воистину противоположными родами стыда. Стыд перед богом и стыд перед людьми! Первый присущ нашей душе по дару богорожденности и богопризванию. Но второй формируем другими и ими же навязываем нам, начиная с момента рождения, а нередко и до него. По-видимому, всякий истинный кратофоб без труда способен презреть стыд перед людьми — невоспринимаемую ближними обнаженность, не приветствуемую другими откровенность и не желаемую окружение жажду любви. Но кратофоб в душе своей неотторжим от стыда перед богом — стыда истинного, благовестного, первоприродного. Кратофил же поступает с точностью до наоборот: пред богом он готов предать любого, пусть даже это будет он сам. Но перед людьми — упаси господь. Почти как у Грибоедова: «Что будет говорить княгиня Марья Алексеевна». По-видимому, наиболее гармоничен тот, кто пропорционально соответствует стыду обоих родов. Правда, представление окружающих о стыде настолько извратились, что порой даже нелегким оказывается изобретение такого способа жизни, какой бы не вызвал нарекание ближних. Зато со стыдом перед богом все понятно, ибо он есть стыд перед самим собой. Он есть знак несоответствия самому себе. Вот уж во истину стыд! Вот уж воистину печаль. Так что критерий прост: выбираете меж двумя стыдами, но если можете, следуйте им обоим.

Признайтесь, у людей пусть даже бывалых и заслуженных, есть одна страсть — пописать мемуары. И мало кто из них понимает то, что истинный литератор ради развития собственного имиджа должен поставить правильно ударение в слове писатель. Биография есть попытка обмануть других, а заодно и самого себя. В этом литературном творчестве есть некий изъян изначальный и неистребимый: Объяснить другим, что ты жил не совсем так, как того желал. Это ложь, это трижды ложь. Это дурацкая попытка оставить себя в веках (на растерзание потомкам). Обычно заканчивается серьезным разочарованием. Ты жил так, как ты жил. Ты вел себя так, как ты себя вел. Ты любил, как умел, находил, что хотел. И к этому в приложения никакие биографии твои не нужны. Не говори сам о себе. Пусть о тебе скажут другие. Даже если не скажут, но промолчат, — считай это за добрую критику. Ты никому не нужен, кратофил, ты пришел и уйдешь подобно снегу, который растает и превратится в воду. А вот живой она будет или мертвой — сие зависит уже не от тебя, но от качества твоей жизни.

Давайте не будем говорить друг другу слова «говно», «в жопу» и «имел я тебя». Это классический признак кратофилов. В своем стаде всякий альфа-самец желает возвыситься пусть даже не над другими, но над самим собой. В медицине существует весьма слуху приемлемое определение «копролалия», в миру «говнословие». Когда человеку воистину плохо, когда он неоткуда не ждет поддержки и помощи, когда под ним самим не осталось даже фундамента его собственного прошлого, — он начинает ругаться вразнос. Это и есть брутальность, весьма характерная для проигрывавших кратофилов. Лишь когда их жизнь подходит к черте, за которой неминуемо грядет расплата. Они начинают ругаться самым гадким и мерзким образом. Здоровому кратофобу со стороны это даже весело отмечать. В этих словах он не видит ничего дурного, потому что он кратофоб, потому что он не связан договором, а значит, ничего не должен никому, кроме себя самого. А кратофил мечется, дергается и стенает. Он пытается отыскать врага, забывая о том, что враг в нем самом. Он сам себе стал врагом, не любя не людей, не себя, не жизнь. Это и есть подлинная брутальность это и есть подлинное говнословие, когда в тебе не осталось ничего сильного, светлого доброго ты начинаешь исторгать из себя все то, что там осталось.

Одна из опаснейших для кратофила тем. Кратофил неистово боится будущего, хотя бы потому, что у него нет настоящего. Настоящего друга, настоящей любви, настоящей жизни, настоящей совести. Именно потому кратофил столь неистово апеллирует к будущему как возможному спасению самого себя от собственных бед. Он становится фантастом, проектантом, прогнозистом. Он хочет чего угодно, только бы убежать из своего теперешнего. Ему не хочется сознавать тот банальный факт, что в миру он прост, одинок, слабоват и никчемен. Ведь он хочет мнить себя великим и бессмертным. Воистину стоит пожалеть его. Нам бы хотелось продлить его существование, но пока он не исцелится, не возобновиться, и пока его душа не восторжествует, мы не имеем права впускать его в наше будущее!

Главное то, что как раз то ее кратофил и не имеет, он готов верить, веровать во все что угодно, только не в свою богорожденность. Когда на пути его встает харизматические лидеры, объекты любви и предметы почитания он порой душу готов заложить за связь с ними, забывая о том, что душа то его давным-давно была уже заложена, он не верит в себя — он не верит в главное в себе. Он не доверяет тому, что было передано ему по дару рождения. Вместе с этим даром составляя его содержание. У любого из нас полон запас сердечной теплоты, которая именуется верой. Кратофил готов отдать ее кому угодно, но только не самому себе. «Верь в то, чего нет, для того, чтобы оно было». Было — означает бытийствование в веках, и ты тот, которому надлежит быть. Не суетиться, не дергаться, не трезвонить, именно быть. Кратофил, твоя главная ошибка заключается в том, что ты запретил быть самому себе. Пожинай!

О, как приятно следовать за вождем. О, как приятно возлагать на него все свои надежды и упования. О, сколь приятно после желать раскрошить ему череп, если он не оправдал иллюзорных надежд. Кратофил, ты хозяин самому себе. Лишь ты определяешь куда идти и с кем идти. Тот груз ответственности, который ты несешь по дару рождения не на кого перевалить ты не в силах, сколь бы того не хотелось. Ты все время пытаешься выползти из тенет собственной ограниченности. Ты все время пытаешься отыскать ответственного за тебя. Но это невозможно. И ты это знаешь. Вождь идет туда, куда ему нужно. Ему — но не тебе. И уж тем боле не вам. Согласись пройти с ним какой-то этап. Но прозрей, окстись и выспись. Твой путь лишь твой. Тяжелый болезненный, нарушаемый вешними ветрами нелегкий и запутанный, — но твой, и выбранный тобой вождь к этому не имеет не малейшего отношения. Пробудись, найди себя, найди свое, путник — и удачи тебе, коллега».

Каждый из нас на деле знает себе цену. Каждый из нас не зависит от внешних оценок. Каждый из нас волен сам себе ставить призовой или никчемный бал. Но только не кратофил. Он настолько не уверен в себе, что боится даже косого взгляда. Он настолько не любит себя, что готов довериться всякой порожней клетке. Клетке взглядов, паутине сомнений, сети негативных предсказаний, но ведь все это ложь. Каждый сам волен оценивать самого себя. Каждый сам волен оценивать собственную адекватность, каждый сам и только он сам готов и возможен судить самого себя. Кратофилу это неведомо. Он все время оборачивается на других. То ли ища подтверждения своим достоинствам, то ли угадывая в глазах других им же самим желаемое суждение. А ведь конечный судья каждому из нас — каждый из нас.

Не существует такого понятия, как зависимость. Слово это — одно из многоразличных оправданий представителей рода людского. Мне понимается зависимость как любовь, как приверженность, как готовность отдать свою душу за кого-то или что-то иное. Но нет, высоким словом зависимость они обозвали зависть к собственной слабости. Нежелание что-либо менять в своем глупом поведении. Нехотение немножко изменить самих себя. Вот и носится как с писаной торбой с этой самой зависимостью. Вот и воспевают ей дифирамбы. Вот и клянут судьбу, ежели что вдруг не вышло по-ихнему. Психологически зависимость предельно проста — ты не хочешь менять то, что менять надлежит. Ты не хочешь расстаться с тем, то назначено к расставанию. Зависимость это цепляние за уходящий поезд. В основе зависимости лежит непонимание преходящего качества бытия. Ты хочешь остаться в веках? Извини, но это твои проблемы. Ты хотел порадовать землю своим явлением? Извини, но это твои проблемы. И ты хотел объяснить всем то, что мы неправильно живем. Извини, но это опять же твои проблемы. Кратофил сражается против такого понимания зависимости. Он объявляет ее не то следствием ночных мук, не то необходимым установлением законов социума. Ложь, ложь и еще раз ложь. Он зависим потому, что не хочет делать ничего другого, Он зависим в том, что он слаб и немощен. Он зависим потому, что вся его энергия ушла на обеспечение договора с козлоногим.

Стиль организации человеческой жизни, который уже ушел. Нет-нет, не поймите меня превратно. Жизни остались. Ушел лишь стиль организации. Когда-то иерархия имела смысл — как подчинение слабых властвующему, как согласие на любое своеволие, делегируемое вождю. Он же иерарх. Но сейчас, год за годом, каждый из нас становится все умнее и свободнее. Возможно, настали времена, когда ему — этому рядовому обычному человеку уже не нужен иерарх, но Гистург настаивает, Гистург требует, Гистург просит — падите ниц, и я дам все вам. Нет, Гистургушка, мы уже научились мыслить посредством собственных разумов. Мы никогда наслаждение самостоятельным мышлением не отдадим взамен твоих пусть даже мудрых указаний. Иерархия — уже не для нас. Мы научились ходить по земле собственными ногами, мы научились брать пищу собственными руками, Не обессудь Гистургушка, но в конечном итоге без нас ты останешься в одиночестве и не потому, что мы мстим тебе и даже не потому, что нам ненавистны мысли о прежнем рабстве. Просто мы уже выросли. И все тут. Готово.

Когда в погоде не везет — не нужно задавать пустых вопросов. Вы пробовали составить методику обласкивания любимой женщины. То-то. Вы знаете переживание отца, который сквозь недобранный сон обязан вставать к плачущему малышу. Вы знаете, как описать пахнущие цветы. Пусть это будет примером высокой иррациональности. Но кратофил не таков. Он злобен, немощен и спесив. Он пытается наперекор жизни достичь высот, во что бы ни стало. Кратофил не замечает на пути своем ни женщин, ни детей, ни добрых отношений, Он именно иррационально рвется вверх. Туда где нужен разум. Где нужен сердечный сок и просто сердечность. Психология кратофила в чем-то весьма примитивна: он идет туда, где он как ему кажется, сможет приобрести то, чего ему не хватает. Он не умеет любить, он не умеет прощать, Он не умеет даже ждать! А потому он всегда окажется не удел и останется там же, сколь бы его собой не приглашали.

Как-то в передаче «Сам себе режиссер» мне посчастливилось узреть конфликт: два барана столкнулись лбами. По определению конфликт означает столкновение. Несуразность и боязнь того, что может получиться из доброго контакта. Пошумите, пошумите люди, отыщет собственных врагов, и столкнитесь с ними. Постарайтесь взлезть на небеса и удивляйтесь, будучи низвергнутыми с них. Конфликт — это синоним парадокса. Синоним прямого противоречия. Синоним отказа от безудержных и безумных претензий. Кому, когда и в чем от конфликта бывало легче и свободнее? Все расходились, поникнув головами и душами места взаимного побоища. Никогда человек не мог достичь чего-либо доброго в конфликте. Он всегда проигрывал столько же, сколько проигрывала противная сторона. Неужели это нас ничему не научит? Неужели мы будем продолжать драться, сталкиваться и лебезить? Господь предложил каждому из нас труд, труд его жизни труд его совести. Ну, так что же мы с утра до вечера и с вечера до утра деремся? Толку не будет.

Несмотря на натужно демонстрируемую оригинальность и самостоятельность, кратофилы на деле оказываются весьма и весьма конформными субъектами. Однако их конформизм совершенно особого рода, внешне отличный от присущего руководимым ими «серым массам» стремления «быть как все». Конформизм кратофилов в некотором смысле является историческим и вневременным. Они обожают вычитывать в древних историков и великих полководцев, у всяких там Плиниев да Макиавелли рецепты власти и советы по управлению толпами. Но самое главное, что они столь усердно разыскивают в этих ветхих и, мягко говоря, потерявших цену для современности жизнеописаниях и руководствах, так это хоть какого-нибудь оправдания собственным бесчинствам и самодурствам. Они конформны в историческом масштабе. Равняться на современников им как бы и не пристало, ведь они на сегодня так или иначе оказались самыми что ни на есть крутыми. Но равняться-то хочется, ибо кратофилия сущностно сопряжена с недоверием себе самому. Вот и приходится выискивать в анналах истории и литературы примеры, достойные подражания. Правда, это как бы и не конформизм вовсе. Ибо отыскивают кратофилы в исторических свидетельствах о жизни великих лишь искаженное отражение самих себя, своих комплексов и страхов. Ведь в тех же описаниях древнежитий наверняка можно найти сведения и о духовном подвиге Сократа, и о самоотверженности Муция Сцеволы, и о путешествии Афанасия Никитина. Так нет же, этим страстолюбцам подавай Калигулу да Юлия Цезаря. Каждый находит свое. Где сердце твое — там и ты весь есть.

Само по себе это слово — не более чем абстрактный термин. Необходимо определить его местоположение относительно более масштабных, и в то же время более понятных и привычных, семантических опор. Из всего изложенного ранее понятно, что кратофилия может рассматриваться как особого рода психическое заболевание, качественно родственная таким недугам как некрофилия или геронтофилия. Из этого вытекает необходимость применения сугубо медицинской помощи для спасения заболевших. Однако в то же время кратофилия может рассматриваться и как порок, грех, то есть недуг нравственный. В этом случае в роли целителя может выступить лишь священнослужитель, принадлежащий той или иной конфессии. Наконец, большинство эзотериков вполне обоснованно рассматривают кратофилию, как аналог психической заразы. Современное человечество одержимо штормами зла и ураганами страха, бурями разрушений и тайфунами предательств. Естественно, самые слабые из землян, обладающие наименьшим потенциалом духовно-нравственного иммунитета, склонны впитывать миазмы зла, которые после охотно размножаются в их неокрепших духовных организмах. Если кратофилию понимать именно так, то без помощи Спасителя, способного противостоять легиону исчадий Гистурга, тут уж наверняка не обойтись. Вроде бы все и понятно. В первом, во втором и третьем случае кратофил волен рассматривать себя в качестве жертвы внешних физический психический или духовных агрессий. Но как раз именно такое понимание собственного состояния и оставляет кратофила во власти его заболевания, вне зависимости от того, предметом заботы какого именно профессионала это заболевание является — психиатра, священника или Спасителя. Да, исцелить могут только они. Однако помощь эту следует добровольно и сознательно принять! Не один врачеватель на свете не в силах излечить того, кто не признал самого факта болезни и не согласен принять на себя ответственность за ее допущение в собственный организм. Не только в случае нервно-психического заболевания или нравственного порока, но даже в случае заражения поветрием мирового зла, лишь сам человек несет всю полноту ответственности за свое состояние. Если не в смысле допущения его, то обязательно в смысле смиренного согласия на исцеление. В том то и заключается болезнь, грех и беда кратофилов, что как раз заболевшими они то себя и не признают. Они считают себя сильнее, хитрее и талантливее всех остальных, не понимая того, что именно это представление и составляет самую суть пожирающего их души заболевания.

Николо Макиавелли в своем знаменитом трактате «Государь» выводит два основных типа удачливых властолюбцев, присваивая им зооморфные ярлыки «львы» и «лисы». С точки зрения современной псходинамики такое разделение не просто весьма условно, но и в принципе ошибочно. Кратофил — никогда не стратег. Кратофил — раб тактики, пусть даже изощренной и витиеватой, но всегда ограниченной весьма узким горизонтом понимания им природы людей и существа отношений между ними. Подлинный стратег неизменно зрит в корень. Он преследует дальние и высокие цели, и в этом уже в достаточной мере неэгоистичен. Истинный стратег осознает значение сотрудничества и взаимопомощи в развитии человеческих существ, а потому никогда не пытается поставить себя в центр мира. Тактик же, лишь самому себе кажущийся хитрым и неизменно удачливым, всегда оказывается слугой собственных стереотипов и рабом весьма и весьма ограниченных представлений о жизни и о самом себе. Тактик всегда спешит и подозревает, дрожит и застывает в страхе, а потому всякий тактик в строгом соответствии, точнее, в зависимости от складывающейся помимо его воли ситуации оказывается то «львом», то «лисой». Действительно, речь идет о феномене сущностного двуличия. Трудно представить себе лису с львиной гривой. Столь же непросто вообразить себе льва, в страхе зарывающегося в глубокую нору. Тем не менее, эти две полярно противоположные фигуры прекрасно уживаются в кратофиле, фактически определяя расщепленность его сознания. Кратофилу трудно идентифицироваться с самим собой. В зависимости от обстоятельств он, словно оборотень, превращающийся то в волка, то в человека, чувствует, как из него сами собой выскакивают то «лев», то «лиса». Главной же характеристикой натуры кратофоба является ее цельность, собранность, целостность. Кратофоб, обладая широким и спокойным сознанием, всегда ведает — кто он, где он и почему именно. О кратофиле этого не скажешь, ибо он лишен подлинной перспективы видения происходящего. Он не может разглядывать дали потому, что в нравственно-психологическом смысле он еще не вполне прямоходящее существо. Он то «лев», то «лиса», то «черный тарантул», то «премудрый пескарь», то «ненасытный крокодил», то «летучая мышь-вампир». Одним словом, кто угодно — только не человек.

Кратофилы непрестанно манипулируют другим, а потому страшатся манипуляций других над ними. Манипулятивная парадигма обещания коренится в абсолютном недоверии кратофила самому себе. Будучи сам экзистенциально механичным, кратофил вполне законно предлагает такую же механичность и в окружающих. Не имея собственного центра свободной воли, он естественно отрицает возможность существования такового и у других, являясь марионеткой гнетущего его властителя, он даже не догадывается о самой возможности существования не марионеточного поведения. Манипуляции — это вовсе не хитрость и не злобствование. Потребность в манипулировании укоренена в самой картине мировидения кратофила. Мир жесток, механичен и контролируем — таковым являются его главные убеждения. Манипулируют другими, исходя из глубинного страха потери контроля над окружением, кратофил не может не догадываться об опасности манипулирования им самим. Как видите, все очень просто и понятно. Беда только в том, что нарастающая лавина рассудочно продуцируемых манипуляций вовсе не ведет к упорядочиванию жизни, но нарушает естественный ход событий. Ощущение этого принуждает кратофила манипулировать все больше, шире и тверже. Так постепенно разрушается его жизненный мир, состоящий из окружения и включающий его самого.

Вообще то здоровый мистицизм опирается на бесконечное уважение к реальности происходящего. Человек открывается божественным велением и соглашается быть руководимым ими. Псевдомистицизм кратофила укоренен в безусловной внутренней подавленности любых здоровых начал его психики, велениями насилующего его душу Гистурга. Кратофил не может не быть мистичен. Он не может не быть внутренне безвольным, ибо центр его свободной воли изъят и замещен приемником инфернальных велений. Поэтому кратофилы обожают разговоры о роке, фатализме, зависимости человека от сил, пребывающих за пределами его произволения. Истинный мистицизм заключается в согласии с Высшими пожеланиями. Мистицизм кратофила связан с вынужденной покорностью сатанинскому произволу.

Ни один психически здоровый человек не склонен зацикливаться на идее продолжения себя в детях и внуках. Ему внутренне ведома истина о принципиальной независимости всякого живущего в веках. Он знает о том, что дети его — лишь сожители, но не порождения, лишь сопутствующие, но вовсе не зависящие от него. Кратофил же убежден, в единственности наличного существования и мысль эта гложет его каждодневно. Он неистово мечтает о вечности, о возвращении молодости, о возможности хорошенько наследить в этом мире. Отсюда — и неистовая страсть к выпестовыванию наследников, кои в веках будут на всех перекрестках вопить о пресловутых заслугах их прародителей. Так кратофил невольно насилует будущее тех, кто в общем-то от него ни в чем не зависит, а если что и должен ему, так подкормить и поддержать в немощи. Но нет, кратофил жаждет бряцать и после развоплощения. Интересно узнает ли он себя, воплотившись через десятилетия, в упоминаниях о себе самом исторгающихся из уст далеких потомков?

Самолюбование является необходимым компонентом системы мер по сохранению собственного психического здоровья, небезызвестный Владимир Леви как-то написал: «Себя необходимо любить, ибо, зачем же совершенствовать то, что тебе не нравится». Зеркало необходимо в доме, хотя бы для того, чтобы вовремя заметить внезапно вскочивший на носу прыщик и припудрить его, дабы не оскорблять эстетических чувств окружающих. Кратофильский же нарциссизм является болезненным зацикливанием на себе самом. Он ни на минуту не бывает уверен в собственной состоятельности и достаточности. Он напоминает сумасшедшую модницу, позабывшую о праздничном столе и благоухающей постели, не отрываясь смотрящуюся в зеркало, то и дело повторяя про себя «красива ли я». Чтобы ни дела кратофил, он компульсивно наблюдает за самим собой, во изнеможении оценивая степень собственного величия и обаяния. Это изматывает его, истощает, обессиливает, но иного способа хоть как-то подтвердить собственную полноценность он не знает. Нарциссизм как периодическая проверка собственной упорядоченности естественна. Но кратофилы гипернарцистичны. Кстати, недаром древние называли зеркала «ликами дьявола».

Наилюбимейшее занятие кратофилов. Народ уж мы ведем речь о кратопсихологии, необходимо обратиться к психологическим источникам, мотивирующим насилие. Он заключаются в недоверии к миру. Они коренятся в нелюбви к окружающим. Они основаны на горделивом чувстве собственной непогрешимости, которая и выдает санкцию на волевое и бездумное извращение потока самодвижущейся реальности. Насилие — вовсе не плод злобствования или ненависти к окружающим. Насилие — порождение глупости и недомыслия. В большинстве случаев, кратофилы оказываются попросту недостаточно умны, чтобы оценить очевидную многосложность таинственной жизни. Еще в талмуде сказано: «Кто насилует обстоятельства, того обстоятельства насилуют в свою очередь, а кто им уступает, тому и они делают уступку».

Ее более всего боятся кратофилы. По недомыслию им непрестанно кажется, что им есть что скрывать. Они не понимают того, что человек всесторонне прозрачен и открыт. Несмотря на их страстное желание исподтишка наблюдать за обнаженными представителями обоих полов, сами они стесняются даже раздеться в бане. Они не любят пляжей. Они не терпят любовных игр при свете. Во всем, что касается их тела, они более всего любят темноту и одиночество. Впрочем, это касается обнаженности их тел лишь символически. На деле же таким образом они пытаются укрыть преступления собственной души, которая ввиду их беспредельного материализма ассоциируется их собственным телом. И кстати, любопытно и то, что несмотря на выраженное бахвальство своими телесами, тонкости и закоулков собственного физического организма кратофилы не ведают. Они не умеют себя любить — себя, включая и собственное тело. Они подсознательно убеждены в том, что любить им себя не за что. Досадно, но доля истины в этом есть.

Кратофил по определению всегда одинок, бесконтактен и изолирован, а этимологически само слово «общение» предполагает наличие некоторой общности объединения взаимопроникновения. Кратофил всегда общается лишь внешне стереотипно и поверхностно. Потому-то в частности он так не любит исповедей и разговоров по душам. Возьмем хотя телепередачу «герой дня без галстука». Великолепнейшая имиджмейкерская находка! Лгуны и хитрецы, ворюги и преступники предстают совершенно обаятельными людьми. Самое удивительное заключается в том, что во время съемок этой передачи они такими на деле и являются. Они показывают все свои лучшие стороны и качества, которые не решаются проявить в ограничивающей их свободу ситуации политической драки и финансовой борьбы. Но это вовсе не их оборотная или какая-нибудь еще другая сторона. Скорее это их тоска по подлинности, их мечтания о самоидентичности, отражении их жажду свободы. Чуть поворачивается ключ, запирая замок человечности, — и пробуждаются бес кратофилии, исчезает человек, на сцену выходит робот, бездушный и бездумный. Общение — это дар и молитва, дитя свободы и родственник достоинства. Кратофилы же любят говорить о пресловутой игре по правилам. Они любят ссылаться на формулы «мы лишь жертвы обстоятельств, формирующих нас». Конечно, если они не до конца умерли в самих себе, они мечтают стать совсем иными, точнее стать самими собой.

Именно они и являются теми иллюзорными цепями, что сковывают душу кратофила. Цепи эти воистину иллюзорны, но оттого не менее прочны, чем железные оковы. Беда в том, что обязательства принимают на себя они сами по собственному произволению, в обмен на мнимые блага, даруемые Гистургом. И даже по прошествии многих лет, осознав мошенничество темного властителя, они продолжают обманываться себя и других, ссылаясь на все те же взятые ими на себя обязательства. В этой нелепой лжи и заключена их болезнь. Всякий человек изначально свободен, целостен и красив. На деле он никому ничего не должен, и уж тем более ничего не должен врагу рода человеческого.

Кратофилы обожают играть во все загадочное и таинственное. Интерес этот коренится в неистребимой маниакальной жажде к власти над всем и вся. То, чего они не в состоянии достичь посредством известных всем земных средств, они мечтают обрести распеванием заклинаний и воскурения фимиама. Более того, сами того не осознавая, они мечтают об обретении власти над тем, кто властвует над их душами, дабы тем самым освободиться от его притеснений и разорвать путы данных ими обязательств ему. Беда только в том, что все их пантакли, заговоры и магические рецепты сами по себе ничуть не загадочнее прописей и формул самовнушения. Их оккультизм на деле поверхностей и примитивен. Их тайны кукольны, а секреты пусты. Посредством оккультных процедур они не в состоянии понять даже той наипростейшей истины, которая известна всякому ребенку. Ее формула проста и волшебна таинственна: «Человек изначально свободен». Человек свободен в каждый миг своей жизни. Нет таких договоров, пусть даже подписанных кровью, которые бы обладали реальностей властью над душой человеческой. Всякий человек связывает себя сам. Сам же он себя и порабощает, по невежеству не желая отказаться от иллюзорных пожеланий на обладание властью над душами других.

Любимейшее занятие кратофилов, коему они предаются без устали. Властолюбцы чрезвычайно изобретательны в конструировании всевозможных объяснений ими же творимых неправильностей. Для кратофила почти невозможно принять всю полноту ответственности за собственные же поступки мысли и переживания. Он непрестанно сваливает вину на недостаток витаминов и трудное детство, на несовершенство социума и злонамеренность Гистурга. Но именно в своих оправданиях Кратофил наиболее глубок и смешон. Ибо оправдываться не перед кем и незачем. Вне зависимости от нелогичности и правдоподобия оправданий, лишь сам человек неизменно оказывается причиной самого себя и всего собой же творимого. Сама мысль о необходимости оправдываться незаконна и ничем не обоснована. Стремление же к непрестанному самооправдыванию питаемо лишь внутренними страхами и глубинным неистребимым чувством вины, которое без устали гложет душу кратофила. Свободный человек свободен не только от внешних оков, но и от порабощающих волю и любовь глубинных страхов Он свободен и вовне и внутри и в большом, и в малом. Поэтому у него, свободного от боязни и вины, даже не возникает помысла о необходимости оправдываться.

Неизменно понимается кратофилами как праздное время препровождение. Человек по рождению своему, по причине собственной микрокосмичности и неисчерпаемой самоактивности чужд лени и безделию. Всем нам с детства известно изречение известного физиолога о том, что истинный отдых достижим лишь в перемене рода занятий. Сегодня распространяется страннейший из видов отдыха — многочасовое лежание на горячем песке под палящими лучами Солнца. Уж очень это напоминает некий инфернальный гриль, загорать ведь можно и трудясь, и играя, и общаясь, и мысля, и любя. Любы свои заботы и дела кратофил втайне даже от самого себя воспринимает как тягостные и ненавистные. Сами по себе усилия и усердия не приносят ему наслаждения, не радуют и не услаждают. Труд для него означает одно лишь зарабатывание — статуса, защищенности, развлечений и просто безделия. Человек внутренне свободный любит трудиться. Ему нравится упорядочивать существование, активно взаимодействовать с реальностью, усердно шевелить мозгами или языком. Он понимает труд, как синоним самой жизни, как ее единственной возможную законную форму. Потому и отдыхать в ленивом безделии ему тягостно. Просто он периодически стремится к восстановлению сил посредством замены своих профессиональных форм жизнедеятельности на оздоровительную работу или труд созерцания новизны и красот. Но отдохнув, он возвращается к работам не только охотно, но и радостно, обновленным для новых свершений. Для кратофила такое отношение к работе и отдыху чуждо и непонятно.

Любопытно, что в пост перестроечный период первичного накопления капитала в странах СНГ на первые позиции в предпринимательстве выдвинулись представители ясно выраженных категорий и страт. С одной стороны это наследники старой номенклатуры, обзаведшиеся за предперестроечные годы немалым опытом аппаратной борьбы и связанные круговой порукой. С другой стороны, из низов наверх поднялись лица, воспитанные в духе соперничества и состязательности — военные, спортсмены (в основном большие мастера единоборств), сотрудники правоохранительных органов и элита криминалитета. Все они привычно рассматривают жизнь как единый непрекращающийся спарринг. Для них характерна детская конкурентная установка — «Если я не опущу себя, то буду опущен тобой». Дух сотрудничества и кооперации, взаимоподдержки и братской любви у них практически отсутствует. Если между ними и осуществляется взаимодействие то лишь «по понятиям», аналогичным правилам функционирования в волчьей стае. Ослабевшего или оступившегося сомнут и искрошат без промедления. Все им кажется, что, отбирая куски друг у друга, они могут стать счастливее и полноценнее. Они всегда испытывают острейший дефицит признания и тотальную нехватку любви к самим себе, Они беспредельно честолюбивы, они без устали стремятся к наградам, знакам отличия и медалям, но беда в том, что все это бесконечно изнашивает их тела и души. В конечном счете, превращая в живых мертвецов. Они совершенно необоснованно ссылаются на дарвинизм, якобы опирающийся на принципиальную фундаментальность идеи борьбы за существование. Места под Солнцем хватает всем. И всякий математик, знакомый с теорией игр, знает, что далеко не всегда выигрыш одного должен достигаться за счет проигрыша другого, а тем более многих других. Вся эта спортивно призовая метафора калечит мировосприятие знатоков единоборств и уродует их взаимоотношения с миром. Собственно эта метафора и навязывается Гистургом как единственно возможная идея существования. Наивеличайшая ложь!

Кратофилы не терпят сетевых структур, в которых каждый участник совместного процесса в известном смысле оказывается пупом земли или, если угодно, центром мироздания. Кратофилы обожают руководствоваться пирамидальной, иерархической моделью, согласно которой, если верить им, организована жизнь. Примитивнейший болезненный императив! Иерархические структуры, как показали исследования последних десятилетий, не только не являются единственно возможным способом упорядочивания систем, но и очень даже частным случаем сетевых, так называемых гетероархических взаимоотношений. Для того, чтобы забраться наверх, далеко не обязательно взбираться по головам, а то и по трупам себе подобных. Иногда можно просто взлететь или, скажем телепортироваться. Мирозданию чужда табель о рангах, столь милая пустому сердцу кратофила. Мироздание любяще и любимо все — от превеликого до преименьшего. В мироздании ценна мельчайшая песчинка в некоем высшем смысле равноценная звездным скоплениям. Но, видение кратофильское узко, а потому он привычно встраивается в пирамидальные структуры, всеми силами стремясь обрести покровительство вышестоящих и великодушно оказывать покровительство тем, на головах которых, как ему кажется он стоит. Именно эти два схожих, хотя и противонаправленных переживания — быть под покровительством и опекать кого-либо и цементируют иерархические сети Гистурга.

Кратофилы любят кичиться собственным прагматизмом, презрительно именуя мыслителей теоретиками. Они всегда желают пощупать результаты своих трудов руками, а то и вовсе попробовать их на зуб. Закостенелый материализм, присущий всякому кратофильскому уму не позволяет властолюбцам воспринимать возвышенные тонкие ценности. Им неведома красота, гармония жеста, аромат трав. В чем-то они напоминают заводы-автоматы, на которых не осталось ни одной живой души, но где повсюду снуют и жужжат компьютеризированные роботы. Правда, есть один руководитель на таком заводе. Его имя известно всякому, но это вовсе не сам кратофил. Он все время настаивает на необходимости конкретных результатов и ощутимых прибылей. Ему неведомо таинство качества, ибо его царство — это царство количества. Количество звезд на погонах, количество денежных мешков, количество покоренных любовниц, количество раболепных подчиненных и, наконец, количество научных трудов. Такой практицизм на поверку оказывается пустым и голым, ибо он бездушен и мертв в сердцевине своей. Ибо всякое действие должно быть осмысленно в самом широком контексте — так, чтобы можно было уловить внятное звучание ответа на вопрос: «Зачем?».

Характернейшая черта поведения кратофила. Вообще кратофилу чужда спонтанность и неведома сюрпризность. Хотя сам он практически не в состоянии управлять потоком реальности, хотя бы потому, что ввиду своих убогих убеждений он не имеет с нею контакта, сам он абсолютно уверен, в том, что все вокруг находится под контролем. Именно в такой глупейшей убежденности и проявляется его гордыня, его неуважение к жизни, из лона которой он когда-то был исторгнут. Он не уважает непредсказуемость, презрительно называя ее случайностью и ли хаосом. Даже творческий процесс он рассматривает как произвольно вызываемый и технологически грамотно направляемый. Он пытается рассудочно объяснить существо интуиции. Он пытается избавиться от самого представления о вдохновении как наитии свыше, он вечно пытается поверить алгеброй гармонию, а все потому, что он никак не хочет понять эту самую алгебру как особый род музыки. Он попросту защищается от многосложности жизни, в котором наряду с правым всегда есть и левое, в котором мысль ничуть не лучше и не хуже переживаний, в котором все контрастно и многоцветно. Скучен предсказуемый мирок кратофила. Правда, сам он этого не успевает замечать в беспорядочной толкотне каждодневной суеты.

Серьезных занятий этим удивительным священнодействием не любит не один кратофил, точнее, кратофилы сами любят быть аналитиками, но ни в коем случае не анализируемыми. Дело в том, что конечной целью профессионально осуществляемой аналитической процедурой является прояснение глубинных страхов и выявление причин душевного нездоровья. Давление же внутренних проблем и интенсивно действующих кратофилов столь велико, что они панически страшатся предполагаемого ими взрыва «парового котла» психики. Это вовсе не исключает того, что кратофилы любят поиграться в психоанализ, внешне имитируя процесс обнаружения глубинных проблем. Но именно эта имитационность и делает аналитические процессы поразительно долгими. Человек попросту не желает признаваться самому себе, а тем более врачующему в действительных причинах собственной душевной болезни. Разворачивается игра «пациент — целитель», она может тянуться долгими годами, принося лишь мастурбационный кайф, но никак не исцеление. Очень трудно достичь цели, направляя стопы свои не к ней, а в сторону противоположную. Точно также и прибегающий к психоанализу кратофил на самом деле в глубине души исцеления как цели страшится и всячески избегает, рассматривая терапевтические диалоги лишь в качестве престижного аксессуара, о котором можно мимоходом упомянуть на светском рауте, тем самым вызывая восхищение собеседников: «Мы с психоаналитиком вот уже четвертый год анатомируем мой Эдипов комплекс». Исцеляется лишь стремящийся к исцелению, освобождается лишь стремящийся к свободе. Достигает желаемого лишь искренно желающий.

Несмотря на основательнейшую закрытость внутреннего мира и глубоко эшелонированную оборону нравственно-психологических тылов, кратофилы обожают быть на виду, будучи обозреваемы всеми, кому не лень на них пялиться. Кратофил неустанно стремится к обнаружению знаков внимания других. Не веря себе самому, он странным образом доверяет мнениям большинства. Он день за днем коллекционирует восхваление и благодарности окружающих, сооружая из них замок самодовольства. Кратофилу неведомо блаженство скромности и таинство незаметности, когда он шествует по улице, на его лице открытым текстом написано ощущение замеченности и рассматриваемости окружающими. Он всю жизнь на сцене. Он нисходит с им же самим сооруженного пьедестала. Он вечно в свете огней рампы. Если бы кто-нибудь знал, как на самом деле он от всего этого устает. Как бесконечно трудно из года в год охотится за внешними одобрениями. Заискивая и перед сильными мира сего и перед широкими массами, вымаливая и выпрашивая у них купоны признанности. Кратофилы не умеют работать в тишине. Будучи беспредельно одинокими, они страшатся одиночества внешнего. Они редко бывают, поглощены работой целиком — они непрестанно разглядывают собственное Эго и оценивают его по многочисленнейшим линейкам да шкалам. Публичность — вовсе не удовольствие и не источник радости. Публичность это тягостнейший груз для кратофоба, в глубине души вполне самодостаточного для того, чтобы заботится о соискании восхищения толпы. Но кратофилу публичность мила, хотя и не менее тяжела. Ибо только ценой утомляющего взаимодействия с публикой, он может забыть о своем вечном страхе перед самим собой.

Существует удивительное созвучие между латинским термином «аддиктивность» и русским словом «оттягиваться». Аддикция означает удаление от реальности, сталкиваться с которой не хочется никому, но от которой убегают слишком многие. Наркомании, пьянство, суицид, всякого рода хобби и перманентные измены — много масок у аддиктивности. Истинное лицо и можно увидеть лишь в зеркале, и то с похмелья. Когда ты вдруг прозреваешь и обосновываешь самому себя разумом тот банальнейший факт, что ты одинок, немощен и беспросветно невежественен, — необходимо принять. Не согласиться. Нет, но именно принять. Не бежать от этого зеркала к иному, будь то любовница, льстецы или обещатели лучшей жизни. Но именно принять. Согласиться с собой таким, какой ты есть. Может и не понравится, но что уж тут поделать. Аддиктивно настроенные люди убегают от самих себя. Они все время куда-то стремятся, на кого-то надеются, во что-то верят. Самым большим удовольствием аддикта является вера в того, кто спасет и на халяву измениться к лучшему. В русском языке есть замечательный эквивалент психиатрическому термину аддикции — самообман, самооправдание, то есть ложь самому себе.

В испанском языке есть замечательное слово, переводимое на итальянский как «кобелино». Это слово давно стало нарицательным, хотя первоначально оно являлось лишь этологическим термином. Мачу — это самец, не терпящий возражений и соперников. Мачу — это подлинное воплощение кратофила в n-ой степени. Он не замечает того, что его поступки заставляют страдать и подчиняться других, Он не замечает того, что в греческом алфавите. Существует буква Омега. Альфа-самцы, как правило, кончают жизнь весьма печально. В лучшем случае их изгоняют из стаи, дряхлых и ослабевших. В худшем случае их растерзывают на куски. Но как приятно подчиняться главе стаи, который сам себя объявил альфой, сколько приятно сбросить на него ответственность за недоработки и недолюбовь. По-видимому, столь же приятно, столько позже растерзывают на куски того, кто не сумел реализовать нами же порожденные миры.

Любимым занятием моих современников стало усердное разглядывание киношедевров, повествующих о неотвратимом порабощении нас, сирых да несчастных, могущественными, но отвратительными (по крайней мере, внешне) братьями по разуму. Ах, как приятно ощущать себя жертвой, как приятно отдаваться сильному хозяину, сила которого на деле существует лишь в нашем рабском сознании! В конце ушедшего века внимание землян привлечено к чему угодно, только не к собственной планете, к ее нуждам и тяготам. В чем-то это напоминает настроение человека, решившего покончить жизнь самоубийством — «Вот счас как стрельнусь, — и никаких забот». Никто не ждет инопланетян как собеседников, сотрудников, сорадетелей об общем космическом благе. Их то боятся, то избегают, то уповают на них, а ведь слово это звучит грозным предупреждением всем нам: «Идущие за крысоловами сами являются инопланетянами!» На собственной планете они не чувствуют себя хозяевами, но надеются остаться всего лишь гостями. Собственная планета для них — не дом родной, а снимаемая на халяву квартира. Возможно, в чем-то сторонники экологического терроризма и не правы, возможно, их действия порой оказываются излишне жесткими. Возможно. Но они хотят всех нас вернуть к сознанию очевиднейшего факта: «Мы — дети земли». Мы обязаны заботиться о том доме, который имеем честь населять. Кстати, это касается и нашего внутреннего мира, в коем мы пребываем, но хозяевами… Кстати, когда мы ссоримся и разгневливаемся, выпускаем наружу ссор собственных проблем и свору собственных страстей, обрушивая их на голову ближнего уместно вспомнить о доброй старой поговорке: «Хороший хозяин из дома и собаку не выгонит».

«Очевидность не есть действительность» — об этом нас предупреждал Николай Рерих. Банальность не есть достоверность, а правдолюбство — вовсе не синоним правдивости. Человеку в общем-то не свойственно мыслить упорядоченно. Сегодняшнее время доказало абсолютность прерогативы комиксов. Людям интереснее обсуждать идеи, нежели самих себя и собственные поступки. Вне зависимости от страны проживания подавляющее большинство землян верят в мифы — этакие распричудливые картинки, якобы повествующие нам о том, как устроены мы и мир. Какой бы глупостью было не воспользоваться такого рода мифотропизмом, т.е. тяготением к мифам тех, кем мы желали бы управлять. Лишь хитроумный Одиссей, предвидя пагубные последствия приближения ладьи к острову сирен, предусмотрительно указал спутникам на необходимость залепить уши воском (на всякий случай). Сколь сильны мифы, не возникающие сами собой, но сознательно генерируемые, конструируемые и целенаправленно предпосылаемые массам. Массы — это мы с вами, спутники и сомышленники, сирены — политические лидеры и прочие демагоги. Но как хочется каждому выслушать услаждающую песнь ведущих к погибели.

Сколь сладостно большинство из нас наслаждались фильмами! Сколь многие из нас с трепетом и предвкушением поощрений демонстрировали гостями и знакомым диафильмы и слайды. Слово «проекция» имеет самое непосредственное отношение к устройству, называемому проектор. Мы волновались, восхищались и плакали, смотря на большой экран, не предполагая о том, что исходной основой развивающегося изображения являлось быстро бегущая маленькая кинолента. Изобретение камеры-обскуры, к сожалению, до сих пор не постигнуто психологами, не говоря уже о свободных от психологии людях. То маленькое, что угнездилось в нас, охотно проецируется вовне на всех и на все. Кстати, в перевернутом виде. Феномену проекции посвящены труды многих выдающихся психологов. Потому не хотелось бы в данном случае повторяться. Просто никогда не следует забывать о том, что внутри камеры обскуры осень пыльно и темно, а потому она столь охотно и готовно выбрасывает собственные внутренние изображение на свет.

Секс — по своей животной сути является агрессивным актом, конечной целью которого является завладение другим существом, аннигиляция воли оного и, в конечном счете, порабощение его, что символически соответствует пожиранию. Отсюда такие прекрасные образ как «опустить», «трахнуть», «овладеть», «зажать» и «лишить невинности». Да, доизобреталась мысль людская в словесном испоганивании любви. Вы заметили, что выше шла роль о животной составляющей секса. Речь идет не о звериной сути его, но в самом прямо анатомическом смысле о животе. Нижнее, оно конечно нужно и очень даже важно, но ведь человек неограничен собственным пупком. Выше есть у него и сердце, чтобы дарить и счастливиться. Есть у него разум, чтобы радовать и утверждать. Есть уста, чтобы произносить доброе и благодетельствовать ослабленному. Вот это и является человеческим измерением столь таинственных и столь непростых интимных отношений. А отношение, подобные случкам в стае, где главный самец захватывает самок не потому, что он может их всех удовлетворить, но потому, что таким образом он демонстрирует собственную состоятельность другим, более слабым самцам, в будущее не пройдут. Метафора «кто кого» сильна в животном сообществе, но не смысла ни содержания в человеческом обществе не имеет. Хотя сколь часто многие из нас, идущие за крысоловами, жаждут лишь одного — чтобы ими овладели, а там хоть трава не расти.

Основной объект внимания истинных кратофобов. Провозглашаемый ими детоцентризм вовсе не является ни метафорой, ни лукавством. Они деятельно любят детей, служат им, а нередко и повинуются. Дети пришли на эту планету после всего того, что на ней уже сделали люди. По крайней мере, за это их стоит пожалеть. Служение детству как поре возможностей и выборов, в высоком смысле является главной задачей кратофобов, которую они без устали решают каждым своим поступком и высказыванием. Таким образом понимаемая сакральная педофилия оказывается лишь данью кратофобов самим себе. Каждый из созидателей, организаторов и новаторов непрестанно помнит об упущенных им самим возможностях. Потому-то и стремится всеми силами создать лучшие условия для развития тем, кому принадлежит будущее. Что-то вроде одной из поэтических медитаций Валентина Сидорова «Учитель! Воспитай ученика, чтобы было у кого потом учиться». Кто-то из замечательных педагогов ушедшего века заметил: «Истинный отец оказывается ребенком собственного сына».

Современные человековеды наконец выяснили, что главным условием выживания существа является обеспечение им эффективной коммуникации со средой, обязательным членом которой является и он сам. Коммуникация бывает разной — пищевой, энергетической, знакосоздающей. Эзотерики на протяжении многих тысяч лет неустанно твердили профанам о реальности существования единого для всех землян информационного пространства. Безрассудные оккультисты и сумасбродные квазиэкстрасенсы слишком буквально понимали метафору ноосферы, в результате чего часто оказывались в психиатрических застенках. Вообще, излишне многое в эзотерических доктринах понимается болезненно прямо и уродливо буквально. На деле же россказни о психосфере являлись пророчеством! Нам посчастливилось жить в эпоху осуществления такового. Ближайшие годы многие из землян, наиболее интеллектуальные, дерзко сражающиеся с хаосом, а потому зарабатывающие немалые средства, получат возможность прямого доступа друг к другу. Разобщенные расстоянием, даже временем, люди смогут коммуницировать, сообщаться, соотноситься с теми из себе подобных, кто им близок. Воистину создание Интернета оказалось главным событием ХХ века. Не Сталин и не Гитлер, не умирающий нацизм и грозящий миазмами коммунизм, но именно создание Интернета останется в памяти наших далеких потомком как главное событие, отметившее переход от дочеловеческой эры кратофилии к истинно человеческой эпохе кратофобии.

Удивительно фривольный термин, неподвластный концепциям и доктринам. Всякий из тех, кто когда-либо брался за перо или за клавиатуру, имел об этом собственное представление. Если вдруг возжелает господь поставить окончательный диагноз болезням этого мира, то он будет хирургически прост и откровенно ясен — недостаток свободы. Вовсе не анархизм (хотя по книгам Михаила Бакунина и Петра Кропоткина, мечтавших о гармоничном мироустроении ныне и совершается все), вовсе не лживый демократизм тоталитарно управляемых демократией развитых стран, — но в ином, в сугубо личном чувстве свободы имеет право начать новый мир. Возможно, вся человеческая история была закономерно направляема к этому. Возможно, к этому вели пресловутые Девять Мудрецов или Махатмы описываемые Е. Блаватской и Е. Рерих. Возможно. Как бы там ни было, все человечество обязано преклониться пред даром уважения к нему самому, пусть даже проявленному в частичных освобождениях и разкабалениях. Всякое живое существо развивается достойно и радушно лишь в условиях свободы, лишь в условиях предоставления ему всей полноты возможностей — солнце, дыхание и питание. Чем мы, люди, в принципе отличаемся от тех, из которых мы произошли? Тем, что мы мнем и давим себе подобных? Тем, что мы боремся за место под солнцем, которого хватит на всех? Тем, что мы унижаем и унижаемся, проклинаем и оказываемся проклятыми? Есть над чем задуматься…

Петр Алексеевич Кропоткин удивительно точно, правда, почти незамечено современниками, низвергнул эволюционную теорию Чарльза Дарвина. Последний, по видимому одержимый влияниями комплексами раннего детства, настойчиво указывал на борьбу за существование как важнейший движущий фактор эволюции. Не припомню сейчас в точности, но как мне кажется, эта эпохальная работа главного идеолога российского анархизма называлась так: «О взаимопомощи и кооперации в живых сообществах, как важнейшем факторе развития природы». Буквально синергия переводится как «совместнодействие». Не об этом ли мечтает всякий, наталкивавшийся и наконфронтировавшийся! Не это ли является воплощением мечты о райском взаимосуществовании человеков. Ни один менеджер, сколь бы опытным управленцем он ни был, не в состоянии сделать все сам. Он управляет поведением кадров. Он указывает, как им поступать и что делать, но делают-то они! Работают они! От него же зависит эффективность совместной деятельности. Но он выступает лишь в качестве коллективного мозга, если угодно распорядителя, но никак не делателя. Опять на ум приходят замечательные слова героя Фрунзе Мктрчяна: «А если мне будет хорошо — я тебя так довезу!».

Каждый человек стремится к самопознанию. Сколь бы ни был не прав Карл Маркс, одно он осознал четко и ясно: «Смотрись как в зеркало в другого человека». Вот вам и рецепт поиска путей к самому себе. Возможно, это высшее из благодеяний господа дарованное каждому из нас (из нас успевших жениться или выйти замуж). Рядом с вами оказывается человек, вовсе не склонный любить вас подобно вашему собственному родителю. Интересная ситуация вырисовывается: вы любите другого ради себя, ради получения выгод и удобств, психологически или физически, но в то же время он любит вас ради достижения тех же целей. Вот это спарринг! Вот это шахматы! Вот это ринг, на котором дерутся за звание чемпиона.…И только с годами пообвыкнув друг с другом, вы начинаете понимать, что рядом находится не соперник и даже не партнер, но именно друг. Супружество — великая школа воспитания умений находить компромиссы и согласие. Если вы хотите управлять другими людьми — научитесь жить в супружестве. Больших сложностей и больших закавык Жизнь даровать вам не сможет! Потому-то в современном менеджменте, скажем проще, в искусстве эффективного управления, более всего ценятся те, кто сумел наладить взаимовыгодные диалоги в собственной семье. Это — высший критерий качества отношений между людьми. Кто в семье хорош — тот и на службе пригож!

Основная проблема ныне живущих — двигаться, бегать, суетиться и «вразноситься» — это умеет каждый. Убегать, догонять, спешить — это доступно всякому из нас. Но мало кто из нас способен сидеть в покое и достаточности. Немногие из нас способны остановиться и забыться в собственной полноте. Терпение недаром превозносилось святыми отцами в качестве из величайших добродетелей людских. Без терпения нет ничего — не любви к детям, не любви к сезонам года, ни даже любви к самим себе. Терпение синонимично некоторой особой внутренней мудрости, которую часто называют словом «любовь». Терпение является фундаментом всякой истинной упорядоченности действий и отношений. Терпение является залогом успешности в грамотном реагировании на происшедшее. Терпение — это вовсе не медлительность, это вовсе не торможение происходящего. Терпение — это основа непредвзятого рассмотрения и справедливого взвешивания того, что привходит в жизнь человеческую. Терпение есть скала, основание, камень краеугольный.

Как ни странно, все в природе организовано циклически. Смена сезонов, обращение веществ в природе, движение планет. Примеры можно перечислять бесконечно. Впрочем, есть одно исключение из правил — человеческое общение. Все крики, напряжения обиды оскорбления и всякого рода наезды происходят лишь потому, часто мы никак не можем (или не хотим?) применить закон цикличности в нашем повседневном взаимодействии. Никогда другой на самом деле не бывает непонятлив — просто мы плохо объясняем то, что пытаемся донести до него. Если бы люди почаще об этом вспоминали. Наша земная жизнь превратилась бы в подлинный рай. Всякое общение циклично по своей природе: Мы желаем оказать некоторое воздействие на другого, но обязаны принимать во внимание, что он также тем или иным образом стремится оказать воздействие на нас, пусть даже порой это принимает форму согласия. Если нас не слышат или, как мы любим выражаться, не желают слышать, — это наша собственная проблема, значит, мы не умеем говорить, значит, мы не способны донести до сознания другого то, что нам хотелось бы. В психологии в ХХ веке совершилось открытие — Милтон Эриксон практически запретил профессиональным психологам произносить слово «сопротивление». То, что прежде идентифицировалось как проблема клиента, было названо им свидетельством некомпетентности психолога. Никогда не следует сваливать груз собственных неопрятностей на ближнего. Всегда имеет смысл спросить себя самого, все ли я сделал для того, чтобы быть понятым. «Пусть не принятым, но, по крайней мере, понятым».

Удивительное противное слово, даже само произнесение которого корежит кратофилов. Никогда человек не мог удостоиться высшей награды, чем определение «честный». А в русском языке во времена бывало и ударение другое — «честной». Так называли человека, который держит собою же данное слово, который хотя бы стремится оставаться собой. Но если вдруг пробежит неурядица, и заметет и занесет, кому тогда мы будем кланяться? И все в нечет, но все в зачет.

«Экономос» — сколь приятное для слуха даже современных греков звучит это слово! Экономика — это та специальность, специализированность, спецецелеустремленность, которая запутывает людей во многом больше, нежели они готовы запутываться. Деньги, балансы, кредит, недостача, просчеты — таков несладкий труд тех, кто отваживается управлять нашими деньгами. Нет такой науки — экономика. Есть лишь человеческая слабость и тщетность, позволяющая себе произнести слово экономия. Но экономика — дело другое. Она спешит, она развивается, она хочет и она добьется.

Один из вернейших признаков душевного здоровья и наиважнейших симптом отсутствия кратофилии. Выше мы определяли кратофилию как результат душевной слабости и лени. Для того, чтобы относится с юмором, что происходит в твоей жизни, необходимо обладать достаточным запасом сил. Силы эти требуются для того, чтобы умело работать с сомнениями и страхом. Ведь всякая шутка — это всегда маленькое землетрясение как минимум в твоей собственной душе. Юмор всегда парадоксален и противоположен самому себе: когда мы слишком серьезно, это неизбежно вызывает улыбку на устах присутствующих; однако, когда мы удачно шутим, в ответ мы получаем серьезные взгляды присутствующих. Точно так же как в православной духовной семинарии догматически запрещен вход для людей без музыкального слуха, так же и в школы обучения менеджеров должен быть законодательно запрещен вход для соискателей без чувства юмора. Возможность ощутить смешное всегда раскрывает перед нами пространство вырастания над самими собой. Склонность к иронии помогает мгновенно выявить слабые места в нашей собственной позиции. И, наконец, лишь тот, кто способен посмеяться искренно над самим собой, неизменно готов к сколь угодно острой критике, предваряющий взаимополезный обмен мнениями. Не умеющий шутить — слаб, но не умеющий воспринять шутку — мертв. Жизнь смеется ежемгновенно над нашими промахами и ошибками. Лишь наши суперсерьезные физиономии не дает нам возможности во всей содержательной полноте воспринять справедливость этих доброжелательных корректирующих влияний. Говорили, вера — соль жизни; говорят, честность — соль жизни. Возможно, и то и другое не подлежит осмеянию, однако, надеюсь, что утверждаю истину фундаментальную для всех тех, кто сумел добраться до этой странице, — жизнь светлая, полноценная и искренняя открыта лишь для тех, кто может смело посмеяться над самим собой. Уж поверьте, по собственному опыту знаю, сколь много поводов дает каждый из нас чуть ли не ежеминутно для сердечного и в то же время громогласного смеха. Чтобы удостовериться в правоте моих слов, попробуйте непредвзято рассмотреть себя в зеркале.